Мои Милфы
Шрифт:
Не очень художественно, зато правда.
***
Благодаря этому я стал психотерапевтом. Но, обычно я люблю рассказывать другую историю, что я попал в эту профессию традиционным способом. То есть, через внушение, а точнее, через кинематограф.
Впрочем, я правда стал жертвой «Каламбия Пикчерз», а точнее, фильма «Цвет ночи». Будучи слабым и трусоватым с рождения, я никак не мог найти себе персонаж для подражания в размытых образах из фильмов девяностых, мне мало, что откликалось. Военные, спортсмены, скалолазы, они были мне чужды так же, как ночевать на дереве и прижигать полосные раны охотничьим ножом.
Но, наконец, появился герой, достаточно интеллектуальный и милый, но при этом не размазня, а главное, обладающий судьбой и профессией, вовсе не обрекающей на удары по морде и прыганья с парашютом. А еще, судя по фильму, к этой профессии прилагался светлый дом с множеством спален, с бассейном и Мерседес-кабриолет в гараже.
За фильм «Цвет ночи», Брюсу стоить дать Оскар, а человеку, отвечающему за кастинг, «Золотую малину». Сложно даже представить актера, менее подходящего на роль запутавшегося психотерапевта, чем он. И так же, сложно переоценить уровень актерского таланта, при котором он все-таки сделал эту работу и сделал на отлично.
Впрочем, когда я смотрел этот фильм в детстве, меня это мало интересовало, важен был символ: крутой чувак, чья работа проходит в условиях теплых комнат с пончиками и кофе, к тому же, богатый. Возможность быть крутым и не лазать по скалам, не стрелять в других людей, не переворачиваться в машине… иллюзия, обман, во что и превратилась моя работа… хотя, ни его, ни, впоследствии меня, это не уберегло от трагического поворота судьбы.
Все потому, что нас с Брусом подвела страсть, граничащая между желанием всех вылечить (помочь!) и желанием всех трахнуть.
И хоть желание помочь и желание трахнуть – похожи друг на друга, они иногда, все-таки противоречат.
В этом противоречии, томлении по не свершившемуся, я и провел десять лет практики, пока не встретил Миранду.
О, Миранда! Мой первый настоящий «пятидневный цветок»!
Часть 1. Миранда
1.
Миранда, сорок четыре года. Муж, двое детей, девочки, восемнадцать и девятнадцать, учатся заграницей. В прошлом, журналист. Встретила мужа в двадцать пять, считает поздно «по тем временам».
В тот момент профессионально успешна, представляла несколько издательств, часто ездила заграницу, гордится, что «могла даже тогда».
Много рассказывает про дедушку. Занимал высокий пост в одной из советских газет. Испанские корни, родители дедушки приехали за «новой жизнью» после революции, говорит об этом вскользь (но с гордостью), больше ничего о них не знает или не говорит.
Упоминает поездку в Испанию до девяностых «еще, когда никому нельзя было» (ее слова). Ездила с дедушкой потому что «ему было можно». Рассказывает о ней компульсивно с вытесненным. Говорит, что там первый раз начала «дышать» или «как будто, до этого сидела в чемодане» (тут что-то с этим чемоданом).
После поездки решила стать журналистом. Много для этого делала, плюс связи партийного дедушки.
Про отца мало знает, не хочет говорить, «ушел рано, как у всех». Мать тоже контр-фигура, противопоставляет поездку в плацкарте в Крым «с носками», настоящей поездке в Барселону, где «начала дышать».
Центральная фигура мужчины и вообще – дедушка: Он – лучший! Остальные… кто?
(Фигура «они» не определена. Дедушка – лучший, а кто тогда – все они!?)
Явного негатива нет, но обесценивание, которое зачем-то нужно (зачем?): дедушка – лучший, а они – просто так.
Еще про дедушку: К тому же, он – испанец. Открыто говорит, что он подарил ей ее кровь и смыслы (так и говорит «смыслы»): путешествовать, быть свободной. Или так: путешествовать, значит быть свободной.
Как журналист? Выбор профессии не случаен. Свобода мнения и передвижений!?
Сейчас не знает, чего хочет. Семья богатая, у мужа крупный бизнес, что-то с электронным документооборотом. Миранду не интересует «деньги откуда-то должны поступать». Когда встретила мужа, был «с дырой в носке».
Может ездить, куда угодно. Раньше так и делала, пока не поняла, что «это не свобода, просто передвижения». И еще «картинки меняются, другое остается». Что это, другое?
Муж хороший, «даже лучший». Говорит с презрением? Нет, презрение на поверхности. Обида? За что? Может лишил профессии, призвания!? Не такой, как дедушка. А какой? И почему не такой, а до этого был такой!? Но, обида есть. Первый раз тогда у нее увидел резкое выражение, губы опустились, появились прорези на подбородке и глубокие морщины вниз по шее, а вверх по щекам – мелкие, сеткой.
Захотелось встать, протереть ей лицо, как ребенку, полотенцем, когда он намазался клубникой или чем-то таким марким. Бережно, но сильно. Почувствовал у нее там боль, с какой-то примесью «веселого висельника». И точно, сразу постарела лет на десять.
Муж дает полную свободу, деньги не контролирует: «Все есть, но ничего нет. Как в чемодане сижу».
Чемодан опять … какая-то травма тут, самая детская, вытесненная, но не глубоко. Пока эпизода не нашел, только абстракция.
Рассуждает: А может, жизнь прожита не так? Но, сама в это не верит.
«… Бросила карьеру журналиста, когда у мужа пошли дела. Хотя, сейчас могу вернуться, да хоть… все издательство купить. Но, это – как будто… ушла мечта».
Спросил «во что ушла», задумалась, лицо оставалось прежним, подмышки, кожа вокруг, кривились, до этого была гладкая, как масло.
Захотел ее сильно. Не секс, что-то большее… пока не знаю.
Спросил: Чего еще хочется?». Идиотский вопрос, тупиковый. Ответила: Это не то. Все не так. Добавила: Хочется, чтобы не только картинки.