Мои друзья скандинавы
Шрифт:
Теперь продвигались, ощупывая перед собой путь баграми… Через несколько минут неустойчивая льдина снова накренилась, уже не только подвыпившим рыбакам «море стало по колено» — вода пронизала холодом ноги. И тут, на льду Финского залива, Ленин подумал: «Эх, как глупо приходится погибать!»
Однако Вильберг и Карл не растерялись, такое с ними случалось не впервые. Протянутый вовремя багор помог восстановить равновесие, и вскоре с их помощью насквозь промокший в оледенелой одежде профессор Мюллер добрался до места — до сверкающего огнями в темной метельной ночи парохода «Боре», совершавшего свой очередной рейс.
Ждать долго не пришлось.
Держась за поручни, оскальзываясь, он поднялся по сходням на борт уже как доктор Фрей.
Вернувшиеся домой Вильберг и Карл, раскупорив бутыль с «молоком от бешеной коровки», посмеивались над профессором Мюллером. Они, мол, показались ему нетрезвыми! Что бы он сказал сейчас, когда они действительно напьются вволю! Как же иначе отогнать простуду. Ведь и так тело человека состоит на три четверти из воды, а трезвенникам и этого мало!
Через неделю в Турку на борт того же парохода «Боре» взошла Надежда Константиновна. Провожал ее Сантери Нуортева, передав «во временное пользование» паспорт своей жены.
Весь следующий день по накатанному шоссе вдоль берега Ботнического залива наша машина держит курс от Турку на север.
Мохнатый, липкий, мокрый снег застит ветровое стекло.
«Дворники» мельтешат, трудятся неукротимо, но расчищают только узкий сектор, и для разговора больше простора, чем для глаза.
— Какое счастье, что проводники были опытные и лед выдюжил! — говорит Аско.
И мы перебираем вчерашние впечатления от дороги к хутору Сванте Бергмана, от самого хутора и его хозяина. И я читаю строфы из поэмы, посвященные Ленину:
И он заговорил. Мы помним И памятники павших чтим. Но я о мимолетном. Что в нем В тот миг связалось с ним одним.Аско вдруг взглянул на циферблат.
— Обедать будем в Раума! — решительно сказал он.
Раума. Многое можно было бы порассказать об этом городке, который намного старше, чем Хельсинки.
Но пока Аско уславливается с сидящим за рулем местным товарищем, где мы остановимся, мое воображение прежде всего рисует картину знакомства Людвига Линдстрема с Лениным; знакомства, при котором Владимир Ильич упомянул этот город.
Товарищ по партии, видный коммерсант Вальтер Борг днем сообщил Линдстрему по телефону, что с вечерним поездом из Хельсинки приедет русский товарищ, которого он должен встретить на вокзале и по известному уже плану проводить дальше.
— В одной руке у него будет желтый кожаный саквояж, в другой — газета «Хувусбладет».
Кроме Линдстрема, на вокзал встречать «русского товарища» пришли еще двое юношей, сыновья Вальтера Борга… Но человека с желтым чемоданом и номером «Хувусбладет» среди прибывших не оказалось…
Раздосадованный попусту истраченным вечером, Линдстрем вернулся домой и завалился спать… Но среди ночи его разбудил снежок, запущенный с улицы в окно. Линдстрем вскочил с теплой постели, впустил Сантери Нуортева и Вальтера Борга, а вместе с ними и человека с желтым кожаным саквояжем.
— Надо немедля выходить, — торопил незнакомец.
— Не лучше ли подождать до утра? — отвечал еще не отошедший от сна Линдстрем.
Но русский решительно отказывался ждать.
— За мной следят. Я знаю, меня будут искать… Я уже побывал в Сибири и вторично ехать туда не хочу. Если не можете проводить путем, который намечали, я уйду пешком на север и где-нибудь у Раума по льду перейду в Швецию.
— Но Ботнический залив у Раума еще не замерз…
— Тогда я пойду дальше, до Торнео.
Под напором такой настойчивости Линдстрем сдался, пошел к хозяину извозчичьего двора, с которым загодя сговаривался, и еще затемно вместе с ночным гостем на тряской телеге выехал из Турку в шхеры.
И лишь в дороге этот словоохотливый студент-весельчак своими рассказами и расспросами так расшевелил русского, что тот, превозмогая одолевавшую его усталость, объяснил своему проводнику, почему они не встретились вечером на вокзале. За час до Турку Ленин заметил, что за ним следят двое молодчиков весьма определенного типа. Он решил проверить и на станции Карья вышел в станционный буфет. Стакан чаю и два бутерброда! Одно из гороховых пальто уселось сразу же за соседним столиком, второе встало у двери. Сомнений никаких, глаз у него наметан. Вслед за ним оба вернулись в вагон. И тогда на платформе Лнттойнен — последняя остановка перед Турку, — как только поезд тронулся, Владимир Ильич на ходу соскочил с площадки вагона. Повезло. Ни вывиха, ни ушиба — угодил в глубокий сугроб…
Шесть километров он одолел часа за три и к полуночи уже постучался в квартиру Борга. Нашел ее без особого труда: помог путеводитель с планом города. Да к тому же здесь он останавливался весной, тоже по дороге в Стокгольм, на съезд партии… Только вот озяб изрядно и ноги закоченели.
Жена Борга, энергичная женщина, заставила гостя выпить рюмку коньяку и, не обращая внимания на его смущение, принялась массировать руки и ноги до тех пор, пока не разлилось в них живительное тепло. А к тому времени вскипело и поставленное на плиту молоко и пришел вызванный по телефону Сантери Нуортева.
Было от чего устать Ильичу, но он не пожелал воспользоваться гостеприимством Борга и хотел немедля продолжать путь…
— В Сибири морозы куда крепче, — сказал он, — но не так зябко…
— Да это и понятно, — отозвался хозяин. — Воздух там не такой влажный, не приморский…
— И вот теперь он готов был идти до Раума и в самом деле пошел бы, — через сорок лет рассказывал Линдстрем.
Три человека, три социал-демократа из Турку, устроили Ленину в декабре 1907 года побег за границу. Коммерсант Вальтер Борг. Редактор газеты «Социалист» и депутат парламента от Турку — Сантери Нуортева. И тогдашний студент, а затем магистр и гимназический учитель, Людвиг Линдстрем…
Как по-разному обернулась потом их судьба!
Линдстрем тоже стал депутатом парламента, но уже в начале первой мировой войны отошел от партии, оставил место учителя гимназии и занялся коммерцией. Во время войны спекуляция процветала, и вместе с ней, как на дрожжах, подымалось состояние Линдстрема.
Впрочем, по тем спорам, которые Ленину довелось вести с ним за два дня, что они провели вместе, и о которых простосердечно через сорок лет в шведском журнале рассказал сам Линдстрем, Владимир Ильич мог предугадать такую эволюцию своего словоохотливого спутника.