Мое побережье
Шрифт:
— Ну же, присоединяйся!
Это ненормально: хотелось сказать мне. Это глупо, по меньшей мере странно и далее, далее, далее… слов рвалось много, но ни одно из них так и не выскользнуло из разомкнутых уст.
Я вновь ощутила себя ребенком, когда припев повторно разнесся на радиоволнах. Так тянет, но так бессмысленно.
Прикусила губу и отвернулась к окну, чувствуя себя круглой дурой.
— Может, ты тоже знаешь, каково это — ощутить, что тебя оставили в одиночестве, — лицо горело от смущения, когда я решилась тихо подпеть ей.
Наташа весело рассмеялась, прибавила звук настолько, что музыка начала отражаться
— И мне интересно, знаешь ли ты!..
Пришлось зажать между зубов палец, чтобы не хохотнуть в голос. Безумие. Чистое, стихийное и неповторимое, ярчайшим воплощением которого она была — сгустком энергии.
Сумасшествие заразно:
— Каково это на самом деле!..
— Когда тебя оставляют в одиночестве, и когда повсюду холод!
Сердце выпрыгивало из груди от эйфории, гонящей кровь по венам, и искрилось игривой восторженностью, словно здесь и сейчас происходило нечто волшебное.
Словно музыка — и есть та самая магия, вдруг сплотившая двух совершенно разных людей и пробравшаяся под кожу, окутавшая кости, каждый сосуд или вену. Как подобное вообще возможно?
Девушка с рыжими волосами озвучивала хрипловатым голосом строчки куплетов, с забавной напускной театральностью подергивая головой и плечами, эмоционально двигая бровями и ненадолго прикрывая веки — ситуация не позволяла спустить на тормоза.
Неужели этот мир и впрямь настолько непредсказуем, что ситуации, еще несколько месяцев назад казавшиеся абсурдными, сейчас воспринимаются как нечто естественное и правильное?
У Наташи была красивая улыбка, и меня пробирал эстетический восторг каждый раз, когда я на нее смотрела.
Совсем недавно я считала эту слегка эксцентричную особу поверхностной вертихвосткой, глупо ревнуя к человеку, который никогда не принадлежал мне.
А сейчас мне казалось, что я не видела ничего настолько умопомешательного и одновременно прекрасного, и не чувствовала ничего настолько захватывающего и искрящегося, как ее и времени, проведенного с ней.
***
Мальчишки ждали нас у входа.
Брюс был причудливо аккуратно причесан, насколько это было возможно с учетом структуры его волос, а из-под ворота кожаной куртки Тони виднелся белый клочок классической рубашки. Ни джинсам, ни кедам он, однако, не изменил.
Чувствуя себя крайне неловко перед Наташей, я все же не решилась мазнуть Беннера губами по щеке. Но и продолжительных крепких объятий, в которые он меня заключил, было достаточно.
Я прикрывала глаза, повисая на крепких плечах и шепча: «С днем рождения». Когда обнимаешь человека, к которому испытываешь искреннюю симпатию — я не говорю о романтике, — тебя охватывает потрясающее чувство, и в груди смешивается множество эмоций одновременно: приятно покалывающее волнение, теплый домашний уют, безопасность, любовь в ее самом чистом и искреннем представлении. Кажется, все в мире в этот момент правильно и идеально, и хочется, чтобы объятие никогда не заканчивалось.
Не знаю, уместно ли нарекать людей подобным мастерством — обычно так говорят о поцелуях, — но Брюс Беннер умел обниматься.
Стоило Наташе
— Неожиданно, да? — раздался над ухом насмешливый голос и щелчок зажигалки.
Я пожала плечами, разворачиваясь ближе к Тони и теряя из поля зрения Наташу, что-то тихо, с улыбкой нашептывающую Брюсу в самые губы.
— По-моему, все шло к этому.
— На правах лучшего друга могу поспорить.
— Лучшего друга для кого? — совершенно безобидный вопрос не содержал в себе никакого подтекста, но Тони на мгновение замер с сигаретой, зажатой между пальцев, так и не донеся ее до рта.
— Мы все еще говорим о Брюсе?
— О нем в первую очередь, — я напряглась, не совсем понимая, куда он клонит. Тони обратил взор к дороге, делая затяжку. — Ты ведь трезвый, — фраза вырвалась бездумно. Старк вопросительно приподнял бровь, но, заметив мой взгляд, прикованный к сигарете, отмахнулся:
— Увлекся.
Я с ответом не нашлась. Его дело; к этому, думается, тоже давно шло. Да и кто я такая, чтобы указывать ему, что есть «хорошо», а что — «плохо». Нормы морали — понятие подвижное и весьма субъективное, чтобы грести всех под одну гребенку и высказывать собственное «фи», навязанное бабушкиными представлениями о мире, вместо проставления акцентов на своей жизни. Скорбно наблюдать подобного рода примитивизм в массах.
— Ну, а у тебя как дела? — чувствовала себя нелепо, пытаясь завязать разговор и вспоминая о том, как ненавязчиво и легко они лились раньше.
Тони покосился в мою сторону; в этот раз проигнорировала его взгляд я.
— В плане?
— Я о твоей девушке.
Он вдруг издал странный звук, как если бы подавился дымом; невесело, с издевкой хмыкнул:
— И с каких пор тебя начала интересовать моя личная жизнь?
— Слушай, — я с трудом удержалась, чтобы не топнуть ногой от раздражения, — прекрати вести себя, как задница. Можешь хотя бы в день рождения Брюса постараться не быть таким заносчивым мудаком? Я просто пытаюсь с тобой разговаривать.
Судя по растерянности во взгляде, Старк не ожидал подобной тирады.
— Нет у меня никакой девушки, — произнес он после небольшой паузы спокойно, вдыхая дым. — Будто ты не знаешь, что я никого близко не подпускаю.
Я прикусила язык, вдруг ощущая себя не в своей тарелке.
Кристин Эверхарт.
Так звали ее.
Она была старше Тони на два года и училась на первом курсе факультета журналистики, когда они познакомились. Привлекательная, но не «кукольная» блондинка с широкой улыбкой, карими глазами и заостренными чертами лица. Он планировал провести с ней одну ночь, а в итоге глупо, с достоинством истинного мальчишки попался на крючок.