Многоточия
Шрифт:
Физическая теория суперструн, — продолжала она, — переходит от точечного восприятия к протяжённому. От точки — к линии. От трёхмерного мира — к многомерному. Далеко не все эту теорию признают. Но за нею стоят и её строят крупные имена. Теория развивается и разветвляется. Не то с контрапунктизмом в психологии. Даже физики любят обзывать своих новаторов сумасшедшими, а психиатры консервативны до замшелости. Прежде чем они допустят за свои заборы что-то новое, пройдут десятилетия, сменятся поколения.
— А ежели допустят, то не признают ли душевной болезнью?
— Увы! Этому есть рациональное объяснение: физики имеют дело с теорией, а психиатры — с реальностью, с пациентами и обществом, которые традиционно противопоставляются друг другу. Ошибка психиатров становится трагедией либо для первой, либо для второй стороны. На то, чтобы отказаться от ошибки, потребуется ещё одно поколение. Чересчур высокая плата за будущее! Нельзя запирать будущее в клетку. Любой психиатр, да и психолог тоже, — специалист по прошлому; привыкнув к копанию в прошлом, он сам превращается в ископаемое.
— Выходит, нежелание специалистов по душе заглянуть в будущее, углубиться в контрапункт надо признать в некотором смысле благом? Благом для многоголосых?
— Я бы сказала: для обеих сторон. Для общества тоже. Возьмём выше: для человечества. Но боюсь, моё мнение никого не интересует.
— Как же так, доктор? Оно интересует меня.
— Боже, — сказала она, — никто ещё не называл меня доктором. Знаете…
Она вдруг замолчала.
— Похоже, — сказал Матвей, — вы чего-то недоговариваете.
— Вы догадываетесь, чего.
— Многоголосых относят к сумасшедшим?
— Раз вы настаиваете на ответе, я скажу. Условно их относят к шизофреникам паранойяльного типа. Условно! Есть также мнение, что это разновидность диссоциативного расстройства личности. Мнение! Ни один врач не вправе ставить диагноз, ибо не дано даже точного определения. Подозрение на болезнь болезнью не считается. Клинические варианты шизофрении, и те не имеют единой классификации, а единичные случаи контрапункта не изучены совершенно. О контрапунктизме не написано ни одной диссертации.
— Стало быть, вы не сдадите меня в дурдом.
— Если бы и хотела, не имею права. Это было бы насилием над личностью. Во-первых, я не психиатр, а психолог. Во-вторых, я уже сказала: контрапунктизм относят к шизофреническим заболеваниям условно. В-третьих, я ничуть не считаю вас больным!
Матвей посмотрел психологу в глаза. Никто и никогда (насколько он помнил) ему не врал. И не пытался. Насмешек над собою он тоже не припоминал. Ежели таковые и были, то в его судьбе-фуге их случалось мало. Будь это иначе, его б давно упекли в дурдом!
— Я называю многоголосых вестниками, — сказала Лариса. — Можно было бы назвать их полифонистами, но в психологии, в характерологической оценке личности уже используется такой термин. Контрапункт — это звучит гордо! Контрапункт — точка против точки; вопрос, провоцирующий ответ. Впрочем, и это понятие весьма приблизительное. Я уже говорила: упрощённое… У вас ведь гораздо больше: линия против точки! Стремление против стабильности!
В душевные расстройства вестников, а тем более в паранойяльную шизофрению, я нисколько не верю. — Она вдохновлялась собственной речью. — А ещё я не считаю появление многоголосых чем-то временным, вызванным кризисными обстоятельствами, общественными волнениями, или же чем-то случайным. Случайностей я не признаю. В эволюции случайностей не бывает. То, что мы обзываем случаем, встроено в эволюционный механизм. Со временем число вестников увеличится в разы и на порядки, и придёт тот год и тот день, когда они перевернут жизнь. Человек ахнет в такие глубины сознания, каких пока не представляют самые передовые умы! Правда, это мои предположения, они мало чего стоят… Я не занимаю видного положения в науке.
— Разве это так важно?
— Людям важно. Мы судим по одёжке.
— А провожаем по уму. По-моему, когда люди хотят быть счастливыми, они думают совсем о другом.
— Знаете, я чувствую себя так, будто это я пришла к вам, записалась на приём.
— Простите.
— Простите? Мне это нравится…
Опять её лицо, она ясно это чувствовала, улыбалось, а глаза ловили улыбку гостя, и она ощущала себя не хозяйкой психологического кабинета, а школьницей перед экзаменом.
— Вам не требуется ни психолог, ни психиатр, ни советчик. Сеансы, тесты, лекарства ни к чему. Вы сами лекарство! Вы переполнены счастьем. Несите его, дарите. Вы созданы, чтобы лечить других. Если вы существуете, то вся психология идёт к чёрту! Психология не понимает, что вы такое, откуда и куда. Да что там — психология до сих пор не объяснила счастье! По мне, вы мутант, представитель скорого будущего, первая весть оттуда, первая ласточка! Надо полагать, в будущем счастье станет чем-то привычным, даже нормой. Я не могу этого доказать, я не знаю подходящих научных определений, но я могу в это верить — и верю! Если и должна существовать вера, то пусть она будет верой в обязательное счастье! Знаете, почему вы ничего не помните? Память дана для горя!
Матвей вскочил. Снял с вешалки плащ. Заторопился, зашуршал рукавами. Медлить нельзя. Медлить, считай, преступление. Преступление не против бумажных пронумерованных законов, а против главного закона, неписаного. Пока ты раздумываешь, тянешь, отдыхаешь, кто-то тонет в чёрной пучине горя. А кто-то страдает от неуверенности. Третий мучается от безысходности, а четвёртый и пятый не ведают, кто они и зачем. Нельзя медлить! Он узнал кое-что: получил описание собственной души-фуги. С этого момента он ни минуты не потратит напрасно. Человек-контрапункт не принадлежит себе! Это не его время, это их время, всех, кто населяет планету. И это время будущего. Чем больше он успеет сделать за свою жизнь, тем скорее грянет свет новых дней.
Впереди столько домов, столько квартир! Столько задумчивых лиц, которые ждут того, кто принесёт улыбку, зажжёт в душе неугасимый огонёк! Он вдруг отчётливо услышал зов: не отдавай одному, раздели между всеми. Многоголосое счастье. Сюита бесконечности. Везде надо побывать, заглянуть в каждое окошко, постучаться во все двери, много комнат наполнить тем ощущением, определить которое не умеют даже учёные психологи. И уйти, снова уйти, но так, чтобы какие-то частицы остались, поселились, обосновались в комнатах, в квартирах на долгие годы, пропитали стены, занавески и люстры и жили бы в каждом уголке до наступления того будущего, к которому люди тянут руки из настоящего, с надеждою ли, с мольбою ли. Матвей плохо помнил лица, дома и улицы, но прекрасно помнил протянувшиеся во времени чувства. Помнил голоса, мелодии которых старательно, без фальши, выводил в сердцах. Никогда голос не вёл к тоске или разочарованию.
Женщина за столом встала. Щёки её покраснели.
— Подождите, пожалуйста! — воскликнула она.
В голосе её Матвей услышал дрожь внутреннюю и просьбу великую: точку, от которой протянется линия. Это его работа — различать, слышать и продлевать нотную запись бытия на линейках небесного стана. Из решения таких задач и складывается цель: приближать, притягивать будущее.
— Я только пальто накину, губы подрисую… Ко мне всё равно никто на сегодня не записан… Не то говорю… Простите за «всё равно». Но вы ведь меня ждёте, правда же?