Мне бы хотелось, чтоб меня кто-нибудь где-нибудь ждал
Шрифт:
Я хорошо уживаюсь с Фанни, потому что она молчаливая девочка. И покладистая.
Нужен пример — пожалуйста. Если на неделе, когда по кухне «дежурит» Фанни, я вдруг приношу на ужин камбалу — просто потому, что мне ее ужасно захотелось, — она не начинает ныть, что я-де нарушил все ее планы. Фанни с легкостью подстраивается под меня.
С Мириам все немного по-другому.
Мириам — это моя старшая сестра. Разница в возрасте у нас — меньше года, но, если вы увидите нас вместе, ни за что не подумаете, что мы родные брат и сестра. Мириам говорит, не закрывая рта. Мне даже кажется,
После Академии изящных искусств она занималась фотографией, делала коллажи из пеньки и металлической стружки, снимала абстракционистские клипы объективом, заляпанным краской, увлекалась боди-артом, занималась дизайном с неким Лулу де Ларошетт (?), ходила на демонстрации, лепила и ваяла, танцевала и что-то там еще, чего я уже и не вспомню.
В последнее время она рисует картины. Я не могу разобрать, что на них изображено, даже сильно прищурившись, но Мириам заявляет, что у меня отсутствует артистическая жилка и я просто не умею видеть прекрасное. Ну и ладно.
В последний раз мы поругались, когда ходили вместе на выставку Болтански (вот ведь додумалась — повести меня смотреть… это. Я, естественно, выглядел полным идиотом и ломал себе голову в догадках, зачем же она меня туда привела).
Мириам — чистой воды мартовская кошка: с пятнадцати лет она каждые полгода (то есть уже тридцать восемь раз, если я правильно считаю) знакомит нас с Мужчиной своей мечты — Настоящим, Самым Добрым, Белым и Пушистым… Свадьба, фата… На этот раз — наверняка. Точно. Других — не будет!
Всю Европу собрала, просто Интернационал какой-то: Ян был шведом, Джузеппе — итальянцем, Эрик — голландцем, Кико — испанцем, а Лоран приехал из Сен-Кантен-ан-Ивлин /Городок в пригороде Парижа, между Версалем и Рамбуйе/. Национальностей остальных тридцати трех я сейчас не припомню. Я и имен-то их уже не назову.
Когда я съехался с Фанни, у Мириам как раз был роман с Кико. С потенциальным гениальным режиссером.
Сначала мы редко виделись. Время от времени они заявлялись к нам ужинать, и Кико всегда приносил бутылку вина. Всегда очень хорошего. (Еще бы — кроме выбора вина ему все равно больше нечем было заняться!)
Кико мне нравился. Он томно смотрел на мою сестру и, качая головой, подливал себе вина. Вот только курил он всякую дрянь — и после его визитов я был вынужден опрыскивать все комнаты освежителем воздуха с ароматом жимолости.
Шли месяцы, Мириам навещала нас с Фанни все чаще и практически всегда — одна. Сестры закрывались в спальне Фанни, и я полночи слушал, как они там хихикают. Как-то вечером я зашел к ним спросить, не хотят ли они травяного чая или еще чего-нибудь, и увидел, что они лежат на полу и слушают свою любимую старую запись Жан-Жака Голдмана: «Раааз уууж ты уеззжжааешь… дабадабада».
Очень трогательно. Даже возвышенно.
Иногда Мириам уходила ночевать к себе. Иногда оставалась.
В металлическом стаканчике в нашей ванной
А потом пришел день, когда она сообщила нам, кивнув на телефон:
— Если это Кико… меня нет…
А потом, а потом, а потом… Как-то утром за завтраком она спросила меня:
— Не возражаешь, если я какое-то время поживу у вас?… Разумеется, я буду участвовать в расходах на хозяйство…
Я едва не утопил мое печенье в чашке с какао -чего я терпеть не могу — и ответил:
— Ну конечно, дорогая.
— Здорово. Спасибо.
— Вот только…
— Что?
— Курить будешь на балконе…
Она улыбнулась в ответ и отвесила мне глубокий поклон.
И тут мое печенье, ясное дело, таки упало в чашку, я пробормотал себе под нос: «ну вот, началось…», — попытался выловить его кусочки из какао, но в принципе не сильно расстроился.
И все-таки я обдумывал новость целый день и вечером расставил все точки над «i»: квартплату делим на всех, магазины, готовка и уборка -по графику. «Кстати, девочки, обратите внимание — на дверце холодильника висит календарь, размеченный по неделям: дежурства Фанни — розовым маркером, Мириам — синим, мои — желтым… И уж будьте добры, предупреждайте заранее, если собираетесь ужинать не дома или, наоборот, приглашаете гостей. Кстати, о гостях: если кто-то из вас приводит мужчину, с которым собирается переспать, то относительно спальни договаривайтесь между собой…»
— Эй, да ладно тебе… не возбуждайся… — ответила Мириам.
— И правда… — поддержала ее сестра.
— А как насчет тебя? Уж будь так любезен — захочешь встретиться здесь с подружкой, предупреждай! Чтобы мы успели убрать с виду наши чулки в резиночку и презервативы…
И они захихикали, как две дурочки. Беда с ними, да и только.
Впрочем, получалось у нас неплохо. Признаюсь — я не очень-то верил в успех предприятия, но ошибся… Если женщины чего-то хотят, все, как правило, получается. Без проблем.
Сейчас я понимаю, как важен оказался для Фанни переезд к нам Мириам.
Она — полная противоположность своей сестры, она романтичная и верная. А еще — чувствительная.
Фанни всегда влюбляется в мужиков, для нее недоступных, которые живут где-нибудь у черта на рогах. С тех пор как ей исполнилось пятнадцать, Фанни по утрам караулит почту и вздрагивает от каждого телефонного звонка.
Это не жизнь.
Был у Фанни Фабрис, живший в Лилле (а она — в Тюлле!). Он засыпал ее страстными письмами, в которых только и писал что о себе любимом! Четыре года неудовлетворенной юношеской любви.
Потом был Поль — он уехал в Буркина-Фасо работать «врачом без границ». Благодаря Полю Фанни выбрала себе профессию, возненавидела почту -за ее медлительность — и выплакала все слезы… То были пять лет весьма экзотической неудовлетворенной любви.
То, что происходит в жизни Фанни сейчас — это полный «абзац»: по обрывкам ночных бесед моих сестер, которые мне удалось уловить, и по некоторым намекам, сделанным за столом, я понял, что Фанни влюблена в одного женатого врача.