Мои друзья скандинавы
Шрифт:
— Ну, а я хотя на лодке никогда дальше прибрежного острова Сеурасаари не добиралась, была согласна с Вилле, — вспоминает Айно.
Обычно такой неразговорчивый, тут он разговорился.
— На маленькой гребной лодочке даже безопаснее — никто не подумает, что на ней едут в Стокгольм. Слишком уж это рискованным покажется. Большую, да еще моторную, скорее заподозрят.
— Люблю людей, которые не только знают, что надо делать, но и умеют думать! Собственный мотор так собственный мотор! — одобрил Куусинен предложение Вилле.
Сказано — сделано.
Белая лодка отвалила от пристани. На весла сел Куусинен. Айно — на носу. На корме Вилле взял в руки рулевое весло… Грести решили по очереди, сменяясь через два часа…
— Молодые мы были. Лодочка наша сначала легко пошла! Вышли из Сандвикского заливчика, оставили справа Западную гавань. Слева сосновый бор на острове Лаутасаари. И вот уже и Сеурасаари — дальше его никогда мы на лодке не заплывали!
Море закрыто островами, вода гладкая, как на озере. И солнышко ослепительно дробится на воде. День воскресный — кое-кто на лодках уже выехал. Ловят рыбу. И Сеурасаари вот уже позади. Но долго-долго, куда ни повернись, виден покрытый серебристыми звездами синий купол кафедрального собора. Куусинен пристально вглядывался в него.
Давно ли Сенатская площадь перед собором бушевала митингами. А слева от собора на этой площади университет, где он был студентом, где защищал магистерскую диссертацию об эстетике Гегеля. Город, четырежды избиравший его депутатом парламента, город, где каждый камень помнит его! Прощай, Хельсинки!
ПЕРВЫЕ СУТКИ
Миновав Сеурасаари, Айно вынула из сумки припасенные морские карты с нанесенными на них фарватерами. Островки, заливы, островки — сколько их, без числа! Извилистые проливы, фьорды, и снова большие и маленькие, как точечная сыпь. Заплутаться тут куда легче, чем разобраться…
Айно передала карты Оянену, и он углубился в них.
— Что вы понимаете в картах! — подтрунивал над товарищами Куусинен. — И без них заблудитесь!..
Но когда Вилле и Айно рассказали ему, что вот за тем островком надо повернуть ближе к берегу и тогда откроется широкий пролив, а там, миновав мыс, на котором стоит лоцманский белый знак, следует рулить налево и выйдешь в открытое море — и Отто вскоре увидел, что все так и есть, — он с удивлением сказал:
— Да, вы неплохо разбираетесь в вехах… Мореходное дело много потеряло оттого, что вы ушли в революцию!
Когда Айно сменяла Куусинена на веслах, а Вилле перебирался на корму рулить, они почувствовали, как неустойчива лодка, которой вверили свою жизнь. Лодочка с такой легкостью затанцевала, накреняясь из стороны в сторону, чуть ли не зачерпывая воду бортом, что Айно с трудом удержала равновесие. Приходилось чуть ли не переползать с банки на банку… Все трое, словно гири разновеса, весили по-разному. Легче всех был Куусинен, тяжелее Оянен. Перемещаясь с места на место, они должны были не забывать об этом.
На карте проложено было три параллельных фарватера.
Прибрежный фарватер для судов с малой осадкой намного удлинял путь, к тому же с берега легче обнаружить беглецов. Наиболее краткий путь сулил отдаленный от берега фарватер, но он же грозил и разгулом стихии, и тем, что ночью большой пароход мог потопить лодку, даже не заметив ее.
Избранный беглецами средний фарватер среди разбросанных в беспорядке шхер, то голых и гладких, как спина тюленя, то топырящихся, как еж, поросших сосняком, был самый скрытный и защищенный. Но тут надо было следить за каждым лоцманским знаком, за каждым поворотом.
То, что на веслах тяжелее, чем за рулем, Айно поняла, когда настал ее черед грести.
Сначала весла, казалось, сами весело окунались в воду и выскакивали из нее, оставляя маленькие крутящиеся воронки.
— Не части! Береги дыхание! — командовал Вилле.
Постепенно весла становились все тяжелее и тяжелее, и видно было, как капли скатываются по лопасти медленно, словно пот со лба. Но хотя к концу смены Айно гребла с меньшей силой, лодка по-прежнему шла вперед, не теряя скорости.
Она с благодарностью взглянула на Вилле.
Ох уж этот Вилле, он не только рулил коротким веслом, но все время помогал ей, подгребая коротким рулевым веслом то с одной стороны борта, то с другой…
Потом Айно увидела, что Вилле подгребал и тогда, когда за весла взялся Отто.
Крепко пришлось в первый день поработать, вспоминает она. И все же только к семи вечера «Беляночка» оставила позади полуостров Порккала и вышла на просторы Барозунда…
К вечеру! Какие в начале июня вечера на Балтике! Высокое-высокое расписное прозрачное небо. Но вдруг в западном углу оно стало сизым, потемнело. Большая туча быстро шла навстречу, захватывая все большее и большее пространство. Порыв ветра бросал в лицо колкие брызги. Закачал лодчонку. Внезапно стало темно, сверкнула молния. Прокатился гром.
Дальше идти рискованно. По счастью, совсем близко — одинокий скалистый островок. Но причалить к нему не так-то легко. Гонимые ветром волны, пенясь, разбивались о скалы и снова бросались на них.
— Вот и отлично! Буря устроила нам перерыв на обед! — сказал Отто, когда с трудом удалось вытащить на камни «Беляночку» — так они теперь ласково называли свою лодку.
Молнии, как ножницы, кромсали темную холстину неба, она рвалась на части с оглушительным треском.
— Во всем можно найти положительное, — говорил Куусинен, — в такую погоду нас здесь никто искать не станет!
— Только бы она не затянулась! — отвечал, поглядывая на часы, Вилле…
Но буря так же внезапно, как обрушилась на шхеры, убралась дальше на восток, к Хельсинки, и снова над берегами, лесами и морем воцарилась таинственная белая прозрачная ночь. Сильный, опытный гребец Вилле снова уверенно вывел лодку в открытое море.
И снова каждый отработал на веслах свою смену. И снова Вилле, сидя за рулем, подгребал товарищам.
Снова наступило раннее утро. Целые сутки прошли без сна.