Молодой человек
Шрифт:
— Ну и как?
— Темно.
Ночью беспокойно и могуче вспыхивающий свет метался по крышам вагонов. Над самой головой клубились багровые облака, поезд, весь оранжевый, словно вошел в гигантскую печь.
— Юзовка плавку дает, — сообщил Магомет.
Вдали стояли в ряд железные башни до неба, и над ними медленно, как светящийся гриб, подымалось огненное облако, будто и там, в небе, плавили металл.
Поезд бежал с грохотом, с многократно повторяющимся эхом, ночь была густо
И это освещенное пламенем небо, и темные терриконы, похожие на идущих по степи великанов, и сами названия станций — Харцизск, Илловайская, Ясиноватая, — почему они вселяют в душу такое желание остаться тут с ними навсегда, на этой земле, черной, каменной, среди огней и дымов?
Уже давно исчезло пламя, и мимо летела тьма ночных полей, а душа все еще была там.
4. «Прощай, мама, прощай, папа, еду на Кавказ!..»
— Море! — неожиданно сказал Магомет.
— Море? — заволновался я. — Где? Где?
Я вглядывался и ничего не видел, кроме тьмы. Но близость чего-то нового, неведомого уже чувствовалась по теплому, влажному, как после дождя, воздуху.
И пробегающие мимо густолиственные деревья, молчаливые белые мазанки во тьме садов казались омытыми теплом морского дыхания.
Отчего-то глуше был бег поезда, искры паровоза мгновенно гасли, ночь стала еще темнее, будто волны морские подступили к самому поезду.
— Магомет, а ты и на пароходе плавал?
— Случалось, — сдержанно отвечал Магомет.
— И в штормягу попадал?
— Не без этого.
— А сколько баллов?
— Тебе бы все баллы считать, — усмехнулся Магомет.
А я представил себе синее-синее море, и вдруг шторм двенадцать баллов, до самого неба.
— Магомет, а ты хотел бы быть капитаном?
— Отчего же… — Он помолчал и добавил: — Только кочегаром лучше.
— А что?
— Теплее.
Вдали мерцали многочисленные колеблющиеся, зыбкие огоньки.
— Ура! Таганрог! — закричал Магомет. Он встал во весь рост, подставляя лицо и грудь тугому ветру невидимого во тьме моря.
Поезд ворвался на звучный, ярко освещенный перрон с пестрой, разноплеменной южной толпой, чумазыми мальчишками в тюбетейках, бегущими по перрону с лотками копченой рыбы.
— Ставридка! Ставридка!
И предчувствие иной, незнакомой, но существующей на земле жизни всколыхнуло сердце, и хотелось тоже бежать взапуски и ликующе кричать: «Ставридка! Ставридка!»
Поезд идет высоко над городскими улицами, где-то внизу ползет крохотный автобус, видны магазины, праздничные толпы людей, и поезд с разбегу останавливается у большого мрачного каменного здания вокзала.
— Ростов-папа! — говорит Магомет и, вложив два пальца в рот, свистит.
И со всех сторон ему отвечают свистом, и сбегается стая бесенят. На черных лицах сверкают только зубы и белки глаз, и слышится:
— Ты откуда, Барон?
— Здорово, Помпа!
— Все фартуешь, Малявый?
Какой-то хлопчик в большой дырявой кепке вгляделся в Магомета:
— А я тебя знаю!
— Да не может быть, — равнодушно отвечал Магомет.
— А ты меня не узнаешь?
Магомет лениво поглядел на него:
— Знакомая вывеска.
— Ой, конечно! — сказал хлопчик.
— Н-ну, так ты тот пацан, что упал с поезда? — сказал Магомет.
— Ага, — радостно сказал тот, — упал прямо под колеса…
Гудят паровозы, и в разные стороны разъезжаются поезда, и в разные стороны разлетаются пацаны.
Мы втиснулись в ящик под вагоном и, свернувшись клубком, затихли. Колеса скрипнули, заскрежетали и поехали, шпалы поплыли у самых глаз, и вдруг загремело, затрясло, я сразу оглох и не слышал, что кричал Магомет. Но постепенно дошло. Он кричал: «Прощай, мама, прощай, папа, еду на Кавказ!..»
Ночью поезд остановился, и в наступившей странной степной тиши, в которой слышен был жаркий шелест трав, над самым ухом железно ударили молотком.
— Папашка, не буди, — пробурчал Магомет.
— Это еще кто там сигнализирует?
— Пассажиры, — отвечал Магомет.
Снова над самым ухом зазвенел молоток.
— Вываливайтесь.
Магомет вылез. Я за ним.
— Куда едете?
— А куда поезд везет, — отвечал Магомет.
В это время паровоз загудел. Магомет юркнул назад под вагон.
Я остался один на мокрых, скользких, керосинных путях.
Темная ночь навалилась со всех сторон. Красные огни вокруг подстерегали, как волчьи глаза, паровозы кричали, беспомощно и жарко дыша. Высоко над головой по мосту проходили и пробегали люди. И было так тревожно и одиноко.
— Магомет, эй, Магомет!
Из тьмы вышел бородач с коптящим фонарем. Он остановился, издали разглядывал меня, а я смотрел на него.
— Стой, ни с места! — закричал он, поправляя дробовик за спиной.
— А куда я иду?
— Все вы никуда не идете, а отвернешься — уже след простыл.
Он повел меня по путям, скользким от нефти, мимо длинных глухих товарных складов, мимо каких-то белых гор.
— Я ни в чем не виноват.
— Все не виноваты, — отвечал он, — а колупнешь — налетчик.