Моника 2 часть
Шрифт:
– Ничего не говори, мама, – Моника встала со скамейки, где долго молилась, и как лунатик двинулась через зал. Ее глаза горели странным блеском, руки пылали, губы высохли, и она тяжело дышала. Робко и тяжело мать проследовала за ней, словно ничего не могла больше сказать и сделать.
– Дочка, нужно сменить одежду. Ты пойдешь замуж в черном, как вдова? И без букета невесты?
– А что мне еще делать? Дай мне молитвенную книгу и четки.
– Ай, доченька, все это кажется ужасным! Думаю, хотя бы можно… – настаивала Каталина, но прервалась, поскольку в дверь постучали.
– Я ничего не могу. Там стоит человек, который поведет меня к алтарю. Это Ренато.
Каталина отворила дверь для Ренато и деликатно вышла. Он сменил костюм, побрился и тщательно причесался. Напряженное и бледное, будто из слоновой кости, лицо ничего не выражало. В руке он держал маленький букет из белых роз, а в голубых глазах был стальной жесткий блеск; тут он спросил:
– Ты готова? – он вопросительно и беспокойно посмотрел на нее. Моника выдержала взгляд, не ответив ни словом, ни жестом, затем опустила глаза и шагнула к нему, отвечая односложно:
– Уже?
– Хотя заставлять ждать – право невесты, но считаю, что нам не следует проявлять даже малейшую оплошность. Хуан в церкви и ждет. Вот твой букет невесты.
– Благодарю, Ренато, – поблагодарила Моника горестно. – Впервые ты подарил мне цветы и именно свадебный букет. Пойдем, Хуан Дьявол ждет!
Резко, почти смяв, Моника схватила букетик белых роз, судорожно сжав их у груди. Этого мужчину она тщетно любила, именно он принес ей букет для свадьбы с Хуаном Дьяволом, ведет к алтарю, и прикосновение к нему обжигало. Именно Ренато Д'Отремона она полюбила девочкой девяти лет, и только он мог просить у нее такой жертвы, которой бы никто не принес. Она шла с ним, едва касаясь рукой, сердце ее рыдало кровавыми слезами, потому что с ним связала жасмин своей чистейшей первой любви, его видела женихом и мужем в школьных мечтах. Теперь же она шла с ним, словно взбиралась на эшафот. Никогда еще она так не держала его руку, не получала цветы, никогда не видела, чтобы он склонялся к ней, пока она двигалась вперед, а в его ясных глазах отразилось беспокойство:
– Моника, тебе нехорошо? Твоя рука горит. Думаю, у тебя лихорадка.
– Ничего нет! Идем…
– Хуан, слышишь? Хуан?
Скрестив руки, Хуан растерянно рассматривал позолоченный алтарь, казалось, он не слышал голоса Айме, не опускал глаз, не поворачивался к ней, ни один мускул не дрогнул на каменном лице, тело было холодным и неподвижным, а дыхание словно остановилось.
– Хуан! Куда ты поедешь?
Хуан не ответил. Лишь взглянул на стоящую рядом женщину, голос которой задыхался и умолял. Она сцепила руки, а в глазах отражалась скорбь. Айме думала, что она живет в страшном кошмаре, в ее памяти возникла сцена собственной свадьбы, которая казалась давней, словно вихрь, в котором она прожила уже много лет, или словно ее собственная свадьба свершалась в этот миг. Но свадьба не с Ренато, а с этим суровым, презрительным и высокомерным человеком. В церкви отсутствовали цветы, горели только восковые свечи перед алтарем, ни ковра, ни освещения, ни шелка, ни парчи, ни блестящей одежды, ни седовласого губернатора. Медленно шли лишь мрачные тени, лица цвета бронзы и черного дерева, с распахнутым воротом, в рабочих руках подрагивали шляпы, босые грязные ноги оставляли следы, разноцветные юбки, нарядные платки жителей Мартиники, мальчишки с блестящими глазами – простая пестрая толпа, движимая благодарностью и любопытством.
В дверях храма показались те, которых ждали. Бледная дрожащая невеста, одетая в шелковую траурную шаль, заменившую вуаль, с лихорадочно горящими от испуга глазами, шагала медленно, словно просила Бога дать ей силы сделать каждый шаг, вместе с ней шагал мрачный молодой шафер, со сцепленными зубами, с ледяной маской отчаянной души.
– Не может быть, Хуан! Не может быть и не будет! – с уверенностью бормотала удрученная Айме. Вскоре к ней подошел муж, она вздрогнула: – О, Ренато!
– Айме, наша миссия у алтаря закончилась. Идем, – пояснил Ренато.
Он отошел назад и повел за собой Айме, не давая вырваться и пронзая сверкающим взглядом. Выражение Айме сменилось, та сложила руки и опустила глаза. Пока к нему приближалась бледная траурная невеста, губы Хуана исказила насмешка, и он оскорбительно прошептал:
– Итак, теперь черед святого отца. Что случилось, Святая Моника? Вы кажетесь приунывшей.
– Повернитесь к священнику! – властно и гневно приказала Моника.
Старый священнослужитель приблизился, в тишине спокойных дыханий слышались биение сердец, подобно ударам молота.
– Моника де Мольнар и Биксе-Вилье, хочешь ли ты взять в мужья Хуана без фамилии, называемого Хуаном Дьяволом?
– Да, хочу.
– Хуан, без фамилии, называемый Хуан Дьявол, хочешь ли ты взять в жены Монику де Мольнар и Биксе-Вилье?
– Да, хочу.
Блеснуло кольцо на дрожащей руке Моники, упали на серебряный поднос тринадцать золотых монет, рука священника поднялась для благословения странной пары, его усталые глаза остановились на опущенной голове Моники, пребывающей, словно во сне, и на скорбном и надменном, невежественном и рассеянном лице Хуана.
– Дети мои, соединяю вас навеки святыми и крепкими узами брака.
Словно в сумасшедшем вихре, Моника прошла церковь под руку с Хуаном. Не видя, не слыша, подобно сломанной ветке дерева, которую унес ураган, она остановилась перед церковным портиком, где перед центральной площадью открывались сады Д'Отремон. Моника не видела пестрой толпы, сновавшей повсюду. Не видела печального и сурового лица Софии Д'Отремон. От нее удалялись очертания Айме и Ренато, она не различала бледного утопавшего в слезах лица матери, пытавшейся за ней следовать. Земля под ногами словно тонула, вертелись облака и танцевали деревья, поднимаясь и опускаясь в трагическом танце землетрясения. Рядом ослеплял глаза профиль Хуана Дьявола, который властно крикнул:
– Колибри, быстро, лошадей!
– Минутку, Хуан! – обратил внимание Ренато. – Подожди! Для вас приготовлена карета, но мы должны поговорить, прежде чем… Послушай!
– Нам не о чем говорить, и я не обязан тебя слушать! Это моя жена, и я увожу ее!
Хуан заскочил на лошадь. Быстро и жестко, чтобы никто не успел опомниться и помешать, он усадил Монику в седло и пришпорил лошадь, которая встала на дыбы. Тут толпа зашумела, заволновалась, а голос Айме вознесся криком мольбы и отчаяния:
– Пусть она не уезжает! Пусть не уезжают! Не уезжают! Сделай что-нибудь, Ренато, не позволяй… Не позволяй ее так увозить! Пусть поедут за ними и остановят! Ты не слышишь? Не понимаешь? Ренато! Не отдаешь себе отчет? Он же убьет ее!
Она упала на колени, вцепилась в руку Ренато, искренняя и отчаянная в этот момент, но лицо мужа погасило ее крик и мольбу.
– Почему тебя это сводит с ума? – повернулся Ренато, взорвавшись от гнева.
– Моя сестра, моя бедная сестра!
– Она вышла замуж за любимого человека, предпочла этого дикаря всем остальным, запятнала имя, оскорбила общество, где родилась, бросила вызов всем. Она вышла за Хуана Дьявола, ей нравятся его манеры, и она полюбила его! Это ведь правда? Правда или нет?