Молох морали
Шрифт:
Дибич едва сдерживал гнев.
– А вам, холодному идолу морали, это безразлично?
– Ну, почему? Это же я предложил взять собаку. Кстати, о расследовании убийства Шевандиной. Её, оказывается, выследила Ванда Галчинская, а Вашу записку Вельчевский обнаружил вложенной в дневник убитой. Он имеет образчик моего почерка и сильно интересовался вашим, потому что руку Деветилевича, Левашова, Харитонова, Гейзенберга и Осоргиных уже изучил.
Дибич побледнел и снова сел. Всё его бешенство погасло. Найти его почерк в бумагах министерства не составит труда, а как он объяснит подпись? Рассказать правду было немыслимо,
– Что же делать?
– растерянно спросил он сам себя, но произнёс это вслух.
Нальянов вздохнул.
– Вы же не убивали Анастасию Шевандину, хоть и подставили её под ревнивую месть пятерых влюблённых дурочек, - невесело усмехнулся он.
– Но факт остаётся фактом. После ночи с вами она была жива и здорова, а раз так...
– А если я скажу Вельчевскому, что просто пошутил над девицей, а она возьми и прими всё за чистую монету?
– жалобно пробормотал Дибич.
– Она пришла, ну, а мне, как джентльмену, деваться было некуда?
Нальянов покачал головой.
– Не выйдет. Вельчевский же не идиот. Если бы дело шуткой и закончилось, вопросов бы не было, но убийство... убийство, увы, на любое деяние проливает свой холодный и мертвенный свет. В вашей записке стоят мои инициалы, а джентльменам свойственно подписываться своим именем. К тому же, если бы девица приняла всё не в шутку - прийти она должна была ко мне, именно так Вельчевский и подумает, уверяю вас, - лениво растолковал он.
– Ну, спальню перепутала...
– Ага, - расхохотался Нальянов.
– Записка ваша и почерк ваш, инициалы зато мои, спальня снова ваша, девица в моём доме идёт в вашу постель. Дивны дела твои, Господи.
Дибич вздохнул. Он не мог признаться Вельчевскому, что решил заманить к себе Климентьеву запиской от имени Нальянова. Не мог доказать, что перепутал шляпки. Не мог объяснить, что вовсе не Анастасию Шевандину ждал к себе в полночь - всего за восемнадцать часов до её смерти. Он попал в дурной капкан двумя ногами и понимал это.
– Если вам что-то мешает рассказать правду, - усмехнулся Нальянов, - правдиво солгите. И если вы не настолько щепетильны, чтобы принять от меня помощь...
Дипломат резко повернулся к нему.
– Что мне делать?
– Пусть следствие думает, что я был в курсе этой записки, - посоветовал Нальянов.
– Вы можете сказать, что знали о моей связи с девицей, хотели приволокнуться за ней, имея в виду лёгкую добычу, посоветовались со мной, и я согласился, чтобы вы заманили её к себе от моего имени. Мне она была безразлична, и вы знали об этом. Она пришла, вы своё получили, а кто убил девицу на следующий день - знать не знаете. Лучшая ложь та, в которой много правды.
– Глаза Нальянова болотно искрились.
– Разумеется, о Климентьевой - ни слова, даже если её угораздило стать новой жертвой маньяка: вам до этого дела быть не должно.
– И вы подтвердите, что знали о записке?
– оживлённо спросил Дибич. В словах Нальянова ему и вправду померещился выход.
– Что мне, подлецу, стоит солгать следствию?
– язвительно рассмеялся Юлиан.
– Да, дорогой Андрэ, я готов это подтвердить.
Дибич
– Благодарю вас, - сказал дипломат почти искренне.
Однако заняться лжесвидетельством им довелось не скоро: Елены нигде не было. Ростоцкий был бледен, к нему вызвали врача. Эмансипированные девицы недоумевали, Лизавета и Анна испуганно жались друг к другу, Белецкий метался по даче генерала как помешанный, но только путался у всех под ногами. Харитонов, Гейзенберг, Деветилевич, Левашов и Осоргины отправились в Старую Сильвию, обошли весь парк, выкрикивая имя Елены, но никто не отозвался. Собака Ростоцкого и полицейский пёс Вельчевского взяли след, но явно вчерашний, и Валериан Витольдович с Вениамином Осиповичем, прометавшись несколько часов по поляне и местам пикника, тоже ничего не нашли, убедившись, что девица пропала бесследно.
"Холодный идол морали" в центре всего этого сумбура был воплощением ледяного спокойствия: он заказал кухарке бефстроганов и послал за бутылкой роскошного вина, потом прогулялся по чалокаевскому парку и сел обедать в одиночестве, ибо Лидия Витольдовна и Дибич ушли в Сильвию узнать об итогах поисков. Когда они вернулись - вместе с Вельчевским и Валерианом Витольдовичем, Юлиан допивал уже последний бокал.
Дибича безрезультатность поисков всё же сильно обнадёжила, к тому же он был уверен, что убийца, кто бы он ни был, никогда не стал бы нападать на Елену в то время, когда рядом были её дядя и тётя. Она жива, просто... просто... он не знал, что предположить, но верил, что Елена непременно найдётся. Она забрела в какой-нибудь храм или старую церковь в Павловске, заблудилась или повредила ногу...
– Ничего не нашли, Валье?
– осведомился Юлиан тоном, который ясно говорил, что в ответе он не сомневается.
– Её нигде нет, - ответил младший Нальянов, приступая к трапезе.
– А ты чем занимался, Жюль?
– Меня господин Дибич обвинил в равнодушии к следствию, - любезно улыбнувшись Андрею Даниловичу, светским тоном сообщил Нальянов, - всего-то за то, что часок понежился в ванной. Между тем, - Юлиан вытер губы салфеткой и положил её на стол, - девицу я нашёл.
Дибич в изумлении выронил вилку, звякнувшую о край тарелки, Вельчевский замер, Лидия Витольдовна усмехнулась, а Валериан, сохраняя каменное спокойствие, осведомился:
– И где она, Жюль?
– Вам всем лучше дообедать, а после сопровождать меня.
– Какого чёрта?
– вспылил Дибич, с досадой отбросив салфетку.
– Вы всё это время знали, что с девушкой?
– Не знал, - покачал головой Нальянов.
– Она могла быть в Сильвии, заплутать в незнакомых улицах, упасть в обморок, наконец. Есть и ещё один вариант - попала в воды Славянки, и тело её кануло на дно. Однако, прогулявшись в ваше отсутствие по округе, я отверг это допущение. А теперь, когда ваши поиски окончились безуспешно, я могу с весьма большой точностью предположить, где она пропала.