Мнемосина
Шрифт:
IV. В Небесном чертоге. Новые знакомства
Дворянских гнезд заветные аллеи.
Забытый сад, полузаросший пруд.
Как хорошо, как все знакомо тут!
Константин Бальмонт
Гости начали собираться после обеда, и неожиданно для самого себя я оказался в эпицентре событий, в самом сердце жизненного потока, бурлящего в доме. Первыми приехали братья Арик и Гар. Строго говоря, никакими братьями они не были, звали обоих одинаково — Игорями, но давняя дружба давала им основания выступать в таком амплуа. Арик был жгучий брюнет, изящный и ломкий.
— И вот мы здесь, мы снова здесь гостим в который раз. Ах, что мы вам, что вам, друзья, поведаем сейчас, — пропел звучным поставленным тенором Арик. — Ну, спросите, где мы пропадали последние дни!
— И где же? — эхом откликнулась Январа.
По случаю музыкального салона сестра Звездочадского убрала свои кудряшки в высокую прическу, открыв изящную линию шеи и ключицы. На девушке было платье из тафты василькового цвета с пышными рукавами до локтя, ниже спускалось тончайшее серебристо-голубое кружево, расшитое бисером и блестками. Таким же кружевом были отделаны декольте и подол. Тонкую талию охватывал серебряный поясок, а плечи прикрывала уже знакомая мне шаль с цветущими маками и парящими над ними крохотными совами.
— Мы стали побратимами, — ответил Гар. — Искали луну в чаше с вином, мешали кровь, преломляли хлеб — все, как велит обычай.
За Гаром подхватил Арик:
— Мы поднялись высоко в горы, куда не залетают даже орлы. Там царствуют три святые вершины: Старец, Красавица и Небесный Страж. Мы бодрствовали три дня и три ночи. Водой нам служил растопленный снег, огнем — жар сердец, а пищей — молчание. И когда тишина стала нашей сутью, мы обменялись именами, распахнули настежь сердца и разделили кровь, хлеб и вино. Пред холодными очами Старца, запрокинутым ликом Красавицы и строгим взором Небесный Стража мы поклялись не оставлять друг друга в радости и в беде, явиться на помощь по первому зову и жестоко отомстить любому, кто прольет кровь брата.
— Ах, дорогие мои, как же я рада за вас! Вы всегда были ближе друг к другу, чем иные родственники! — воскликнула Январа.
Она сердечно обняла и расцеловала обоих. Габриэль был более сдержан в проявлениях чувств, но и его лицо озарилось улыбкой.
— Вы уже видели наши святыни? — спросил меня Арик.
— К сожалению, нет. Мы приехали только вчера.
— Вы точно должны о них знать. Святые вершины охраняют дорогу в Мнемотеррию, их так и зовут — Хранители. Первой встречает путников Красавица, отвлекая своей прелестью, следом мудрый Старец советует поворотить, а самым настойчивым заступает дорогу Небесный Страж со своими клинками. С дороги их трудно не заметить, разве только Габриэль не назвал.
— Не думаю, чтобы Михаил запомнил хоть что-то из того, что я показывал дорогой, — сказал Звездочадский.
Я возразил ему:
— Отчего же, я прекрасно помню громадину стены да парящих над ней орлов. И этих суровых господ, ее охранявших, с их парными мечами. А возможности восхищаться пейзажем я был лишен по вашей вине.
— По моей? Почему же это, осмелюсь спросить?
— Ведь это вы настояли, чтобы я ехал с завязанными глазами. Вот я и проспал всю дорогу, смотреть-то все равно было не на что. Даже если вы и рассказывали мне про хранителей Мнемотеррии, к своему стыду вынужден признать, что ничего не слышал.
— Ну конечно, пришлецу нельзя знать дорогу в сокрытую
Следом за побратимами прибыл Дмитрий Константинович Горностаев — субтильный молодой человек среднего роста, темноволосый, темноглазый, с маленьким личиком и тонкой ниточной черных усов над острыми передними зубками. Такие особенности внешности вкупе с фамилией делали его похожим на хищного зверька. Наряжен Горностаев был во фрак из темно-коричневого сукна с черным бархатным воротом, молочного цвета панталоны и лососевый шелковый жилет.
— Дмитрий Константинович — собиратель курьезных историй. Нет ни одного розыгрыша, ни анекдота, который миновал бы его внимание, — сказала Януся о Горностаеве.
Тот охотно кивнул:
— О, да, я завзятый коллекционер. Один собирает фарфоровые статуэтки, другой протыкает булавками засушенных жуков. А я коплю минуты радости. Чем не хобби? Эх, опоздал я родиться лет на триста. Будь сейчас средневековье, я сделался бы сказителем при какой-нибудь влиятельной особе, катался как сыр в масле и горя не ведал…
От соседней усадьбы в экипаже приехал пиит Лизандр. Черты его лица были не лишены приятности, хотя и расплылись из-за лишнего веса: нос был широковат, подбородок тяжеловат, а щеки походили на мягкие белые подушки. При этом Лизандр выглядел настоящим франтом: его шею плотно охватывал яркий галстук, торс и плечи — темно-синий фрак с выпуклыми серебряными пуговицами. Небольшой рост пиит маскировал каблуками. Я рискнул предположить, что виной кудрям Лизандра нагретые щипцы, и что для придания блеска глазам он использует сок белладонны. Войдя, пиит охотно взял поданное слугой шампанское, заел его канапе и больше без еды я его не видел.
Вместе с Лизандром приехала его сестра Сибель — строгого вида девушка с круглым личиком, единственным украшением которого были выразительные карие глаза. При взгляде на собеседника девушка щурилась, отчего я решил, что у нее не очень хорошее зрение. Темные волосы девушки были собраны в тугой узел на затылке, какой более подходил гувернантке. На Сибель было серое платье с высоким глухим воротом и длинными, расходящимися к запястью рукавами, как на полотнах средневековых живописцев. При разговоре Сибель картавила, вместе с тем от нее исходили такая непринужденная искренность, такая доброжелательность, что ей легко можно было простить и эту, и любые иные особинки.
Следующий гость был одет много проще предыдущих и даже с некоторой небрежностью. Природа наделила его гренадерским ростом и богатырским сложением, глаза прятались за толстыми линзами пенсне, что норовило спуститься к кончику крупного мясистого носа, на висках невзирая на молодость, уже наметились залысины.
— Илья Евграфович из рода Разумовских, — отрекомендовался этот человек. — Для друзей просто Илья.
Январа на правах хозяйки вечера провожала прибывших в залу на первом этаже дома. Отсюда открывался вид на туевую аллею, освещенную фонарями. Возле окон стояло фортепиано, на крышке которого лежали нотные листы, горели свечи в жирандоли, и благоухал букет свежих оранжерейных роз. Зала была убрана бронзовыми фигурами античных богов и героев. В нишах светились электрические бра, на столиках вдоль стен в бронзовых канделябрах колебалось пламя свечей, тут же стояли бокалы шампанского и легкие закуски. Для отдыха служили обтянутые сафьяном кресла с красивыми резными подлокотниками и стулья красного дерева.