Моника 2 часть
Шрифт:
– Замолчи! – разгневанный Хуан преградил путь, пытаясь закрыть ей рот. – Никто не войдет сюда, и если кто-то решит постучаться, то я убью его! Это опасно, и все знают.
Он свирепо швырнул ее на койку, а она замерла, закрыв глаза, приоткрыв губы, словно силы ее покинули, и погрузилась в бессознательное состояние, разгоряченная кровь побежала по венам, и бред лихорадки красным облаком пронесся по закрытым векам.
– Наконец ты утихомирилась и замолчала, – Хуан ненадолго замолчал и, взглянув на нее, удивился: – Моника! Моника! Что с тобой? Что произошло? Ты притворилась больной? Думаешь посмеяться? Ну уж нет. Нет! Ты слышишь?
Он тщетно тряс ее и снова бросил, глядя с бессильной злобой. Нет, она не притворялась. Ее тело покрылось мучительным потом, а бледные щеки зажглись лихорадочным румянцем. Сильной рукой расстегнул Хуан черный корсаж и посмотрел на белую безжизненную шею. Неловко он поискал пальцами пульс и нащупал биение крови, которая становилась горячее из-за повышающейся температуры. Он оставил ее и зашагал по каюте, а вскоре послышались деликатные стуки в дверь, позвал голос Сегундо:
– Капитан, капитан!
– Какого черта? – разозлился Хуан, открывая дверь. – Как ты осмеливаешься?
– Простите, капитан, но мальчик на пляже кричит. Его и вправду нужно оставить на берегу?
Помощник говорил, с любопытством наблюдая за лицом Хуана. Затем выпрямился, пытаясь через плечо взглянуть, но крепкая рука капитана «Люцифера» резко отодвинула грубияна:
– Чего уставился, болван? Проваливай искать мальчика. Возьми его на борт и сразу же поднимай якорь, направляйся по ходу ветра.
– На северо-востоке отмечают бурю, капитан.
– Ну тогда бери курс на бурю и все дела! Иди уже! – он закрыл дверь и повернулся к голым спальным доскам. Там лежала неподвижная Моника, которая тяжело дышала, приоткрыв рот. Светлые волосы разметались нимбом вокруг головы, которая время от времени двигалась. Руки еле шевелились, поднимаясь и опускаясь на груди в ритме сердца, горевшее в лихорадке. Хуан взглянул на нее, отошел и воскликнул яростно:
– Моника де Мольнар, ничтожная и лживая!
6.
– Куда ты идешь? Или лучше скажи, куда ходила? Потому что я не запирал эту дверь.
– Я никуда не ходила. Не знала, что ходить – это преступление. Твое поведение невыносимо, Ренато!
– Сядь там, где была. Хочешь плантатор? Или предпочитаешь сок ананаса с шампанским? Это вкусно, знаешь? Я назвал его твоим именем. Я велел тебе сесть!
Дрожащая от злобы Айме бухнулась на атласный диван. Наступила ночь, и после свадебной церемонии они не выходили из тщательно украшенных комнат для медового месяца в Кампо Реаль. Рядом с Ренато стоял столик с вазами и бутылками: лучший коньяк Франции, самый старинный ром Ямайки и херес Испании, а в ведерке со льдом выглядывали бутылки шампанского. Там же стоял кувшин с прохладным ананасовым соком, который он добавил в два бокала, наполовину заполненных шампанским.
– Окажи любезность, выпей со мной напиток «Айме», «Эме», «возлюбленная». Твое имя означает что-то красивое, правда? Возлюбленная… Мне так нравится, что я подумал: слепая судьба назвала тебя так. Возлюбленная. Возьми, Айме. Выпьем.
– Я не хочу пить!
– Не хочешь? Как странно! Ты всегда говорила, что обожаешь шампанское. Еще в ночь нашей свадьбы. Сколько бокалов шампанского ты влила в меня, сколько! – и властно приказал: – Пей сейчас же, пей!
– Оставь меня! – свирепо взбунтовалась Айме. – Ты спятил и пьян.
– Пьян… – повторил Ренато язвительно. – Так происходит, когда пьешь много шампанского, становишься пьяницей, и сколько бы ни пытался, не можешь вспомнить подробностей. Пить – это чудесное средство окутывать себя часами блаженства, чтобы забыться.
– О чем ты говоришь? Я ничего не понимаю и не хочу понимать. Как далеко ты зайдешь, Ренато? Ты сводишь меня с ума, мучаешь, пьешь часами, как глупец, не даешь даже отойти от тебя!
– Твое место рядом со мной. Разве ты не моя жена? Поэтому должна находиться рядом. А эта спальня разве не самое лучшее место? Этот рай, гнездо для любви, розовые стены смотрели на меня, коленопреклоненного пред твоей красотой. Пред твоей чистотой… – Ренато грубо хохотнул.
– Ренато, ты и вправду сошел с ума, хуже, чем сошел… – растерянная Айме ужасно перепугалась.
– Да, хуже, потому что пьян. Как тебе всегда хотелось; но ум мой ясен, как никогда. Так ясен, что мысли в нем сверкают диким блеском; пьян и счастлив, что могу достойно праздновать вместе с тобой свадьбу наших родных. Выпьем же за счастье Моники и Хуана!
Для Ренато Д'Отремона небо опустилось в преисподнюю, счастье стало несчастьем; прекрасное опьянение своей любви рядом с сомнением, становившемся все более жестоким и удручающим; узел подозрений перехватил горло, отравленная стрела ранила гордость, достоинство, любовь и доверие. Он неосознанно отвергал правду, словно вредоносное растение, но не мог выдернуть корни. Подозрение сквозило в каждом выражении, слове, в каждой детали. А в правде он отчаянно нуждался, чтобы очистить честь и совесть. Его охватило нелепое желание разрушить все, а прежде всего эту теплую, пьянящую и ароматную красоту женщины, которую он отчаянно любил, но к чьим губам не мог прикоснуться, потому что сомнение и страх были слишком велики, потому что к любви примешалась ненависть, потому что любил слишком сильно, чтобы суметь простить. И увидев, что бесстрастная Айме держит бокал в руке, властно приказал:
– Я велел тебе выпить!
– Оставь меня! Уходи, оставь меня!
– У тебя только желание – уйти от меня…
– У меня только желание…!
– Какое? Договори же наконец, что хочешь умереть, что в отчаянии, что я не даю тебе жить своими упреками. Неужто я раздражаю тебя своими расспросами, ведь тебя это не беспокоит! Ты думаешь о Хуане, да?
– Естественно должна думать! – вскипела Айме. – Это грубиян, дикарь, а ты вручил ему мою сестру!
– Я или ты?
– Ты! Я лишь хотела, чтобы этот человек уехал навсегда, оставил нас в покое. Это ты приказал. Пусть бы уехал! Потому что этот человек…
– Этот человек – мой брат. Ты уже забыла? Мой брат!
– Так значит, эта ужасная история правда?
– Тебе кажутся ужасными истории предательств и измен? Скажи, что чувствуешь. Прокричи наконец. Возмутись в святом негодовании, если так невинна!
Руки Ренато снова сомкнулись на шее Айме. Сверкающие глаза пристально всматривались, словно хотели проникнуть в душу, и она похолодела от испуга, пытаясь избежать его хватки, вызывавшей у нее ужас:
– Ренато! Ты обезумел? Хочешь, чтобы я позвала на помощь? Хочешь…?