Мнемосина
Шрифт:
Через качающиеся вагоны мы направились в ресторан, где Ночная Тень заказал рябиновую настойку, прозрачные ломтики семги с лимоном, расстегай из налимьих печенок и жаркое из рябчика. Я довольствовался тарелкой пшенной каши. За завтраком Звездочадский много говорил о верованиях и традициях родных мест.
— Я вынужден просить вас об одолжении. Вследствие удаленности Мнемотеррии от наезженных дорог, на моей родине сохранились обычаи, могущие вас удивить. Наравне с деньгами в качестве оплаты мы принимаем и предлагаем различного толка услуги, этакое натуральное хозяйство. Когда вы немного разберетесь, то непременно оцените удобство нашей системы, а до сей поры умоляю вас рассчитываться исключительно наличными деньгами, какой бы
Немного обескураженный такой просьбой, я попытался спорить. Мне казалось, Звездочадский разгадал мои материальные затруднения и пытается меня от них избавить. Но Ночная Тень был неумолим.
— Имеется и еще одно немаловажное обстоятельство. В Мнемотеррии чтят традицию гостеприимства. Так повелось, что ввести нового человека в наше довольно замкнутое общество — это привилегия, каковую может позволить себе лишь состоявшийся, в том числе и финансово, человек. Если гость примется печься о своих нуждах, семья хозяина будет опозорена. Я не разделяю новомодного либерализма ни касаемо государственного устройства, ни относительно бытового уклада, поэтому коли вы не пообещаете мне исполнить то, о чем я вас прошу, прямо сейчас, в эту минуту мы выйдем вон из поезда.
Я нисколько не сомневался в способности Звездочадского соскочить с идущего на полной скорости состава. В ответ на такую настойчивость я поклялся исполнить его просьбу. Тогда Габриэль принялся дальше рассказывать о родных землях: о городе Обливионе, близ которого располагалось его имение Небесный чертог, об отце, которого он лишился в возрасте пятнадцати лет, о полной беспомощности матери и сестры в финансовых вопросах и необходимости принять на себя устроительство быта родных. Я не мог не провести параллелей со своей судьбой, и эта общность еще больше расположила меня к Ночной Тени.
То было странное путешествие в поезде, на короткое время ставшем нам домом: с ночным кукареканьем Петро Петровича и перепалками его хозяина с проводником, с совместными трапезами со Звездочадским, с перемигиванием с моей юной соседкой, точно между нами зрела некая общая тайна. И когда оно подошло к концу, мне было немного грустно отпускать состав дальше по бескрайним просторам империи.
Мы вышли на полустанке, откуда отправились на перекладных. Стоял первый месяц весны, по-зимнему холодный в наших краях, но теплый здесь, ближе к югу. Снег уже сошел, напитав влагой землю. Высоко в прозрачной синеве пел жаворонок. Мы поднимались к солнцу, и я с интересом следил за переменами в окружающем мире. Земля уступила место камню, справа и слева смыкались желтоватые мшистые скалы, поросшие редкими упрямыми деревцами, на дне ущелий змеились извилистые горные потоки.
Однако мое любование красотами было прервано самым безжалостным образом. На одной из остановок Звездочадский вытащил из своих вещей кусок плотной ткани и попросил меня завязать глаза.
— Вы шутите? — удивился я.
— Ничуть.
Происходящее походило на сюжет из сказки. Дело было не в нежелании завязывать глаза, а в странности самой просьбы.
Заметив мои колебания, Ночная Тень добавил:
— Считается, что чужой человек не должен запомнить дорогу в Мнемотеррию, дабы не привести врагов.
— Но как же извозчик? Не станете же вы завязывать глаза и ему?
— Он из местных. Но коли не верите мне, считайте временную слепоту платой за исполнение вашего заветного желания. Согласитесь, что она невысока. Я мог потребовать бы от вас долгой службы, исполнения какого-нибудь страшного зарока или того, чего вы дома не ждете.
И вот я очутился во тьме. Отсутствие зрения обострило прочие чувства. Теперь я вынужден был полагаться на обоняние и слух, и тем громче звучали для меня птичьи
— Хотите, я расскажу вам про свою сестру? — услыхал я голос Звездочадского. — Она родилась на Крещенье, мы назвали ее Январой. Совершенно несносное создание. Но я люблю ее. Думаю, полюбите и вы. Сестренка любопытна, как лисица. Ее занимает решительно все: как растет трава и откуда идут дожди, сколько щенков принесла пегая сука и что вы станете делать нынче вечером. Когда она была поменьше, ее бесконечные расспросы сводили меня с ума. Январа обожает цветы, вот с кем вам стоило говорить о розах. Хотя лучше преподнесите ей букет маков, и тем вы завоюете ее сердце навек. Ко дню Рождества я послал сестре синюю шаль, на которой серебряной нитью вышит маков цвет, а над цветами вместо мотыльков порхают крохотные совы. Мне это показалось очень занятным. Еще Январа любит гостей. Будьте уверены, она перезнакомит вас со всеми своими приятелями. У нее талант собирать вокруг себя совершенно разных людей. Подле Януси даже отъявленные недруги забывают о вражде.
— Сестра похожа на вас? — полюбопытствовал я.
— Она взяла лучшее от отца с матушкой. И признаться, фамильные черты куда больше к лицу ей, нежели мне.
Вследствие невозможности занять воображение другими картинами, я принялся представлять девушку в шали с серебряными цветами, да так и задремал под это сладостное видение.
Проснулся я оттого, что убаюкавшее меня покачивание исчезло. Повозка прочно стояла на земле. До меня донесся голос Звездочадского:
— Вот мы и приехали. Снимайте повязку, мой друг.
Мне только того и надо было. Я рывком сдернул с глаз опостылевшую ткань и не сдержал изумленного возгласа, так разительна оказалась перемена окружения и так мало соответствовала она картинам, нарисованным моей фантазией. Мы стояли у окованных железом ворот. Под самые облака уходила отвесная стена, сложенная из желтого с проседью камня, с темневшими в ней редкими проемами бойниц. Стена оканчивалась зубцами, подле которых черными точками парили орлы. Такую преграду нельзя было ни объехать, ни перелететь, если только ты не был орлом — она простиралась насколько хватало взгляда и упиралась в крутые скалы. Я очутился в самом настоящем средневековье! Мне не терпелось узнать, что же будет дальше.
— Михаил, послушайте, — обратился ко мне Звездочадский. — О чем бы я ни заговаривал со стражами, не вмешивайтесь. После я все вам объясню. Обещаете?
Я кивнул, не отрывая от стены зачарованного взгляда. Да имей враг такие укрепления, нам со всей нашей артиллерией не удалось бы продвинуться ни на пядь! Между тем в воротах отворилась небольшая дверца, до сей поры незаметная, откуда вышли двое мужей, одетых столь же броско, сколь и непривычно. На них были длинные кафтаны лососевого цвета, широкие, украшенные вышивкой, безрукавки из бараньих шкур, вывернутых мехом вовнутрь, заправленные в высокие сапоги синие штаны, на головах — пушистые шапки с свисающими лисьими хвостами. Однако самой примечательной деталью наряда были широкие расшитые сложным орнаментом пояса. Как успел шепнуть мне Звездочадский, узор у каждого был свой, его элементы рассказывали о семье обладателя, положении в обществе, роде занятий и достойных деяниях, его прославивших. К поясам стражей крепились длинные кинжалы, а за спинами торчали рукояти парных мечей. И это в век аэропланов, винтовок и поездов! Положительно, я был заворожен.