Молох морали
Шрифт:
Тогда он сам, несколько раз сбиваясь с главной аллеи на боковые и выходя к ограде парка, побрёл на удачу и наконец увидел за деревьями белые стены дома. На пороге его встретила мрачная Чалокаева, и Дибич сразу понял, что она уже знает от племянников о происшествии.
Сами же племянники снова поразили Дибича: младший согревался в горячей ванной, поставленной прямо в малой гостиной, а старший возлежал рядом - на небольшом диванчике с гитарой, и мерно перебирал струны. Выходившая мелодия была наглой импровизацией: Гуно кривлялся, Мефистофель пел "Камаринского", а откуда-то сбоку почему-то зловеще проступали такты "Коробушки"
– The fair Ophelia! Nymph, in thy orisons be all my sins remember'd, - промурлыкал гитарист напоследок.
Дибич снова рассердился, но он был слишком обессилен, чтобы вспылить. По счастью, заметив его, Нальянов отложил гитару.
– О, дорогой Андре, это вы. Вам бы поспать, вы плохо выглядите.
– А вам совершенно всё равно, кто убил девушку?
– не отвечая, спросил Дибич Нальянова.
– Ну, с чего это вы взяли?
– чуть подняв соболиные брови, осведомился Юлиан.
– Или, чтобы вас успокоить, я должен поминутно выражать вслух беспокойство? При этом я не совсем вас понимаю, дорогой Андрэ. Откуда эти обвинительные нотки в вашем голосе? Вообразили себя прокурором? С чего бы?
– Вы разговаривали с ней вчера после убийства Шевандиной! Вы сами признались!
– Не признавался, - покачал головой Нальянов, - а просто сказал. И что? Да, вчера вечером, заметив меня у дома на скамье, она подошла и заговорила со мной. Но подошла княгиня Белецкая, прервала нашу беседу и увела племянницу в дом. В это же самое время меня позвал в дом брат: тётя хотела, чтобы я поиграл ей. После этого Лидия Витольдовна распорядилась запереть все двери в доме и велела Силантию и Семёну-дворнику охранять дом. Убийцу боялась. Я же лёг в спальне брата в половине одиннадцатого и проспал до девяти утра сном праведника. Нас обоих разбудил Вельчевский.
– У вас нет сердца. Вы -- не человек,- зло бросил в лицо Нальянову Дибич.
– Я уже говорил вам, чувствительность - не преимущество, а слабость духа - не достоинство. Идите спать, вы же с ног валитесь.
Дибич неожиданно точно ощутил вязкую сонливость и тянущую боль в сердце. Он подумал, что спорить с "холодным идолом морали" бессмысленно, пошёл к себе в комнату и, едва прилёг, провалился в сон.
За окном совсем стемнело. В третий раз за день полил дождь, на сей раз - затяжной и сильный. Юлиан заставил брата выпить ещё один бокал коньяку, Лидия Витольдовна, вернувшись со двора, со злостью захлопнула двери.
– Совсем помешалась Надька, ей-Богу! Кричит, что это всё из-за тебя, Жюль. Как так можно?
– С Надеждой Белецкой Лидия Чалокаева не ладила никогда, и истерические вопли княгини, её обвинения в адрес собственного обожаемого племянника не могла не воспринять в штыки.
– У неё горе, - меланхолично сказал Юлиан, наигрывая моцартовский "Реквием".
– А ты, что, племянницу её близко знал?
– подозрительно спросила тётка.
Юлиан поднял глаза и лучезарно улыбнулся.
– Нет, близко не знал.
– А эту... шевандинскую девицу?
– Эту знал, - рассмеялся Нальянов.
Валериан покачал головой. Глаза тётки блеснули.
– А что же она в смерти этой Анастасии тебя не обвиняет, а в смерти её Ленки, получается, ты виноват? Кричит, что ты её с ума свёл? Ловеласом обозвала...
– Она не так уж и не права, - пальцы Юлиана, пробежав по клавишам, вызвали к жизни кривляющуюся мелодию чардаша.
– Ловелас не тот, в ком женщины пробуждают страсть, а тот, кто пробуждает страсть в женщинах. Это мужчина, которому женщина не может и не хочет сопротивляться. Но мужчина охладевает к женщине, которая слишком сильно его любит и не ценит тех, кто не сопротивляется. Видимо, с сердечными чувствами дело обстоит как с благодеяниями: кто не в состоянии отплатить за них, становится неблагодарным. Но в смерти Климентьевой я неповинен ни сном, ни духом. А где Вельчевский?
– С врачом и телом уехали.
Чалокаева села рядом с Юлианом. Тон её изменился, она успокоилась, но казалась напряжённой.
– Юля, Валье, а кто девок убил-то?
Нальянов посмотрел тётке в глаза и улыбнулся. Ответил серьёзно.
– Когда появится Вельчевский - я, возможно, буду это знать.
– Но это мужчина? Кто-то из этой публики?
– Да, это из этой публики, что до того, кто именно... Женщины способны на всё, мужчины - на всё остальное, так что, тётушка, подождите немного. У истины есть дурацкое свойство, общее с дерьмом. Она всегда всплывает. Эту же мысль, кстати, выразил и наш Господь, но в более пристойной форме, сказав, что всё тайное всегда становится явным.
Лидия Витольдовна усмехнулась и вышла.
– Ты уже что-то понял, Жюль?
– Валериан, хоть и выпил полбутылки коньяку, слова произносил отчётливо.
– Как ни странно, наоборот. Я кое-что перестал понимать. Чёрт бы подрал нашего дорогого Андрэ с его блудными забавами. Если бы не он, я бы уже разобрался.
– Ты полагаешь, что убийца действовал из ревности?
– Меня сбивает блудная ночка Дибича, - пояснил Юлиан.
– Он спутал мне все карты. Спросить напрямую, есть ли у него привычка оставлять на плечах и заднице девиц царапины, я не могу - воспитание не позволяет. Но Вельчевский завтра это спросить будет обязан.
– Нальянов плесканул себе коньяка на дно бокала и озабоченно продолжил.
– Но мой дорогой Андре и солжёт, дорого не возьмёт, к тому же, он дипломат: умение лгать входит в набор его профессиональных навыков. Жаль, нервишки у него слабые - сегодня они его подвели. В любом случае, всё сводится теперь к одному - была ли Шевандина изнасилована убийцей? Если да - всё становится ясным как божий день, и можно посылать Вельчевского за парочкой наручников и арестовать мерзавцев. Если нет - надо будет думать снова.
Валериан быстро вскинул глаза на брата.
– Я правильно понял, Жюль? Ты считаешь, что убийц... двое?
– Да, - уверенно кивнул Юлиан, - и они даже не соучастники.
Валериан напрягся. На его переносице снова проступила поперечная морщина.
– То есть второе убийство никак не связано с первым?
Юлиан закусил губу и ненадолго задумался.
– Связано. В том смысле, что не будь первого, не было бы и второго. Но убийца Шевандиной, я думаю, сегодня имел повод здорово удивиться.
Валериан потёр виски.
– Чёртов коньяк, я много выпил, туманит голову. На каком основании ты полагаешь, что это не один человек? Обе девицы молоды, хороши собой. Мне даже показалось, что в действиях убийцы в обоих случаях сквозит какое-то безумие, почти отчаяние.
– Правильно, мой мальчик. Я тоже заметил. Только отчаяние совсем не одинаковое.
– Ты уверен?
– Хм...
– Конечно, он ни в чём не уверен.
– Дибич стоял на пороге гостиной. Он прекрасно слышал разговор братьев. Полчаса назад он проснулся. Подслушанный разговор вывел Дибича из себя.
– И что вы хотите от меня услышать? Причём тут моя правдивость? Вы просто умничаете и набиваете себе цену, вот и всё.