Мои друзья скандинавы
Шрифт:
— Знаешь, кому принадлежит эта музыкальная машина? — спросил меня Армас Эйкия. — Вяйне Хаккила… Когда этот политикан ездил в Соединенные Штаты праздновать трехсотлетие финской колонии, он оттуда вывез не только звание почетного доктора Филадельфийского университета, но и эту машину. Делец он более дальновидный, чем политик. Увидев в американских барах такие радиолы-автоматы, он решил заняться подобным же делом на родине… Запатентовал… Взял монополию… И со всей страны от этой музыки марка за маркой капают в его карманы… Впрочем, теперь уже в карманы его наследников…
— Как изменяются люди! — сказал Матти. — Хаккила этот в молодости скрывал революционеров, а потом сам выступал против них.
— Не в том дело, что люди меняются, хотя и это правда, — возразил Эйкия, — а в том, что наша борьба переходит с одной ступеньки на другую. До революции пятого года русских революционеров, не делая между ними различий, поскольку все они боролись против царя, скрывали у нас и фабриканты, и лавочники, и даже помещики, и, конечно, в первую голову рабочие. Ведь даже брат генерала Маннергейма тоже находился в оппозиции к самодержавию и стоял за парламентаризм, вроде русских кадетов. После пятого года противоречия у нас внутри страны так обострились, что и социалисты могли рассчитывать лишь на помощь финских социал-демократов, в том числе и таких, как Хаккила. А после революции семнадцатого года ленинцам оказывали уже помощь и самого Ленина скрывали от полиции Керенского лишь те социал-демократы, которые сами потом стали коммунистами, такие, к примеру, как Артур Усенниус, Густав Ровно, Артур Блумквист — в Хельсинки, Латукка — в Выборге.
Всех, кого сейчас назвал Эйкия, я знал лично. С журналистом Латукка, у которого Владимир Ильич жил в Выборге, я познакомился в Ленинграде, когда он заведовал финским отделением Коммунистического университета народов Запада. Густав Ровно — в Петрозаводске он тогда был секретарем Карельского обкома партии — рассказывал мне, как у него в квартире, когда он был «красным полицмейстером» Хельсинки, в августе-сентябре семнадцатого года скрывался Владимир Ильич. От него же впервые я узнал о героическом лыжном рейде курсантов-финнов и Интернациональной военной школы по тылам противника. Он хорошо знал об этом рейде, потому что был комиссаром этой школы и сам провожал лыжников до линии фронта в село Паданы. Он же познакомил меня с Тойво Антикайненом.
— Правда ли, что Ленин прислал вам игрушки? — спросил я как-то у него. — Мне об этом рассказывали товарищи.
— Да! На Третьем конгрессе Коминтерна в Кремле во время перерыва, перед заключительным словом, Владимир Ильич поинтересовался моими семейными делами. Он жену мою и сына еще по Хельсинки помнил. А у меня тогда жена недавно умерла. Сыпняк. Ленин посочувствовал мне и спросил о сынишке. «Мальчик, говорю, ничего, только уж очень грустит, скучает. Без матери…» Ленин что-то записал в блокнотик. И тут вскоре кто-то его от меня отозвал…
После конгресса Ровно вернулся в Петроград.
Проходит недели две, и ему в школу приносят повестку с почты.
Посылка небольшая. Обтянута холстинкой. И в левом краю снизу надпись: «От Председателя Совнаркома РСФСР Ленина В. И.».
Ровно удивился. Что бы это могло быть? Разорвал холстинку по шву — там фанерный ящичек. Раскрыл его. Игрушки. Владимир Ильич их прислал для сына Ровно. Заводной автомобильчик и строительный материал.
— Почему вы об этом ничего не написали?
— Мало ли о чем и более важном я не писал. Не написал ведь и о том, что после того как Ленину в Хельсинки стало небезопасно жить у меня, мы переправили его к машинисту, шведу Артуру Блумквисту… Вы спрашиваете, почему? Да потому, что в дни рабочей революции Артур Блумквист вошел в революционный совет как представитель рабочих, говорящих по-шведски, и стал членом коллегии, управлявшей железной дорогой. «В награду» после поражения белые его приговорили к смертной казни. Потом заменили пожизненным заключением. Так вот, чтобы как-нибудь не повредить другу, не доставить ему лишних неприятностей, я в своих воспоминаниях даже не назвал его имени. И вам не советую делать этого!
А через десять лет после разговора с Ровно я встретился с Артуром Блумквистом в Хельсинки в памятный день 23 февраля сорок пятого года в самом большом зале столицы — Мессухалле.
Красноармейский ансамбль песни и пляски Александрова, восторженно принимаемый собравшимися, давал свой первый зарубежный концерт.
В антракте меня подвели к благообразному осанистому старику с седой бородой. Это и был Артур Блумквист, и тут же, в первом ряду почетных гостей, сидела его жена Эмилия…
Пожизненное заключение обернулось для Блумквиста после нескольких амнистий пятилетним заключением… За это время квартира в доме железнодорожников, конечно, была утеряна.
Эмилия уехала в Васу, где работала подавальщицей в кооперативной столовой.
Выйдя из тюрьмы, на свою должность паровозного машиниста Артур уже вернуться не смог. Он стал трамвайным вагоновожатым в Хельсинки… А перед войной вышел на пенсию…
— Пенсия-то у вагоновожатых куда меньше, чем у паровозных машинистов! — сетовала Эмилия по дороге домой, когда вместе с товарищем из Союзной контрольной комиссии мы провожали стариков после концерта.
Жили они в доме, принадлежащем коммунальному транспорту… Когда условившись о следующей встрече, уже прощаясь, я подарил Эмилии маленькую баночку черной икры, Блумквисты дружно засмеялись…
— Теперь-то я не попаду впросак, — сказала Эмилия, вытирая слезы.
И тут я узнал, что когда на квартиру Блумквистов к их жильцу Константину Иванову вдруг приехала жена Надежда Константиновна, она дала хозяйке открыть привезенную из Питера баночку. Открыв ее, Эмилия подумала, что это особая черная вакса, — взяла в руки сапожную щетку, и так, держа в одной руке щетку, в другой баночку, вошла в комнату к Ивановым, чтобы узнать, как такой ваксой полагается чистить ботинки. И тут только по выражению испуга, появившемуся на лице Крупской, она поняла, что дело неладно… Но откуда ж Эмилия могла знать, что в баночке не вакса, а черная икра?
Она ее первый раз в жизни видела! С продуктами было тогда очень-очень трудно!
Впервые за все пребывание у них Ленина Эмилии удалось в тот вечер по случаю приезда жены постояльца к черным сухарям достать немного сливочного масла.
А икра была очень вкусная!
К сожалению, за день до назначенной новой встречи с Блумквистом я срочно должен был уехать в свою воинскую часть, отправлявшуюся на Дальний Восток. А когда еще через десять лет я снова приехал в Финляндию, Артура Блумквиста уже не застал в живых.