Модель событий

Лукас Ольга

— Это вы обо мне сейчас? — догадался Дмитрий Олегович.

— Ну а о ком же ещё? Мы-то сами, как оказалось, очень многое упускаем, потому что смерть — это хорошее мерило ценности всего. Но к наказаниям с этим мерилом подходить нельзя: тут важна каждая мелочь, а ты как раз всё принимаешь во внимание, умничка. Вот мы и стараемся, набираем наказания впрок. Те ребята, которых ты будешь сейчас изучать, уже успели набезобразничать, но повышать их пока не спешат.

— Может быть, я отдохну, а? А когда они повысятся — тут же придумаю, чем их занять, чтобы больше не баловались.

— Не пойдёт, — покачал головой Эрикссон, — кто знает, сколько ты ещё протянешь.

— В смысле? — насторожился Дмитрий Олегович.

— В том самом, — хищно улыбнулся Эрикссон. — Так что работай, работай. Каждый жестоко, но справедливо наказанный негодяй уменьшает тяжесть твоей вины. На вот столечко, но уменьшает. Так что не отлынивай.

Дмитрий Олегович и не отлынивал. Придумывал

хитроумные ловушки и капканы для других, а в свободное от работы время (за завтраком, обедом и ужином, а ещё перед сном) размышлял над тем, что же может пронять его самого — кроме, разумеется, смерти как таковой. При этом он прекрасно понимал, что не уйдёт от наказания и ему тоже со временем придумают что-нибудь этакое, от чего всю его невозмутимую самоуверенность как рукой снимет, — и будет он маленьким, жалким, никчёмным, молящим только об одном — о прощении и о возможности заново родиться с чистой совестью и стёртой памятью. В свободное от работы время этот выдумщик изобретал кошмары и ужасы, которые могли бы его сломать, тестировал их на себе, прокручивал в голове, не подозревая, что это и есть часть возмездия. Таким образом, он был уже многократно и разнообразно наказан, наказан собой же, и всё никак не мог угомониться. Эрикссону эта ситуация особенно нравилась, да и с работой негодяй справлялся прекрасно — что ещё, спрашивается, надо? Иногда Дмитрий Олегович исполнял обязанности координатора между миром живых и миром мёртвых. Зелёные хвосты, помимо наказаний и расследований, занимаются ещё и некоторыми научными исследованиями — исключительно, как признался Эрикссон, ради собственного удовольствия. Многие разработки требуют длительной подготовки, проведения целой серии однообразных унылых опытов и снятия всевозможных проб, которые можно без особых проблем отдавать на землю, обычным людским исследовательским центрам, готовым за деньги исполнять любую скучную работу. Это ведь только после смерти по-настоящему учишься ценить своё время, хотя времени-то как раз становится хоть отбавляй. Так или иначе, но с людскими исследователями нужно вести переписку, приглядывать за бухгалтерией, перезваниваться. Кому поручить эту не слишком увлекательную работу? Правильно, рабу бесправному, Дмитрию Маркину недостойному. Так что недостойный покорно координировал всё, что ему велели, и в награду даже получил пижаму. Ингвар Эрикссон, поначалу всерьёз мечтавший довести предателя до нервного, а заодно и физического истощения и поглядеть, как он полезет на стенку, желательно — невидимую, которая поперёк коридора стоит, как-то внезапно понял, что не испытывает по отношению к бывшему ученику никаких отрицательных эмоций. Они хорошо работали вместе — вот, пожалуй, и всё. Смерть и в самом деле главное мерило всего.

В один прекрасный день, когда Эрикссону удалось разобраться в мотивациях двух закоренелых негодяев, он увлёкся настолько, что даже решил похвастаться перед Дмитрием своим достижением и приоткрыл перед ним несколько дополнительных ячеек информатория. Кажется, он перестарался. Своими глазами увидев и даже косвенным образом почувствовав радость и азарт учителя, недостойный ученик попробовал заглянуть туда, куда прежде путь ему был заказан. Он с удивлением обнаружил, что некоторые замки поддаются и двери распахиваются. Он мельком убедился в том, что Джордж сдал его в рабство Эрикссону с единственной целью: спасти от смерти, — а затем ради интереса решил ознакомиться со своим собственным досье.

Сначала это было похоже на документальный фильм: Дмитрий Олегович сел прямо на пол, прижался спиной к тёплой шершавой стене и начал «вспоминать» себя, перемещаясь по этим воспоминаниям в произвольном направлении. Постепенно он наткнулся на те воспоминания, которых у него на самом деле не было.

Его родители, Алла Николаевна и Олег Борисович Маркины, были очень хорошими людьми, просто удивительно, как им удалось вырастить такого сыночка. У них не было друг от друга тайн и секретов, они даже думали в унисон. Единственное, о чём каждый мечтал втайне от другого, — так это о ребёнке. Понимая, что природа, видимо, решила иначе, и не желая мучить любимого человека разговорами о несбыточном, каждый нёс это желание в сердце, пока желания не доросли до состояния заветных. Два носителя одного желания — это сильно. И это ярко. На него слетаются все окрестные шемоборы и мунги и, опережая друг друга, стараются исполнить как можно быстрее. Неважно, кто победит, — исход этого соревнования уже заранее предрешен: ребёнок появится на свет очень скоро. И будет это непременно мунг или шемобор, которому по какой-то причине надо заново появиться на этом свете. Ну вот, скажем, поступил он в прошлый раз плохо, дурно поступил, затем умер, расплатился по счёту и хочет всё начать с начала, чтобы не маячили у него на внутреннем горизонте эти наказание и преступление.

Дмитрий Олегович усмехнулся. Вот, значит, как оно было: он уже жил однажды, сделал что-то ужасное, был за это наказан и попросил дать ему ещё один шанс, и что же? — вот он снова сделал что-то ужасное, и непонятно ещё, как его накажут и сколько раз уже повторялась эта история.

Будущие родители, подписывающие договор с шемоборами, повторяют подвиг многочисленных сказочных героев, готовых отдать Бабе-яге или Кощею «то, чего дома не знаешь». Душу у них никто не требует в залог — не тот случай. А вот обещание вырастить, а затем беспрекословно передать «сотрудникам соответствующей организации» долгожданного ребёнка с них берут. Маркины-родители, не сговариваясь, заявили искусителю: «А вот ребёнка вы получите только через мой труп».

Дмитрий Олегович вздрогнул, ударился затылком о стену и моментально вылетел из информатория. Он стал шемобором сразу после смерти родителей, которые умерли в один месяц. Значит, их убило его решение стать учеником Эрикссона. В самом прямом смысле слова убило: удар, молния и — тишина.

И тут Дмитрий Маркин заплакал. Он конечно же не зарыдал в голос, не принялся кататься по полу, рвать на себе волосы, он даже не переменил позы и не издал ни звука. Просто на щеках его появились две блестящие полоски.

Он сидел, глядя прямо перед собой, чувствуя, как эти слёзы своевольно и бесцеремонно катятся по его лицу, и, помимо тоски и горя, которых он не ощутил, когда узнал о смерти родителей, но сполна отведал теперь, испытывал ещё некоторое облегчение, граничащее с радостью, а может быть, даже просветлением. Он плачет, ему стыдно, ему плохо, понимаете? Он умеет чувствовать. Он не робот, не зомби, не инопланетянин, не гомункулус, а обычный человек.

В детстве — где-то лет до пяти — Дима был уверен в том, что он — приёмный сын в своей семье. Он даже сочинил историю о том, что у мамы был брат, а у папы — сестра. И вот эти брат и сестра родили его, Димочку, и умерли. А мама с папой решили воспитать сиротку. Родительскую чуткую, сдержанную привязанность к нему и друг к другу он поначалу принимал за холодную отстранённость. Но уже к восьми годам сообразил, что ему повезло с родителями. Они его любили таким, какой он был, и не требовали от него ничего, не пытались лепить его жизнь по своему образцу, а просто всегда шли рядом и готовы были в любой момент прийти на помощь. Диме с детства разрешалось всё, поэтому он не совершил многих глупостей. Например, тех, что совершают из чувства протеста. Ему было незачем протестовать. Когда он начал курить, родители это молча приняли. Когда сдружился с Джорджем, которого отец как-то назвал «представителем чуждого класса», они это тоже приняли. Хотя если уж говорить совсем честно, то Димина дружба с «сынком Соколова» вызвала у Маркиных-старших пусть тихое, но всё же регулярно демонстрируемое недовольство. Наверное, поначалу парень общался с «представителем чуждого класса» только из чувства противоречия, которое ему наконец-то дали возможность проявить. Только потом оказалось, что Джордж — хороший друг и совсем не дурак похулиганить, да и вообще не дурак. А потом они рассорились. Через год после этой ссоры, до отъезда сына в Москву, семья Маркиных жила, будто стараясь подарить друг другу как можно больше хороших воспоминаний. И сейчас все эти воспоминания, без всякого информатория, дающего почти полный эффект присутствия, окружили Дмитрия Олеговича: каждый семейный ужин, каждый разговор, каждый воскресный бокал вина, каждая прогулка по летнему, зимнему, осеннему, весеннему скверу, каждая партия в преферанс словно вернулись к нему, чтобы строго спросить: «Ну и зачем ты прервал всё это, зачем пошёл в шемоборы?»

Когда Эрикссон появился из ниоткуда, чтобы загрузить своего помощника очередным любопытным делом, он обнаружил, что этот ротозей отлынивает от работы: сидит на полу, прижавшись спиной к стене, смотрит сквозь предметы, дышит медленнее обычного и вот-вот рассыплется на тысячу ледяных осколков. Пара оплеух — вполне чувствительных и болезненных — быстро привели бездельника в чувство.

— Не придумал ничего интереснее, чем прочитать собственную героическую биографию? — сварливо спросил учитель.

— Они, значит, меня породили, а я их убил? И вы знали с самого начала?

— Чего-чего? А, ну да. — В голосе Эрикссона проскользнуло недоверие, потом — притворство.

— Или нет? — с нажимом спросил ученик.

— А ты разве не прочитал договоры как следует? — удивился тот. — Сидел, ловил ртом рыбу и толком ничего не узнал? Кажется, я зря тебя расхваливал, ох, зря.

— Вы? Меня? Расхваливали? Не припомню что-то.

— Да за глаза, конечно. Чего тебя так-то хвалить, ты вон и без того наглый. Но ты в самом деле так хорошо изобретаешь наказания, мой друг, что я подумываю сдавать тебя в аренду смежникам.

— Исполнять наказания? Увольте. Палачом быть не желаю! — гордо отвечал Дмитрий Олегович и тут же примолк: после таких слов вредный шемобор мог нарочно отправить его именно в палачи.

— Об этом мы тоже подумаем, — хищно ухмыльнулся Эрикссон, — но нет. Видишь ли, после смерти всем нашим клиентам надо находить подходящее занятие. Не все же, подобно тебе, ничтожному, заслужили наказание. Кто-то ведь и честно живёт, знаешь ли. Таким ребятам иногда не удаётся найти идеальную работёнку после смерти, и они вроде бы и приятным делом занимаются, но всё же не тем, которому готовы посвятить вечность. Ты мог бы помочь им.