Могильщик. Цена покоя
Шрифт:
Во дворе многое изменилось — стоит новый забор, поправлены когда-то полуразвалившиеся сараюшки. Чувствовалась мужская рука. Это порадовало могильщика. С другой стороны, у этого дома мог оказаться новый хозяин… Велион решил пока не думать об этом и продолжил тискать собачонку. Кому это доставляло большее удовольствие, ему или дворняге, сказать было сложно.
Рядом послышался быстрый топот ног. Складывалось ощущение, что бежит ребёнок. Продолжая улыбаться, Велион поднял голову. Улыбка медленно сползла с его губ.
По тропинке, ведущей от крыльца небольшого дома к калитке, бежал мальчуган, лет восьми
Его смутили волосы — чёрные, как смоль. И возраст. Если мальчишке девять… У Велиона пересохло в горле. Наверное, он выглядел сейчас, как живой мертвец.
— Здравствуйте, — вежливо сказал мальчишка. — Вы пришли к папе?
— Нет, — сипло сказал он, кашлянув. — Я мимо проходил. Можно воды попить?
***
Велион, пошатываясь, плёлся по дороге. Голова раскалывалась, перед глазами двоилось, ноги будто не свои. Болел живот, рёбра, правая лопатка. При каждом шаге сильной болью отдавалось правое колено.
Его закидали камнями. Десять или одиннадцать человек, среди них женщины и дети, даже один старик. Это произошло ещё утром, когда могильщик проходил по центральной улице одной из соседних деревень. Кто-то понял, что за чёрные перчатки надеты на его руки. Понял и не убежал, не спрятался, опасаясь проклятья, а поднял из дорожной пыли камень.
— Выродок! Исчадье преисподней!
— Гнилое семя! Порождение тьмы!
— Сучий потрох! Гнида!
— Трупоёб! Трупоёб идёт!
Они кричали и швыряли камни. Велион брёл по улице, зажимая рукой разбитую голову, а они шли следом, выкрикивая оскорбления, плюя ему в след, закидывая камнями и сухими конскими яблоками.
— Грязный могильщик! Пришёл грабить могилы наших родителей! Могильный червяк!
— Черви ковыряются в дерьме, получи-ка кусочек!
Велиону в затылок прилетело что-то липкое, в ноздри ударило зловоние. Позади раздался дикий и злой хохот. Он прикоснулся к затылку, поднёс ладонь к лицу. Перед глазами плыло, но он понял, в чём измазана перчатка. В коровьем дерьме.
Могильщик обернулся. Его преследователи ухохатывались, показывая на него пальцами. Мальчишка лет двенадцати вообще валялся на пыльной дороге, покатываясь от хохота. Его руки были вымазаны в свежем дерьме.
Девчушка, на вид ей было не больше десяти, зачерпнула из свежей коровьей лепёшки полную горсть и швырнула в Велиона. Силёнок у неё было мало, но она стояла всего в десяти шагах от могильщика, а плотное коровье дерьмо было неплохим снарядом — ему попало прямо в лицо, залепило глаз, смешавшись с кровью, потекло по щеке. Это вызвало новый приступ издевательского хохота.
Что произошло дальше, Велион помнил плохо. Помнил девчонку и мальчишку, чьи лица возил из стороны в строну в той самой куче коровьего дерьма, из которой они брали свои «снаряды». Помнил старика, извивающегося на земле в луже собственной крови. Женщину, орущую благим матом, она пыталась отползти, одновременно сжимая руками ногу, в которой зияла глубокая рана. Вторая женщина, совсем ещё молодая, визжала, зажимая ладонью лицо, её щека была рассечена, глаз вытек, половина зубов выбита. Двое мужчин, лежащие в пыли, не кричали,
Это сделал Велион. Но как — он даже не помнил.
Двое других, видимо, сбежали. Могильщик не стал догонять их, просто повернул туда, куда шёл, и, шатаясь, побрёл дальше, стараясь оттереть лицо от дерьма. Ему вслед доносились вопли. Крики страданий. Но это не доставляло могильщику удовольствия, хотя несколькими секундами раньше он был уверен, что крики страданий его мучителей будут казаться ему божественной музыкой.
Всё это Велион вспомнил, когда старался отмыться от дерьма и крови — своей и чужой — в холодном ручье. Злость, ненависть, боль. Кровавый туман, застилающий глаза, яростный рык, звуки ударов, крики раненых. Воспоминания путались, мешались, мельтешащую в голове картинку будто что-то застилало. Состояние самого могильщика не способствовало улучшению памяти — жутко щипало рану на голове, саднило всё тело. Ледяная вода размыла засохшую корку на голове, по щеке и шее снова потекла свежая кровь, разбавленная водой.
Могильщик вспоминал последствия той расправы, но не мог дать себе ответа на вопрос убил ли он кого-то, это просто не отложилось у него в голове. И могильщик был рад этому. Он надеялся лишь на то, что не убил детей, а ещё проклинал себя за то, что сорвался. Его ведь уже не в первый раз закидывали камнями… Наверное, достаточно было всего лишь снимать перчатки, прежде чем показываться на людях, и такого бы не случалось. Но он не снимал их. Наверное, из-за того, что ему было всего лишь семнадцать, и он верил в свою исключительность, верил в свой выбор, а перчатки были вещью, подчёркивающей это. Вот и доподчёркивался…
Кое-как отмывшись, Велион побрёл дальше. Он опасался погони, но её не было. Наверное, крестьяне испугались, решили, что мстить будет себе дороже. Но могильщик продолжал упорно шагать, чтобы уйти как можно дальше от той деревни. Чем больший кусок дороги будет отделять его от места кровавой расправы, тем меньше останется воспоминаний, так думал могильщик в те часы. Но лица покалеченных крестьян возвращались, каждый раз немного меняясь. Через некоторое время Велион был абсолютно уверен в том, что убил детей. Потом он вообще перестал думать, просто шагал, как кукла, которую тянули за верёвочку. Картины драки с деревенскими стали просто кошмарным сном.
Вечером, уже после заката, Велион, совершенно обессилев, упал на дорогу. Полежав некоторое время, он попробовал проползти дальше, но у него ничего не вышло. Некоторое время могильщик отлёживался, потом, наконец, смог отползти с дороги на обочину и опереться обо что-то спиной. С трудом оглядевшись, он понял, что находится на окраине какой-то деревеньки, лежит, прислонившись спиной к покосившемуся плетню. Удивительно, но это его даже успокоило.
«Сейчас они соберутся, — подумал могильщик. — Соберутся в толпу и начнут кидать в меня камнями, выкрикивать оскорбления… и я умру… не в могильнике, как собирался, а забитый камнями деревенскими уродами. Да и хрен с ним».