Мои друзья скандинавы
Шрифт:
— И то время, когда, дожидаясь Куусинена, я бродила по пристани, казалось таким далеким. Словно в раннем детстве. Не мудрено, что мы с Отто задремали. Вилле греб больше, чем ему полагалось. Жалко было будить нас. Но мы сами очнулись от тарахтения мотора. Навстречу шел пограничный катер… Ну, конец! У меня упало сердце. Я увидела, как Отто нащупывает в кармане пистолет. Голыми руками они нас не возьмут. Но в это же время издали затарахтел другой мотор. Вдоль горизонта, чуть ли не сваливаясь за него, шла моторка с десятком пассажиров. Пограничники дали сигнал катеру остановиться. Но он продолжал уходить на восток.
Не вняли на уходившем катере и второму сигналу. Тогда, оставив «Беляночку» в покое — какая, в самом деле, могла быть контрабанда на этой скорлупке! — пограничники круто повернули за ними.
«От нас эта лодчонка не уйдет! Осмотрим катер и догоним ее. Пять литров спирта или самогона — не велика добыча!»— решил капрал.
Когда пограничники свернули на восток, Вилле стал грести с удвоенной силой, чтоб уйти подальше на запад.
Главным в пограничной службе сейчас была поимка контрабандистов, которые, нарушая царивший в стране «сухой закон», нелегально провозили спиртные напитки и зарабатывали бешеные деньги.
НА СЕГЕЛЬСКЯРИ
«Беляночка» уже проходила у берегов острова Юссаро, от которого, чтобы достичь Сегельскяри, нужно свернуть прямо на юг.
Сегельскяри, где их должны ждать друзья из Швеции, был виден невооруженным глазом. Но, чем дальше отходила «Беляночка» от Юссаро, тем сильнее становилась волна. Тем тяжелее становилось грести. Да и лодчонка вовсе не приспособлена к плаванию на такой крутой волне, к тому же то ли ее плохо подготовили к весне, то ли неосторожно вытаскивали на скалы, дно расщелилось, и на носу и на корме показалась течь.
Айно орудовала черпаком, Куусинен на носу — банкой из-под консервов, но вода у днища не только не убывала, а, наоборот, доходила до щиколотки.
Вилле стал уставать, сказывались бессонные сутки и безостановочная гребля. Но «Беляночку» все быстрее и быстрее уносило в открытое море. Тогда Вилле повернул корму против ветра и погнал ее обратно, прямо на Юссаро. И вскоре лодка килем зашуршала по камешкам.
Берег… Айно не могла без содрогания смотреть на руки Вилле. На пальцах и ладонях мозоли. Водяные волдыри. Некоторые лопнули, кожа уже сошла, и потертые места кровоточили. Как только он удерживался от стонов!
— У тебя просто волшебный мешок, молодец, все предусмотрела! — похвалил Айно Куусинен, когда она, порывшись в сумке, вытащила оттуда бинты и стала перевязывать руки Вилле.
Слой за слоем накладывались бинты на руки. Теперь казалось — на них надеты белые рукавицы… И тут из-за туч выглянуло солнце, словно для того, чтобы придать бодрости мореплавателям поневоле. Подкрепившись всухомятку хрустящими хлебцами с маслом и колбасой, усталые путешественники прилегли отдохнуть на часок-другой, да так без просыпа и проспали восемь часов. Они спали бы дольше, если бы дневной солнцепек не сменила пронизывающая прохлада.
Несмотря на то что ветер не уменьшился, надо было продолжать путь на Сегельскяри, чтобы пристать к нему в тот же день, иначе можно разминуться. Ведь встреча назначена на понедельник. Но, хотя ветер переменился и стал попутным, волны чуть не захлестывали «Беляночку», все время приходилось, словно на санках, скатываться с горки, въезжать на нее и снова скатываться вниз.
Белые повязки — рукавицы Вилле, он правил рулевым веслом — то взлетали, как чайки, над головой Айно, то проваливались и белели внизу.
Волны, подгоняя, облизывали борта лодки и, казалось, готовы были каждую минуту поглотить ее. Уключины скрипели. Отто, сжав в напряжении зубы, заносил весла назад. Над лодкой нависла темная волна. Айно зажмурилась.
Но, может, в том, что «Беляночка» была легкой, как щепка, и крылось их спасение.
Насквозь промокшие, продрогшие, до предела измотанные, добрались они до Сегельскяри — самого южного островка самой южной точки Суоми.
— Вот ты и получил ответ, как я переношу качку, — гордо, хотя ее и мутило, сказала Айно, когда они с Ояненом вытаскивали лодку на берег пустынного острова.
Здесь их должны были ждать.
Но никого не было.
Часы у Отто показывали без четверти двенадцать. Значит, не опоздали. Понедельник. До вторника оставалось четверть часа.
Сегельскяри, однако, оказался вовсе не таким пустынным, как утверждала лоция. Правда, людей на нем не было, но… в незапертом дощатом сарае валялись ломы, топоры, мастерки, пилы, мешки с цементом, доски, обрывки шведских и финских газет за субботу.
— Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что недавно здесь были люди и скоро вернутся, — решил Вилле.
— Подождем стокгольмцев, докажем, что не мы, а они опоздали, — сказал Куусинен. — Не допускаю и мысли, что нас не дождались.
Ждать. Ничего другого не оставалось. Тем более, что над головой какая ни есть, а все-таки крыша, и мешки с цементом защищают от ветра, гуляющего по складу.
Хотя от усталости не хотелось есть, они закусили и улеглись.
Двое спали, один бодрствовал.
— Если бы ты, Вилле, стал пастором, как хотели твои родные, то вымолил бы у бога, чтобы сегодня еще до ночевки нас подобрал «Энгельбрект», — сказала Айно. Она первой заступила на вахту, когда сон еще не склеивает веки.
— Если бы бог внимал мольбам каждой собаки, то с неба падал бы не дождь, а жареные кости! — ответил, покосившись на Куусинена, Вилле.
И все трое дружно засмеялись.
Хотя положение у них было далеко не веселое, но смеялись они от души, потому что хорошо знали, о чем идет речь. Когда один из депутатов — пастор, выступая с парламентской кафедры, призвал бога обрушить громы и молнии, чтобы уничтожить социалистов, выступивший вслед за ним депутат Куусинен мимоходом, соблюдая правила парламентской вежливости, метнув взгляд в сторону предыдущего оратора, сказал: