Моника 2 часть
Шрифт:
Его рука торопливо легла на плечо нотариуса. Борясь с нерешительностью, Ноэль, наконец, заговорил:
– Видишь ли, Ренато, мне мало что известно, и полагаю, неприятностей можно избежать, если не ходить вокруг да около. Хуан хочет уехать, вернуться в море. Позволь ему уехать. Время пройдет, все изменится, мы дадим ему в качестве компенсации неплохие деньги, которые так или иначе должны возместить. Но пока что…
– Нет, Ноэль, я не разрешаю говорить с Хуаном, пока не открою ему свое сердце, а он не откроет мне свое. Это мой брат, вы отдаете себе отчет? Эта правда для меня существовала только наполовину, а теперь она ясна и понятна. У меня есть брат, в котором
Старый нотариус поведал историю, так хорошо ему знакомую, начиная с той грозовой ночи, когда маленький Хуан Дьявол оказался посланником умирающего. Ренато жадно впитывал подробности рассказа и вскоре спросил:
– А письмо, Ноэль?
– Что ж, твой отец держал его в руках. Полагаю, он сжег его или порвал.
– Или сохранил. Кто знает!
– Возможно, хотя мне и не верится. Твой отец не отличался доверчивостью. Бертолоци был человеком злопамятным, жестоким и коварным. От него можно ждать чего угодно, наибольшую подлость и ложь. Я уверен, он не простил Джину и мучил ее так, что та умерла с горя. Что касается Хуана…
– Представляю его ужасное детство. Зная это, можно легко простить ему грубость и недостатки!
– По многим причинам твоя мать боялась, что знание всего этого обезоружит тебя перед Хуаном и отнимет волю защищаться.
– Вы считаете, Хуан настроен против меня?
– Я так не думаю, но у твоей матери есть причина бояться. Даже не хочется думать, что она скажет, узнав об этом.
– Сначала я поговорю с ним, и, возможно, вы оба с удивлением отметите, что ошиблись. Иногда душа знает больше разума. Хуан не сможет меня ненавидеть, если я отнесусь к нему по-братски и великодушно предложу ему то, чего он даже не просил.
– Не впадай в безумное благородство, Ренато! Подумай, одно существование Хуана для твоей матери – жгучее оскорбление; имя Джины Бертолоци ранит ее, как отравленный кинжал.
– Не верю. Моя мать более великодушна. Джина Бертолоци уже мертва.
– Есть ненависть, не утихающая даже со смертью. Есть такая враждебность и ревность, о которой ты и понятия не имеешь. Ты никогда не страдал, Ренато, и не можешь понять горе, боль, отчаяние, какое порой испытывает душа. Ты не можешь судить, ведь до сегодняшнего дня ты шел по жизни, как по дороге из роз.
– Возможно, именно по этой причине я понимаю и сочувствую страдальцам, а Хуану в первую очередь. Я прикажу найти его, Ноэль, чтобы поговорить по-братски. Чтобы сказать…
– Уверен, он это знает.
– Но думает, что мне все равно. Или хуже того, верит, что я бесчувственный эгоист. Пусть он знает, что я готов исправить ошибку, что мир не так плох, как он думает.
– И не так хорош, как ты думаешь, Ренато. Дай ему уехать, это главное желание твоей матери!
– До сих пор в этом доме исполнялись все желания матери, даже самые несправедливые. Один раз я воспротивлюсь, и надеюсь, что ее противодействие не окажется чрезмерным.
Ренато подошел к стене и позвонил в колокольчик, а удивленный Ноэль спросил:
– Что ты делаешь, сынок?
– Позову слугу, чтобы отыскал Хуана. Я ждал этого пятнадцать лет.
– А если Хуан не заслуживает твоего великодушия, Ренато? Если не способен даже понять этого? Если ответит на твою добрую волю насмешкой, презрением или горькой неблагодарностью?
– Тогда я решу, что он не виноват, а его превратили в отверженного те, кто все отобрал. Мой добрый Ноэль, отбросьте сомнения и колебания. Нет другого пути, именно это мне подсказывает совесть. – Скромные стуки в дверь его прервали, он пригласил: – Проходи, да, Луис, это я позвал. Пойди поищи сеньора Хуана в усадьбе, скажи, что я жду его в кабинете, потому что мне срочно нужно поговорить с ним. Пусть поторопится и не задерживается, ты тоже поторопись.
2.
– Что это, дядя Баутиста?
– Это? Луис поскакал галопом на сахарный завод. Попросил лучшего коня, так как должен по приказу хозяина отыскать Хуана Дьявола.
– Стало быть, послали за Хуаном Дьяволом.
– Да, хозяин срочно хочет поговорить. Посмотрим, какой подарок предложат этому негодному попрошайке.
У входа в левое крыло, где начинались коридоры, Баутиста дал волю злобе и досаде. Только сейчас он вышел из конюшни, где выполнял последний приказ Софии. Небритый, со взъерошенными волосами, с покрытыми грязью высокими сапогами; только хлыст в руке напоминал о нем, как о бывшем всесильном управляющем Кампо Реаль. Рядом стояла Янина, следившая за внутренней жизнью дома и внимательная к малейшему шуму. Она проговорила задумчиво:
– Ноэль и донья София хотят, чтобы Хуан навсегда исчез; но кое-кто не хочет.
– О ком ты говоришь?
– Увидишь, все увидят. Говорю же, наберись терпения. Успокойся, дядя.
– Тебе меня не успокоить. У меня кровь закипает от увиденного. В этом доме я хуже пса, но первый слуга, который опять мне погано ответит, получит от меня, пусть даже меня потом уволят.
– Замолчи. Тихо. Видишь?
– Вижу сеньору Айме в окне.
– Она выглядывает из окна весь день, а Ана без конца заходит и выходит. Она ее доверенная служанка. Уверена, та поручает ей самые сокровенные приказы. О, смотри! Ана опять вышла. Кое-что случится ночью, и похоже я знаю, что именно.
– Что за чушь?
– Потише, Ана подходит, нет, пошла в другой двор. Я пойду за ней. Что-то случится ночью.
Она бросилась вслед за Аной. Встревоженный Баутиста последовал за ней. Рядом стояла большая двуколка, готовая направиться к заводу. К ней шла Ана, и тут его лицо исказилось злобой, он возмутился:
– Куда идет эта дура? Эта повозка ездит на завод.
– Естественно. Ана пошла искать Хуана Дьявола, у нее задание доставить послание от Айме де Мольнар, я уверена.
– Она никуда не поедет, потому что не поднимется туда. Женщинам запрещено ездить на завод в повозке. Я главный в конюшне, донья София вчера меня назначила, и давно уже хотел отыграться на ком-нибудь. – Он быстро направился к Ане, и крикнул с бешеной угрозой: – А ну выходи из повозки, вон оттуда! Спускайся или я выволоку тебя, воровка!
– Я не воровка и не слезу! Я должна поехать на завод.
– Что значит не слезешь? Полетишь оттуда вверх ногами.
– Эстебан отвезет меня, сеньора приказала, – сопротивлялась Ана, отбиваясь от Баутисты, и взволнованно крикнула: – Эстебан, Эстебан!
– Я сказал, что женщины не ездят на завод, – властно подчеркнул Баутиста, вцепившись в служанку-метиску. – Эстебан, проклятый осел. Возьми вожжи и проваливай отсюда. Проваливай, или пожалеешь! Уходи!
Баутиста хлестнул лошадей и те испуганно двинулись с места; Эстебан едва успел ухватиться за вожжи. И как тряпку, отшвырнув служанку Айме подальше, он взревел: