Мои друзья скандинавы
Шрифт:
Эрикссон, человек нетерпеливый, выходил из себя.
— Вот деревенщина! Удивляюсь, как таких неумелых людей держат лоцманами. Взрослые, вероятно, все на фронте!
И когда наконец лоцманский катер подошел к «Эскильстуне» и лоцман поднялся на борт шведского судна, Эрикссон, человек не только нетерпеливый, но и прямой, стал отчитывать его на «обычном морском диалекте». Он спросил лоцмана о причине такой необычной кадрили, однако заметно приуныл и замолк, услышав ответ:
— Мы вынуждены были так идти. Вы бросили якорь посреди минного поля — нашего заграждения от англичан.
Буксир «Северный» привел «Эскильстуну» в обезлюдевший петроградский порт с пустыми складами, неподвижными скелетами подъемных кранов.
Драгоценные грузы подняли из трюмов питерские рабочие, братавшиеся со шведскими моряками.
Орудийный гул наступавших белогвардейцев был слышен на набережных Петрограда.
Матросы «Эскильстуны» ходили по голодному, ощетинившемуся в обороне Петрограду и были счастливы.
Они вдыхали живительный воздух весны революции. Они проходили по широким гранитным набережным Невы.
Как всегда, в лучах майского солнца сверкала Адмиралтейская игла, но Дворцовая площадь зеленела: из-под булыжников пробивалась молоденькая трава.
Деревянные торцы мостовой Невского проспекта кое-где были разобраны на тут же возведенные баррикады и на топливо. Город готовился защищать каждый свой дом, каждый перекресток. В воротах Александровского сада стояло нацеленное вдоль узкого ущелья Гороховой улицы, защищенное броневыми листами орудие.
Когда «Эскильстуна» отправилась в обратный рейс, в каюте Линдерута были припрятаны тючки литературы, а в папках — материалы и документы, которые он обещал передать Вацлаву Воровскому, возглавлявшему тогда полупризнанную советскую миссию в Швеции. Боровский издавал в Стокгольме для Запада информационный бюллетень. Это было не окно, а узенькая-преузенькая форточка, почти единственная, через которую проникала на Запад правда о том, что происходит в сжимаемой огненным кольцом фронтов и блокады Советской России.
Подробности о весеннем плавании «Эскильстуны» я узнал от Фритьофа Лагера, ныне члена ЦК компартии Швеции, который слышал обо всем этом из первых уст — от молодого капитана Эфраима Эрикссона и ее третьего штурмана, ставшего затем первым штурманом партии.
На призыв Андерсона отозвались и живущие ныне в Стокгольме супруги Герд, и Эрик Альмгрен, сын совладельца «Эскильстуны», принадлежавшей пароходству «Альмгрен и Ларссон». У них до сих пор хранится судовой журнал «Эскильстуны».
В газетах появились снимки судна в момент спуска его со стапелей в 1915 году и другой снимок — «Эскильстуна», расцвеченная праздничными флагами во время какой-то веселой экскурсии, к которой она больше приспособлена, чем к дальним международным плаваниям.
Из вахтенного журнала стало известно, что «Эскильстуна» повторила свой отчаянно смелый рейд в еще более трудных ледовых условиях, в самое тяжелое для блокированного Петрограда время, в морозном декабре того же года.
Снова с грузом медикаментов и хирургических инструментов, плугов и жнеек, изготовленных на предприятиях Эскильстуны, потушив огни (зимняя ночь стала союзником), судно проскочило, не замеченное ни белофинскими, ни английскими военными, осуществлявшими жестокую морскую блокаду.
В судовом журнале не указано точное место, где «Эскильстуна» была на этот раз пришвартована, сказано только, что ее поставили поблизости от крейсера «Аврора».
Вскоре, обходя ледяные припаи и плавающие льды, корабль, груженный льняным семенем, в котором Швеция испытывала нужду, отправился в обратный рейс. Но он, увы, не был таким удачным.
Уже почти у самого выхода из горла Финского залива «Эскильстуну» атаковали и захватили финские военные корабли. Шюцкоровцы искали золото, которое, по их предположениям, было отправлено из России в Швецию, революционную литературу, оружие. Не найдя ни того, ни другого, ни третьего, они «на всякий случай» уничтожили льняное семя, а судно вытянули… на мель.
За этот день записи в журнале нет.
Владелец парохода развил бурную деятельность, требуя возвращения судна. И после решительного вмешательства шведского правительства «Эскильстуну» наконец возвратили хозяевам в весьма плачевном состоянии.
Судно отремонтировали на Стокгольмской верфи, пригласили другого капитана, набрали новый экипаж и переименовали в «Эрегрунд», чтобы не смущать сомнительными воспоминаниями пассажиров.
Стоимость уничтоженного «опасного груза» так и не была никем возмещена.
Но даже и переименованный «Эрегрунд» нельзя было бы теперь сделать музеем, потому что через три года после плавания в Петроград во время шторма, в тумане, в очередном рейсе между Евле и Стокгольмом он налетел на скалу и погиб. Много людей потонуло, а снятый затем со скалы пароход был пущен в переплав.
Интервью Андерсона воскресило сейчас на страницах шведских газет историю гибели «Эскильстуны» — «Эрегрунда», связанных с этой гибелью судебных процессов и недостойного поведения капитана парохода «Король Оскар», который во время катастрофы проходил мимо тонущего корабля, но не поспешил к нему на помощь.
Как это не похоже на поведение безымянных шведских моряков, отвага которых спасла жизнь полутора тысячам советских людей!
…Старый морской немецкий транспорт «Гинденбург», годный лишь на металлолом, зимней ветреной ночью подходил к берегам Финляндии. Уже близко был порт назначения — Турку.
В плотно задраенных трюмах транспорта томились советские военнопленные, полторы тысячи человек, которых перебрасывали из концлагерей Германии — из Данцига — на север. Среди них находился и мой друг, инженер-строитель Игорь Трапицын, рассказавший мне впоследствии о том, что произошло в ту ночь в конце ноября 1943 года в виду берегов Финляндии.
Транспорт был торпедирован и начал тонуть.
Немецкая команда и эсэсовский конвой быстро покинули судно, предварительно заложив две авиационные бомбы, взрыв которых должен был окончательно доконать тонущий пароход, уничтожив заодно и пленных.
Возможно, что катастрофа была заранее прорепетированной инсценировкой.
До взрыва оставались считанные минуты.
Из задраенного люка доносилось приглушенное пение. В кромешной тьме обреченные на гибель пели «Интернационал». По бикфордову шнуру медленно полз огонек. Но тут случилось непредвиденное.