Могильщик. Цена покоя
Шрифт:
— Мне это известно. И я дам людей. Но только потому что и я, и многие другие действительно уважаем Аклавию и потому что в бой их поведёт он. — Олистер допил вино и тяжело поставил бокал на стол. — А теперь уходите. И тебя, жрец, я не хочу больше видеть в моём доме. Что же до тебя, Бычара, моя дверь всегда распахнута. Друг короля — мой друг, и так будет всегда.
Валлай тяжело встал из-за стола, поклонился, едва не упав, и пробормотал заплетающимся языком:
— В таком случае, могу пришить для вас кого-нибудь за бесплатно, как закончу с этим богоугодным делом.
Уже через пять минут рубака и жрец выехали за ворота поместья.
— Всё хорошо прошло, я так понимаю? — спросил Валлай.
— Насколько это было возможно, — кивнул Настоятель. — Это ты понял правильно. А вот чего я не могу понять: как человек, витающий в высших кругах, имеющий доступ к лучшим книгам, интриган, за полтора десятка лет убравший с дороги или уничтоживший всех политических конкурентов, в качестве оскорбления не может придумать ничего умнее «я ебал твою мать»?
— Но ты же обиделся?
Настоятель вздохнул и грустно усмехнулся.
— Не сильно, но обиделся.
— Вот именно поэтому. Я хочу ещё выпить, жрец. Ты со мной?
— Да, я с тобой, Бычара.
— Тогда выпивка за твой счёт.
— И никаких вопросов?
— До тех пор, пока не протрезвею, никаких.
— Тогда придётся спаивать тебя до конца твоих дней.
— А вот это хороший вариант, но обойдётся дорого, жрец, очень дорого.
— Намёк понят. Тогда, быть может, сразу в бордель?
— А куда ж ещё?
Арка четвёртая. Крупица человечности. Глава пятнадцатая. Деревенская вдова
Велион давно не бывал в этих краях, почти десять лет. Причиной, по которой ноги сами понесли его в эту деревню, было письмо, вынесенное им из Эзмила. Из любопытства могильщик всё-таки прочитал его. Потом ещё раз и ещё, и понял, что не продаст его никому, а выкинуть не поднималась рука. Сейчас он жалел о том, что прочёл это письмо, не выкинул, но было уже поздно. Клочок пергамента разбудил в нём старые, казалось, забытые напрочь чувства и воспоминания.
«Дорогая моя Амелла, прошло долгих три недели с нашего расставания. Я впервые решился написать вам… Вы знаете, что мои родители не приемлют отношений дворянина с волшебницей. Я поражаюсь их глупости, а так же глупости многих других, считающих, что магия — зло. Поспешу вас успокоить, сообщив: моё отношение к магам более чем тёплое, и дело вовсе не в моих чувствах к вам. Магия помогает решить нам многие бытовые проблемы. На магии зиждется наша великая Империя…
Впрочем, я бы не хотел обсуждать сейчас эту тему. Я пишу вам, дорогая моя Амелла, чтобы выразить глубину своей неподдельной любви и сообщить о том, как соскучился по вас. Я вспоминаю наше прощание каждый день, каждую ночь, каждый миг, миг, растянувшийся на тысячелетия, ведь жизнь без вас, моя возлюбленная, кажется мне бессмысленной. Однако моё сердце не останавливается, несмотря на то, что от разлуки с вами оно беспрестанно болит. Я продолжаю жить, чтобы когда-нибудь встретиться с вами, узнать, что все слухи о том, что магия навсегда меняет человека — ложь завистников, которые не были благословлены бесценным Даром. Долгих десять лет обучения в академии… Мне уже будет двадцать пять, вам — двадцать шесть… Наверное, у меня к этому времени будет двое или трое детей, вы же… Я надеюсь, что вы не изменитесь. Я тоже постараюсь не меняться, останусь таким же…
Я знаю, моя возлюбленная, вы никогда не получите это письмо. Это запрещают ваши правила… десять лет изоляции — это очень тяжело. Но ведь и я не смогу отправить его: если мои родители узнают о нём, наказания не миновать. Я пишу это письмо в надежде, что мне станет немного легче, ведь я никому не смогу рассказать о моих страданиях. Когда-нибудь, после долгих месяцев, а может, и лет разлуки, я прочту это письмо, чтобы вспомнить о моих чувствах к вам, освежить их… Время ведь лечит? Наверное… Но мне кажется, оно не лечит, оно заставляет забыть… нет, нет, не насовсем!.. заставляет вспоминать реже, истирает чувства. Но моя любовь к вам перенесёт испытание временем, я уверен в этом.
Пожалуй, пора заканчивать. Это моё первое письмо к вам, моя возлюбленная Амелла. Боюсь, оно утомило бы вас, если бы попало когда-то к вам в руки. Поэтому откланиваюсь.
Моей возлюбленной Амелле
От герцога Вестенского».
Велион клял себя за то, что прочитал это письмо. Что проснулось в нём? Тоска? Наверняка. И точно — злость. Злость обманутого и обиженного человека. Наверное, те же чувства испытывал юный герцог Вестенский, когда узнал: многие слухи о магах вовсе и не слухи, а истинная правда. Пьяный Кронле вовсе не лгал перед смертью.
Человек, прошедший обучение в академии магов, возвращается абсолютно другим. Аскетизм и одиночество в обычные дни чередовались с оргиями, шабашами и наркотическими трансами по праздникам — в дни Йоля. Магов на стадии обучения подвергали страшным и отвратительным вещам, многие из которых до сих пор держатся в строжайшем секрете. Доказаны были только умерщвления младенцев, жертвоприношения, поедания человеческой плоти. Но слухи о магах ходили ещё более жуткие, причём, зоофилия и некрофилия звучали достаточно обыденно и казались мелкими шалостями. Маги становились людьми с изменённой психикой. Из них делали людей с изменённой психикой. Когда Вестенский встретил свою возлюбленную Амеллу после обучения, его наверняка постигло жестокое разочарование.
Ну а Велион на кой хрен сюда пришёл? Чтобы не разочароваться в женщине, в которой уже разочаровался почти десять лет назад? Чтобы узнать, что за эти годы ничего не изменилось?
А что если изменилось? Может, она все эти годы ждала его?
Нет, невозможно, десять лет — долгий срок, слишком долгий. Могло случиться всякое. Боялся ли он разочароваться в ней ещё раз, как тогда, годы назад? Или просто хотел разбудить чувства, которые погасли уже тогда?
Или причина была в Элаги? В Альхе? В его собственной расшатанной психике?
Или он просто размяк? И что было причиной этому? Элаги? Альх? Зимние галлюцинации?
Велион сплюнул. Подумав, ещё раз сплюнул и открыл калитку.
Будь, что будет…
Могильщику навстречу выскочила мелкая кривоногая псина. Дворняга яростно облаяла его, потом залилась звонким и более дружелюбным лаем, а затем, яростно крутя хвостом, принялась прыгать вокруг ног, напрашиваясь на ласку. Велион наклонился и погладил собачонке голову. Та, высунув язык, завалилась на землю, продолжая сучить хвостом. Улыбка сама выползла на губы могильщику. Он когда-то любил собак… Грозных сторожевых псов храма, способных разорвать человека, но таких добрых к ученикам.