Модель событий
Шрифт:
— Причём давно уже. Есть нельзя, — добавила Галина.
Карина Петровна приготовилась спрятаться под стол: ходили слухи, что «верховный экзекутор» испепеляет взглядом не только тех, кто посмел усомниться в его величии, но заодно и всех свидетелей. Слухи эти, впрочем, распространял Кастор, полагавший, что первой ступени положено трепетать перед начальством, а сам Трофим Парфёнович не имел о них ни малейшего представления.
— Не ешьте меня, — неожиданно сказал он, — вы же хотите отомстить? Я подскажу вам способ.
Доподлинно известно, что животные — самые лучшие Бойцы. Там, где опытный шемобор запутает след и обведёт сильного и храброго, но не всегда проницательного человека, зверь не ошибётся и будет идти до последнего. Не то чтобы Бойцов-животных за всю историю мунговства было действительно много, но их количество перевалило уже за два десятка. Все знали, что где-то в Южной Америке и сейчас существует пара Бойцов, состоящая из собаки и человека, причём человек при собаке числится чуть ли не прислугой: ну там, выгулять, вычесать, лапы помыть, накормить, отвести, куда она пожелает, и всё прочее.
Уяснив, что лучший способ отомстить проклятым Мише и Коле — это вступить в ряды мунгов, Галина с Мариной тут же согласились делать всё, что скажет им этот странный, давно уже мёртвый, а оттого несъедобный человек.
— У меня уже есть Бойцы, — с тревогой в голосе произнесла Карина Петровна.
— Просто воспитайте их. Временно поселите гденибудь. Объясните правила существования в человеческой шкуре и в нашей организации. У вас, я знаю, неуправляемый трёхлетний внук, и вы с ним отлично ладите. Потом найдём им другую команду.
Неуправляемые трёхлетние старухи довольно быстро осваивали жизнь в новом обличье, так что вскоре их действительно перевели в другую команду, после гибели которой они попали под крыло к Даниилу Юрьевичу. И если о том, что сёстры Гусевы хотят поймать и извести Студента, знала вся Тринадцатая редакция, то про их ненависть к Коле и Мише не подозревал даже Даниил Юрьевич: Кастор просто забыл это рассказать, а сами сёстры помалкивали, только принюхивались внимательно каждый раз, когда выходили на улицу.
От Трофима Парфёновича они знали, что их враги были изгнаны из рядов шемоборов и доживали свой век обычными людьми, причём старались этот век продлить всеми возможными средствами, потому что после смерти их ожидало возмездие. А отчего бы при случае не приблизить к ним это самое возмездие? Галина с Мариной долго тренировались: теперь, несмотря на человечье обличие, они смогут перегрызть им горло, не пользуясь никакими искусственными когтями и клыками.
Старухи были неприятно удивлены тем, что дикие крысы — их ближайшая родня — не понимают домашних крыс и относятся к ним с некоторой настороженностью. Но спасение их от самопровозглашенных царей природы, а вернее было бы сказать — от её диктаторов — они всё равно считали своим долгом, и во всех конфликтах людей с крысами становились на сторону серой родни.
Настоящий шемобор может жить где угодно: в роскошном пентхаусе, в старинном замке, в бунгало на берегу океана, в квартире, выходящей окнами на главную городскую достопримечательность. Конечно, в тяжёлые годы можно перебиваться номерами люкс в лучших городских отелях, но рассказывать об этом коллегам не стоит: засмеют, перестанут здороваться и откажутся принимать за своего.
Странное место, в котором оказался Дмитрий Маркин после того, как учитель Эрикссон уволок его за грехи в ад, не походило на номер люкс. Да, здесь было тепло и сухо, даже, может быть, слишком сухо. От этой сухости шелушилась кожа, контактные линзы, с которыми никогда не было никаких проблем, натирали глаза, губы сохли, першило в горле. Но если становилось совсем невмоготу, можно было выйти в коридор, освещённый тусклой лампой дневного света. По правую руку располагалась каморка, в которой находился исправный душ — под ним можно было нежиться целую минуту, потом вода заканчивалась. По левую руку располагался туалет. Там была и дверь, запирающаяся на крючок, и раковина, и зеркало, и даже туалетная бумага. Других дверей не было. Коридор уходил куда-то вдаль, заворачивал и снова продолжался, но Дмитрий не мог туда попасть: невидимая стена не позволяла ему передвигаться дальше, чем это необходимо. А ведь там, за поворотом, день и ночь гудит какой-то конвейер, иногда раздаются людские голоса. Один из этих людей (а может быть — нелюдей) приносит ему пищу, но в разговоры не вступает и не реагирует даже на оскорбления. Один раз Дмитрий Олегович попробовал — исключительно эксперимента ради — надеть ему на голову тарелку с холодными макаронами, после чего пришёл в себя только на следующее утро, а пошевелить дерзновенной правой рукой смог только через десяток приёмов пищи. Смена дня и ночи в этом подвале отсутствовала, часов господин Маркин отродясь не носил, а мобильный телефон и прочие электронные игрушки у него отобрали на входе. У него вообще всё отобрали, спасибо, что хоть оставили какую-то одежду и подушку с одеялом выдали. Но всё это было не больно, не обидно, а главное — не смертельно. Просыпаясь каждое утро в своём закутке, Дмитрий Олегович думал: вот, и сегодня я живой. А мог бы быть мёртвым уже неделю (две недели, ещё больше недель). Это его воодушевляло.
Утро начиналось, как правило, с появления Эрикссона. Он мог возникнуть в комнатушке в любой момент. Более того, он, вероятно, всегда находился и в ней, и везде, так же как и другие шемоборы второй ступени. В какой-то момент пленник даже понял, как это у них получается. Если исхитриться и просунуть руку сквозь все три измерения, то можно дотянуться до руководящего состава. Принесёт ли этот поступок пользу, а главное — не последует ли за ним мгновенное повышение по службе, Дмитрий не знал, поэтому старался даже не думать в этом направлении. Всё-таки сидеть в тёплом застенке, не имея возможности выйти на воздух, понять, какое там время года и время суток, не так уж плохо. Свобода — даже полная, абсолютная, нереальная свобода второй ступени — не сравнится пока с удовольствием каждую секунду ощущать своё тело, дышать, облизывать пересохшие губы, потягиваться до хруста в суставах и даже вскакивать на ноги при появлении Эрикссона.
Учитель, равно как и прочие Зелёные хвосты, занимался предотвращением и расследованием преступлений, совершённых шемоборами, а негодного предателя-ученика он приспособил для скучной, но не менее важной работы: подбирать провинившимся соответствующие посмертные наказания. Каждый преступник должен получить после смерти то, чего он больше всего боялся, избегал, ненавидел при жизни, и ровно в таком количестве, чтобы пробрало как следует, но не перевесило меру его преступления.
Дмитрий Олегович получил нечто вроде временного допуска к всемирному информаторию, а вернее будет сказать — к той его части, где хранились досье на всех шемоборов мира. Впрочем, большинство ячеек этого информатория было для него закрыто. Стоило ему только проявить интерес к посторонним жизням, как та же невидимая стена, что перекрывала коридор, возникала перед его мысленным взором, и волей-неволей приходилось возвращаться к своим делам. Видимо, там, за пределами третьего измерения, такие вещи можно регулировать легко.
Лежа на своём топчанчике в углу, он изучал биографии бывших коллег. Ничего неожиданного: родился, жил, с детства выделялся умом и стремлением к обособленности, встретил учителя, стал шемобором, подавал надежды, демонстрировал успехи, в какой-то момент шагнул в неправильном направлении. Жил дальше, умер, теперь должен быть наказан.
Дмитрию Олеговичу стало казаться, что ни один шемобор не проживает жизнь безгрешно: обязательно где-нибудь, да оступится. Иные по сравнению с ним самим были просто невинными младенцами: подумаешь, сфальсифицировал пару договоров, чтобы полгода понежиться на пляже, наслаждаясь счастливым ничегонеделанием, тьфу, — мелочь какая. Отправить его на эти же самые полгода в ледяную полярную ночь и сказать, что это — навсегда, и будет с него. Или вот, например, эта фифа — закрутила роман с носителем и чуть ли не за ручку отвела его к мунгам. Потому что полюбила, ах, что вы говорите! Покажите ей двухнедельное кино о том, как этот якобы спасённый носитель изменял ей, лгал, смеялся над ней за глаза, тем более что всё это действительно было.
— Послушайте, зачем вы тащите мне дела всех грешников, начиная с Сотворения мира? — взмолился Дмитрий Олегович, когда вместо благодарности за очередное прекрасно выдуманное наказание Эрикссон подсунул ему истории ещё парочки нарушителей. — Я и не знал, что на свете существует столько шемоборов! Вернее, не существует.
— И существует, и не существует, и будет существовать, — неопределённо произнёс Эрикссон. — Видишь ли, нам ещё никогда не удавалось привлечь к этой работе живого человека, мелочного, мстительного и жестокого.