Молодинская битва. Куликово поле Грозного Царя
Шрифт:
– Пора отче, сам вижу, что пора власть в свои руки взять, да вот только больно уж Глинские противятся. Но на следующей думе Боярской объявлю свою волю. Согласен. Дружину в поход собирать надобно, хоть они тому и мешают всячески.
Да только государь предполагает, а Бог располагает.
21 июля всё того же огненного 1547 года нежданно начался пожар на Арбате. Отчего начался, тоже ведь не узнать, поскольку следы искры, от которой он возгорелся, огнём сразу съедены. Горели старые дома, уже давно высохшие на солнце, дымили и дома новые, только построенные, но в таком лютом огне, что разрастался всё более и более, и свежеспиленные брёвна, уложенные в срубы, быстро высыхали и разве что дыму при горении больше давали.
Кинулись тушить, да куда там. Часа не прошло, а уже запылал Китай-город. А дальше огненный фронт на Кремль покатился. С Воробьёвых гор жуткой представлялась картина. Иоанн смотрел с высокого берега на огромный костёр, от которого искры поднимались к небу, сопровождаемые и скрываемые то там, то здесь клубами дыма.
Что там, в Москве? Каково там?
А в Москве горело всё, и москвичам было уже не до спасения своего имущества. Начали было выносить вещи, да бросили, как увидели целые валы огня, по улицам катившиеся, именно катившиеся, сворачиваясь на пути в огненные колесницы. Летели искры, головешки, опережая эти колесницы, и вот уже впереди этого огневого вала вспыхивали новые и новые очаги, разгорались, пока ещё не поглощённые наступавшим пламенем, а потом сливались с ним, вновь бросая по ветру далеко вперёд огромные огненные снопы.
В Кремле от небывалого жара рванули пороховые погреба, полетели кирпичи, а кое где и стены стали рушиться.
Бежали все, кто мог, бежали к реке, но и там вода нет спасения – кипела у берегов, и пар поднимался над водой, мешаясь с дымом.
Побежали и монахи Чудова монастыря, побежали, да не все.
Остановились иноки Савватий с Матфеем.
– А отче Макарий где? Не видели? – с тревогой стал расспрашивать Савватий у пробегавших мимо монахов.
Никто не видал.
Лишь один кивнул на храм Успения, мол, туда собирался пойти митрополит.
– А ну, кто не трус, со мной! – крикнул Савватий.
Несколько монахов, бежавших к кремлёвской стене, обращённой к Москве-реке, устыдились. Вернулись к Савватию и Матфею и вместе с ними пошли искать митрополита.
– Быстро, за мной, в храм Успения! – громко командовал отец Савватий.
Знали братия, что пришёл он диковинным путём в монастырь из дружины ратной, а почто пришёл, не ведали – немногословен был, не любил говорить о прошлой жизни своей.
В храме в полном одиночестве – нельзя сказать в тишине, поскольку треск пожара прорывался даже сквозь стены храма, да и не в прохладе, обычной для таких помещений, – истово молился митрополит, отбивая земные поклоны.
Подхватили его дюжие монахи. Он сопротивлялся, порицал их, обещая, что Бог накажет, да никто не послушал. Какая уж тут молитва? Ещё немного и в храме будет как печи, где похлёбку готовят.
– Иконы, икону хоть возьмите, – требовал митрополит, – Икону Успения Божией Матери, да Владимирскую икону на забудьте, спасительницу нашу.
Эта икона с 1395 года находилась в Москве, а вторая, точная копия, во Владимире. Правда, которая из них писана евангелистом Лукой, а которая монахом монастырским иконописцем в том славном году, когда спасла Она Русь от нашествия Тамерлана, теперь уж и не ведал никто. По преданию, глянув на эту икону Сама Царица Небесная изрекла: «Благодать Рождшегося от Меня, и Моя с этой иконой да будут!»
Вынесли иконы. Чудом уцелели и они сами, и те, кто, рискуя жизнями вынес их.
Повели, а скорее понесли митрополита, взяв под руки, к Тайницкой башне, построенной ещё в восьмидесятые годы века минувшего и названной так, потому как сооружён в ней на случай осады вражьей колодец-тайник и потайной выход на самый берег Москвы-реки. Но ход уже засыпало. Тогда поднялись на башню, обвязали митрополита Макария верёвками и стали спускать на берег, но верёвка лопнула, видно и она уже на жару побывала. Митрополит упал, сильно ушибся. Его снова подхватили и понесли в Новоспасский монастырь, нетронутый пожаром.
Пожар бушевал до той поры, пока вся Москва не выгорела без остатка. Деревянные дома совсем исчезли, разве остовы печных труб, да и то едва видневшиеся, поскольку и в них камни в щебень обратились, кое где торчали средь толстых слоёв пепла и головешек, долго ещё дотлевавших в этом смраде и ужасе. Да и каменные дома не уцелели почти. От высокой температуры железо плавилось, а камни крошились и стены рушились. Железо плавилась, а где было меди много, раскалённые ручьи пробивались сквозь пыль и грязь.
Тяжело переживал государь эту беду, эту стихию, павшую на город, словно небесная кара. Стояли они на высоком берегу с супругой Анастасией, оцепенев от ужаса – не о себе печалились, о люде московском, погибавшем сотнями.
А наутро, когда лишь смрадный дым поднимался над тем, что ещё накануне было помолодевшим от стройки, стольным градом, отправился государь в Новоспасский монастырь к пострадавшему на пожаре митрополиту Макарию.
Макарий же, как увидел государя, сразу за своё. Снова о каре небесной говорил, о том, что казнит Всевышний Москву за царёвы прегрешения, за то, что царь не казнит злых, ну а добрых-то миловать теперь и сил не хватит царских.
Но беды только начинались. Природная стихия возбудила стихию народную. Поползли слухи, что не просто так пожар сделался, что «Москва сгорела волшебством».
Кто слухи таковые распускал? Тут уж точно не Глинские. Явно действовали их противники. Всем надоели самозванные правители. Лучше ли они были – те, кто слухи распускал – хуже ли неведомо. Только цель то ясна – сбросить власть Глинских и самим занять место возле трона.
В роковые периоды в жизни государства, в резкие повороты жизни, во время любых смут, всегда поднимает голову мистика. Волшебство!? Когда злое, когда доброе. Собралась толпа у стен кремлёвских. А перед толпой бояре появились, вроде как всё ведающие, загодя в толпу глашатаев своих во множестве внедрив.
– Кто Москву сжёг? – прокричал самый бойкий боярин.
А из толпы ответ готовый:
– Глинские! Глинские!
Тут же и уточнения, и дополнения от «знающих» понеслись со всех сторон:
– Княгиня Анна, мать братьев Глинских, вынимала сердца из мёртвых, в воде мочила, да кропила водой той все улицы, по Москве разъезжая. Вот и пожар занялся….
Сколь бы нелепыми ни были слухи, сколь бы нелепыми ни явились выкрики из толпы, да только пали они на почву, вполне к тому подготовленную. Беда страшная, жуткая, порой, разум у людей отнимала, да и возникало острое желание виноватых найти, ну что б тут же прямо и расправиться.