Монолог без конца
Шрифт:
Недавно хорошую песню услышала:
«Берега, берега. Берег этот и тот. / Между ними река моей жизни течёт. / От рожденья течёт и до тризны…».
Нефертити
Кто выше?
В моих блокнотах – сюжеты, заметки, рисунки. Хочешь видеть? Читай.
1. Помню, эта картина, не очень большая, в глянцевой старинной раме цвета топлёного молока всегда висела у нас над пианино. На ней, очень милой, – чудо-собака и крошка-девочка. В доме эта картина была постоянной и главной. И у прабабушки Марии висела, потом у бабушки Зины на Таганке, потом у моей мамы в Останкино (бабушка
Её бытие у нас было настолько привычно и в комнате неотъемлемо, как воздух, как потолок или пол, как мебель, что она просто не замечалась. К тому же несколько лет назад, чтоб она не выцветала от косых ползучих лучей солнца из окон, я накинула на неё свой серый шарф из тонкого шёлка. Но недавно мой чёрный любимый кот Васька, «дворянин» (бывший дворовый), гоняясь по гостиной за кошкой Дымкой, своей подружкой, тоже «дворянкой» (в гостиную я обычно их не пускаю, чтоб мебель не драли), сорвал этот шёлковый шарф и даже повредил угол рамы. И тогда я сняла её, пропылённую, и решила наконец обновить, оживить. Сменить толстое стекло на лёгкий пластик. В общем, подреставрировать.
А пока стоит она, моя дорогая, на полу, «Кто выше?». И молчаливо, трепетно ждёт от меня взаимности. А кто всё-таки на ней выше? Кто ответит? О чём и в чём тут сюжет?
Я сижу в кресле напротив. И впервые за многие лета пристально разглядываю её. Как увиденную впервые, только что встреченную. И почему-то волнуюсь, как на первом свидании. Представляю, сколько она, бедная, претерпела всего за полтора века. Насмотрелась, наслушалась. От «Боже, царя храни» до «Мы жертвою пали в борьбе роковой…». От «Вставай, проклятьем заклеймённый…» до «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой. С фашистской силой тёмною, с проклятою ордой!..». А сегодня, уже в двадцать первом веке, дожила до новомодного дурацкого рэпа, непонятного, народом не принятого.
Сколько жарких событий, революций и войн пронеслось перед ней! Сколько сотен, тысяч людей она видала! Сколько встретила взглядов и глаз! Сколько слышала голосов! И моих близких людей, родных по крови, но незнакомых. Да и вовсе чужих, посторонних. Сколько слышала разговоров, тихих тайных речей и громкой гневной ругани. И признаний, конечно, любовного шёпота, вздохов и поцелуев. А ещё за окном бывало – курлыканье милых птиц, но и выстрелы, крики, грозный топот копыт, ржание, дробный стук сапог по булыжнику мостовой. И слушала, конечно, победные марши духовых оркестров, сиявших трубами. А ещё резкий стук в дверь – советских органов: «Откройте! Обыск». Но позже, потом, конечно, звук клавиш нашего пианино под тонкими пальцами моей милой мамы. Звуки чудо-мелодий Моцарта, Грига и её голоса… Голоса слёзных сладких романсов и пришедших на смену послевоенных песен. «Любимый город может спать спокойно. И видеть сны, и зеленеть среди весны».
Прикрыв веки перед картиной, я опускаю взгляд. Размышляю, сидя в тиши квартиры. Слышу, как мерно капает в кухне вода… Господи, сколько всего на земле случилось за эти полтора века? Под хлёст дождей в стёкла окон, под свист снежной метели? Но всё же кто, кто на этой картине выше? И что хотел сказать нам безымянный автор?
На первый взгляд, сюжет очень прост, незатейлив. Я вздыхаю и мысленно осторожно вхожу в белую раму картины, как в открытую дверь. Внутрь, в сумрак просторной неведомой комнаты. Вижу край незастеленной старомодной койки на колёсиках из фарфора, чтоб удобней было возить больного по комнате. (Видно, здесь кто-то болел. Или умер?) И возле кровати вижу двоих. Это большая собака породы сенбернар. (Или московская сторожевая, всегда спасающая людей?) А рядом её маленькая хозяйка, мимимишная кроха – девочка в кудряшках и бантиках, в светлом нарядном платьице. Собака бела и добра, как все большие собаки. Она послушно сидит у кровати, а девочка рядом, вплотную стоит к ней спиной, закинув головку, а ножками в туфельках упираясь в толстый растрёпанный книжный том (Уж не Библия ли? Кладезь вечных мудростей Божьих, кем-то читаных-перечитанных?) и меряется с собакой ростом. Кто выше? Пока собака гораздо выше. Чудесная морда, доверчивый умный взгляд.
Я ладонью погладила её шерсть, тёплую, нежно-ласковую, как шёлк. В головку поцеловала белокурую девочку. Ну зачем, зачем это чудо-дитя хочет быть выше? Хочет знать, КТО из них выше? Символ юного Человечества или символ Природы? Сильная, бессловесная тварь, сама Суть, сама Соль земли с мудрым взглядом? А дитя даже встало на Библию ножками, так хочет её обогнать, быть повыше и поглавнее. И хоть обе они Божьи твари, Божьи Творенья, но всё же хозяйничает, капризничает тут пока человечек. Однако, когда он вырастет, поднимется во весь рост, этой собаки, этой природы уже не будет. Её просто не станет. Умрёт. Хотя это случится позже, гораздо позже. А пока… пока любящая собака всё терпит, терпит и служит, служит. Полтора века послушно сидит в ожидании решения, кто из них выше и кто главней: Мать-природа или же человек?
Я опять ласково глажу тёплую шерсть собаки, целую дитя в кудряшки и… тем же путём из рамы, как из дверей, возвращаюсь в свой дом, в своё время, где тоже давно и горячо стоит этот жёсткий вопрос: КТО ВЫШЕ? Кто главней на земле и как им сосуществовать? А пока я иду на кухню варить для семьи обед.
2. Писатель – всегда загадка и чародейство. Никогда не знаешь, что ждёт тебя впереди. Лишь бы Бог опять дал верное направление. (И. Р.)
3. Странная вещь ПАМЯТЬ. И не просто странная, а прямо НЕПОСТИЖИМАЯ. И ныне, и присно, и во веки веков. (Так и учёная Бехтерева, изучавшая мозг, к концу жизни считала. Мол, всё от Бога.)
Вдруг сегодня неожиданно я вспомнила послевоенное детство в Останкино. Мы, барачная шантрапа, сидим на дощатой лавке рядком у входа в дом. Однолетки – мальчишки, девчонки, почти все сироты. (Отцы полегли на фронтах.) Играем. Водящий стоит перед нами в стоптанных башмаках, говорит вприсказку, громко: «Чок-чок, пятачок. Вставай, Яша-дурачок. Где твоя невеста? В чём она одета? Как её зовут? И откуда привезут?». И один из нас, из шпанят, может, Витя-Хрюня из первого подъезда, Томка Боброва (семья беженцев из Белоруссии) или Лёнька-татарин, должен вскочить и, посчитав до пяти, выбрать, указав на кого-то из девочек. На меня, Саидку или Маршидку, как бы «невесту», и уже та, выскочив перед всеми, должна выбирать «жениха»… Помнится ещё одна крутая, жестокая считалка тех скудных лет: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить. Всё равно тебе водить…». И водящий, переходя от одного сидящего к другому, должен каждому в протянутые, сложенные лодочкой вместе ладошки незаметно из своих сложенных так же ладошек опустить пуговку (или монетку), приговаривая: «В этой маленькой корзинке есть помада и духи, ленты, кружево, ботинки. Что угодно для души?». Для души этой сопливой, голодраной ребятне было угодно всё-всё.
Мечтательно всё. И лента, и кружево, и особенно, конечно, ботинки. И вот получивший в ладонь пуговку должен быстро выскочить вперёд (чтоб сидящие рядом не успели его задержать) и выкрикнуть слово мечты, например слово «духи» или «ботинки». И вновь надо пересчитаться, на кого, например, «упадёт», выпадет это слово «ботинки», тот и будет водящим… Наивные, чистые игры голодных детей тех тяжких, послевоенных лет.
Воистину неуправляемая вещь ПАМЯТЬ! Она бесценная, большая и необъятная, как мир. Явственно слышу голоса прошлого: «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить. Всё равно тебе водить». Или вот это: «Аты-баты, шли солдаты. Аты-баты, на базар. Аты-баты, что купили? Аты-баты, самовар». (Послевоенные самовары ещё оставались кое-где в семьях.) Непостижимо! Встают видения! Чёткие картинки времени! А слова-то какие!.. Сами Слова-то… В них и солдаты на марше, и базар, и самовар, и ритм тех дней, и… Поэзия, творчество. Вся неповторимая жизнь, что канула в Лету.
4. Минская прозаичка Алексиевич (нобелевский лауреат) так же скверна, сера и невзрачна внешне, как и внутренне. (Бог шельму метит.) В ней, бездетной злой тётке, давно сидит бес и ей управляет. И чтобы хоть как-то эту тётку спасти (ведь жалко лауреата), её давно надо бы в Божий храм отвести и… ОТЧИТЫВАТЬ и ОТЧИТЫВАТЬ. И тогда все люди вокруг увидят, какая грязь из неё полезет, какая мерзость польётся, какая поплывёт вокруг серная вонь. Услышат, как её бес будет отчаянно сопротивляться, как будет безбожно, надрывно орать и лаять. А пока что эта старая баба с подачи Запада сама лезет в лидеры, почти что в президенты страны. Извечно дорогой нам, русским, земли Белоруссии, Белой Руси.