Монстры под лестницей
Шрифт:
– Клещей? – брезгливо сморщил я нос и убрал с газеты руку, на автомате оттирая ее о штанину.
– Клещи, плесень, грибок – тут им вольная воля, – глаза старика хитро щурились под кустистыми бровями. Шляпу он не снял даже в помещении. – Ну, так что ищешь?
– Хотел побольше узнать об этом месте, – сказал я почти правду.
– И как, узнал?
– Не особо.
– Не особо или не то, что хотел?
Я заерзал на стуле, а дед хитро ухмыльнулся:
– Тогда тебе стоит взять из архива нашу местную газетенку – ее закрыли лет десять назад, но до этого она собирала как раз такие истории, какие любят ребята твоих лет или выжившие из ума старики вроде меня.
Дед подмигнул так, что все складки и морщины его лица резко обозначились, натянулись как сеть, и вот мгновение – и в ее центре возник белесый паук-глаз.
– Мы звали ее Шутиха, так как временами она публиковала материальчики, которые трещали похлеще петард, брошенных в огонь.
– А вы давно тут живете?
– А то! Полвека и еще немного: уезжал, но вернулся – мы все в этом городишке прокляты и привязаны к здешним полям и холмам. Словно пустили корни.
Мне почудилось, что старик не шутил – что он, и правда, жалел или злился на эти узы.
– А дом на окраине? В Сосновом тупике?
– О, уже познакомился с гнездом Паучихи? Наверное, и ее прихвостня тогда видел. Чего тебя туда носило? Держись от них подальше.
Дед поднялся, нахмурился, и, будь мы на улице, он обязательно бы злобно сплюнул, но в библиотеке сдержался – лишь пожевал обветренные губы, сдвинул брови еще сильнее и, поправив потертую шляпу, двинул к выходу, постукивая палкой.
«В нем метра два, не меньше», – подумал я, провожая его взглядом. Почему-то этот вытянутый силуэт напомнил о моих ночных кошмарах. Ничего конкретного, просто привкус. Как иногда ветерок приносит запах из прошлого, и во рту появляется вкус молочного коктейля или черничного пирога. Холодок пробежал по спине.
– А как называлась-то газета? – запоздало крикнул я, и тут же зажал рот руками.
Я выскочил из-за стола, покосился на конторку, за которой сидела библиотекарь. Но она даже головы на меня не подняла, даже глаз не скосила поверх очков. Да чего там! У нее даже очков-то не было!
Я схватил ворох газет, еле дотащил до стола сдачи и, бахнув, со всех ног побежал вслед за стариком, надеясь, что этот трехногий великан не успел уйти далеко.
– Постойте, – закричал я, увидев старика на улице.
Старик остановился, положил руки на посох и дождался меня. Рядом уже вился Граф – сегодня он выглядел еще больше. Пес вывалил язык и, виляя хвостом, потрусил ко мне.
Я запустил пальцы в жесткую шерсть пса, почесал зверя за ухом.
– Вы оставляете его одного на улице? – удивленно спросил я.
– Нет, это он позволяет мне иногда одному захаживать в разные местечки, чтобы пропустить пинту пивка или поговорить с любопытными носами, вроде твоего.
– Ну, так что? – я наклонил голову набок, прищурился и так хитро, как игрок, удерживающий флеш-рояль, спросил: – Вы знаете все-все в Амбертоне?
– А ты упорный малый, – крякнул старик, смерил меня цепким взглядом, но не стал открывать своих карт. – Может, и не все, но побольше некоторых.
– Если так, то скажите мне, как пройти к кладбищу?
Глава 7
Мертвецы и вороний погост
Хоть поиски в библиотеке и не принесли ничего, кроме пыли (про клещей я старался не думать), я планировал вернуться туда и попытаться отыскать Шутиху. Но не сегодня. Сегодня я шагал в компании старика и огромного пса в самое зловещее и таинственное место любого города. Туда, куда никто не хочет попасть, и откуда, попав, уже не уйти.
Городское кладбище. Мрачное, суровое и страшно притягательное. Это точно будет настоящим приключением.
– Знаешь, малец, – рассмеялся дед. – Как-то не собирался я туда пока.
– Вы меня доведите, а дальше я сам, – Бравый Макс иногда слишком самонадеян.
Старик хмыкнул, а я, выждав пару секунд, спросил:
– А про клещей – правда? – эта мысль просто не отпускала меня.
– О да! – старик остановился, оперся на свою палку и прошептал. – Была одна история. Жуткая, как уханье совы в полночь, и колючая, как мелкий снег февраля.
Я весь напрягся, уши на макушке, глаза пошире:
– Расскажите!
– Даже не знаю, – старик потер подбородок. – А ты не слишком мал для таких история?
– Я в самый раз для таких историй! – залыбился я. – Зуб даю!
– Не разбрасывайся зубами, – покачал головой дед. – А то прогневишь зубных фей, и дантисты оставят тебя без штанов.
Я рассмеялся.
– Значит, про книжных клещей?
Я энергично закивал, и старик начал рассказ. Его голос шуршал как листва на ветру, иногда поскрипывал как старые ветви, но слова впивались в мой разум и оседали красочными образами.
– Давно это было, почти полвека назад. В нашем янтарном городке разгорелся скандал. Шутиха тогда раздула его, да так, что пламя страха и волны слухов перекидывались с дома на дом, захлестывая мысли одного горожанина за другим. До Черной ночи оставалось совсем немного, и легкое напряжение витало в воздухе как первые заморозки, сковывающие превшую листву поутру.
– Черной ночи? – спросил я. – Что за Черная ночь?
– Будешь перебивать, я перестану рассказывать, и помрешь от любопытства, – шикнул на меня старик, но, смягчившись, добавил. – Черной ночью мы называем лунные затмения. А в тот год оно пришлось на конец октября. В дни пустоты, когда тени просачиваются из земли, а корни отпускают плененные души.
– Ого, – вырвалось у меня, но я тут же зажал рот ладошкой.
Старик крякнул.
– В тот год я был примерно, как ты, и такой же буйный и охочий до приключений. Потому помню все как сейчас. Полутень окутала мир, ночная птица опустилась на крышу дома и мерно ухала… Старухи пугали нас, что ночная птица прилетает, чтобы призвать душу в иной мир. И такая душа найдется, стоит лишь подождать. Полночное уханье и правда пробирает до костей. А под все эти рассказы так и вовсе нутро выворачивает. Как обычно мы готовились к дням пустоты, сейчас вы зовете их Хэллоуин, но в Амбертоне, еще со времен Колеса Сосен знали, что это граница меж миров, тлеющая преграда. А когда на это время выпадает затмение Луны – жди беды. В прошлые века нас берегли сосны, впитывали хворь наземного мира, его страхи и тьму, и по корням несли в мир иной, где всему злому и место. Запечатывали в янтаре – жидком свете. Но как их не стало… Теперь выкручиваться приходилось самим.