Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Ле Руа Ладюри Эмманюэль

Это отсутствие твердого разграничения между группами, которое, однако, не исключает ни различий, ни почтительности [37] , объясняется относительной бедностью горного благородного сословия: слишком далеко оно, в верхней Арьежи, от земельных успехов парижской и бордоской знати с их обширными сеньориальными имениями, с их виноградниками, равноценными золоту. «Угодья» шателена Монтайю, судя по тому немногому, что об этом известно, лишь едва превосходят земельные наделы местных богатых крестьян. И управляющий замка выступал главным образом как домоуправитель, в ведении которого по воле случая оказались и работы в поместье, и флирт с хозяйкой; он далек от роли земельного воротилы, каковых можно встретить в поместьях Биттеруа или Бовези. Все идет так, как если бы удаленность от больших городов — единственно способных поддержать длинной рукой значительные сеньориальные владения, опирающиеся на городской рынок, — тоже содействовала разрядке ситуации и умиротворению конфликта, который мог бы возникнуть между лицами благородного происхождения и крестьянами земли Айон. Первые были слишком жалкими и безденежными, вторые — слишком хорошо устроившимися в качестве крепких хозяев в своих скромных владениях и своих domus, чтобы между ними могла возникнуть известная разница потенциалов, способная перерасти в открытую борьбу. В конечном счете, именно в районах наиболее коммерциализированного сельского хозяйства, весьма удаленных от наших приарьежских Пиренеев, — я имею в виду парижский регион, южный Бовези, Фландрию — происходит или произойдет clash {62} между знатью, получающей деньги с рынков, делающих рентабельными ее поместья, и крестьянами, которые очень хотели бы также иметь нечто большее, чем крохи с барского стола.

37

См. приветствие Пьера Мори в адрес подобного важного сеньора (и ответ сеньора).

{62}

Столкновение, конфликт (англ.).

Следует, наконец, добавить, что было бы ошибочно объяснять эту относительно пацифистскую установку в классовой борьбе чистой и простой несостоятельностью благородного сословия. Если знать окситанских гор пребывала в добрых отношениях, в отношениях приветливого общения со своими мужиками (к компании которых, в общем-то, сводится ее круг общения... и для которых это иной раз оказывается губительным), то не только потому, что сама была бедной и чумазой. Она бедна, но не во всех отношениях, не во всех планах, материальных и духовных. Действительно, после крестовых походов, после возникновения катарства, являвшегося на добрую половину ее созданием, после трубадуров мелкая окситанская знать играла позитивную роль культурной закваски... сделав идеалом обольщение женщины и этим оказав ценную услугу поэтам и любовникам всех социопрофессиональных категорий {63} . Эта направляющая функция, ориентирующая деревенский мир в области социального общения, охотно принималась населением, у которого не было особых мотивов жаловаться на руководство подобного рода. Знать нашей верхней Арьежи обходилась недорого, на земле, почти не знавшей серважа {64} , она мало притесняла простолюдинов. В самой Монтайю она была представлена лишь от случая к случаю, каждый из которых мог даже оказаться приятным. Распространяемая ею цивилизационная модель была не чужда большинству. В общем и целом благородное сословие умело нравиться без особых затрат.

{63}

Имеется в виду распространение так называемой «куртуазной» (этимологически — «придворной») культуры Окситании; одной из важнейших черт этой культуры являлся кодекс куртуазной любви, любви, по определению, внебрачной, причем правила любовного поведения были строго кодифицированы, и только следование им превращало обыкновенную любовь в любовь «высокую», «утонченную» (Fin' Amor). Современные исследователи полагают, что этот кодекс, являясь безусловным идеалом поведения, не всегда (или даже весьма редко) воплощался в реальность, был во многом создан искусственно трубадурами — поэтами, слагавшими свои стихи на окситанском языке и творившими, в основном, при дворах феодальных владетелей на Юге Франции. Расцвет творчества трубадуров приходится на XII—XIII вв.

{64}

Серваж (фр. servage, от serf, французского слова, обозначающего лично зависимого крестьянина и, в свою очередь, образованного от лат. servus — «раб») — форма личной зависимости крестьянина, характеризующаяся тремя чертами: шеваж (уплата поголовной подати), формарьяж (запрет вступать в брак без разрешения господина), менморт, или право мертвой руки (запрет передавать свой надел по завещанию при отсутствии прямых наследников; в этом случае наследником является сеньор). Доныне дебатируется вопрос о том, предполагал ли серваж прикрепление к земле.

* * *

Среди прочих, связанных с вышеизложенным, проблем, — проблема сеньории. А в плане сеньориальном проблема поземельных отношении и юридического положения эвентуально {65} зависимых людей. И наконец, проблема напряженности и трений, которые могли или не могли порождаться этими поземельными отношениями и этой возможной зависимостью.

Относительно данных материй, как я уже сообщал, наши документы говорят, прежде всего, о публичной власти и локальной сеньории, целиком и полностью принадлежавших графу де Фуа, равно как и о представителях, которых последний держал на местах: шателене, военном, и байле, судебном (в принципе). С другой стороны, та же обыкновенно многословная документация немеет, когда дело касается сеньориальных прав в Монтайю. Подобный изъян приходится поправлять, используя те или иные материалы более поздней эпохи. Один превосходный документ 1672 года [38] указывает, что сеньором Монтайю является французский король как законный преемник прав бывших графов де Фуа. Этот сеньор осуществляет или поручает осуществлять своему представителю (отдаленному наследнику нашего байля) право суда высшей, средней и низшей инстанции. Он взимает lods и ventes (налог на права наследования и передачи собственности) со стоимости имущества из расчета 8,5 процентов упомянутой стоимости. Кроме того, он получает доход с права выпаса [paturage] и лесопользования [forestage] (в целом 16—20 турских ливров в 1672 году): благодаря оплате этого права жители могли достаточно свободно пасти свои стада на 250 гектарах лесов и 450 гектарах пустошей и ландов {66} ; леса, пустоши и ланды номинально принадлежали сеньору, он передавал их в крестьянское пользование за плату [39] . Кроме того, встречается право гона [quete], «взимаемое сеньорией ежегодно с каждого главы семейства, имеющего дом и двор в Монтайю» (среднегодовой доход: 40 ливров в 1672 году). Право интестории (выкупавшееся в 1672 году по ничтожной общей ставке в 5 ливров годовых) когда-то позволяло сеньору получать наследство тех, кто умирал, не имея прямых или непрямых наследников. И, наконец, альберга, или право постоя, и оброк овсом. То и другое когда-то было предусмотрено для расквартирования пеших и конных войск графа или шателена: таков был, по крайней мере, мотив, ставший предлогом, который оправдывал вымогательство. Различные эти права были весьма древними: они в точности соответствовали тем, которые существовали в каталонских Пиренеях, столь близких к нашим, два-три века до и два-три века после 1000 года [40] . В какой-то неопределенный момент, вероятно позднее рассматриваемого в данной книге, большинство вмененных таким образом повинностей станет выплачиваться в денежной форме. Благодаря чему они станут счастливыми жертвами финансовой эвтаназии {67} . 200 или 300 гектаров полевой и луговой земли, обрабатываемых крестьянами Монтайю в 1672 году, будут, таким образом, недорого оплачиваться именно в форме сеньориальных сборов. Зато в начале XIV века повинности, вероятно, были куда тяжелее [41] , чем станут к 1672 году в результате инфляционного обесценения. Несмотря на отмеченную вероятность, сеньориальная система первого десятилетия XIV века не соответствовала или уже не соответствовала степени действительной зависимости населения Монтайю, которое могло с полным правом возмущаться скандальными беззакониями и попранием прав, которые творились семейством байля или сеньориальным судьей, направляемыми именно инквизицией. Тем не менее население не было порабощено или спутано по рукам и ногам жесткой зависимостью от своего светского сеньора. Во всяком случае, оно уже не было закабалено в 1300 году в той степени (весьма возможной, хотя мы об этом ничего не знаем), в какой оно было подвержено различным формам строгой зависимости в предшествующий период (XI—XII века?) [42] . Крестьянские семьи Монтайю в 1300—1320 годах свободно распоряжаются, передают по наследству и продают свою землю (разумеется, продажи были редкостью, ибо земельный рынок в этих отдаленных краях почти бездействовал). Население пользуется — относительно сеньора и его местных агентов, байля и шателена — весьма широкой свободой перемещения в смысле географическом. Ipso facto {68} , свобода такого рода несет в себе в данном случае почти нулевую персональную зависимость от сеньории (даже если некоторые сеньориальные права из вышеупомянутых являются несомненными остатками зависимости подобного типа). Тем не менее, фактическая независимость сопряжена с нешуточными повинностями (см. выше) и уважительным почтением по отношению к сеньору-графу (далекому) и его агентам (на месте). В эту эпоху подлинное угнетение исходит не от графской сеньории, к которой простолюдины привязаны душевно, почти трогательно. Силы угнетения возникают в иных точках горизонта, в частности там, где действует инквизиция: инквизиторы отнюдь не стесняются использовать против поселян... даже светского агента сеньории — байля.

{65}

Эвентуальное — возможное при случае, при некоторых обстоятельствах.

38

Arch. dep. Ariege, J 79; см. также Barriere-Flavy, 1889.

{66}

Ланды — здесь: невозделанные земли.

39

Эти леса, пустоши и лайды, попавшие позднее в королевскую и коммунальную собственность, по кадастру 1827 г., хранящемуся ныне в мэрии Монтайю, будут соответствовать 225 гектарам водно-лесного ведомства и 430 «коммунальным» гектарам. Площадь полей и лугов (исключая леса, как я это делал выше) прежнего сеньориального владения будет соответствовать имению в 37 гектаров (имение М. Жели, к семье которого в 1827 г. отошли путем покупки и по наследству упомянутые угодья). Для сравнения отметим, что наделы нескольких (десятка) монтайонцев, квалифицируемых в 1827 г. как «собственники» (проживающие на месте постоянно и, как правило, ведущие хозяйство), среди которых фигурируют Клерги и Байи, составляли 8 — 12 га каждый; наделы «земледельцев» — 2 га, наделы «держателей» — 1 га или менее того. «Земледельцы» в 1827 г. составляли большинство населения, «держатели» — значительное меньшинство.

40

Bonnassie. These.

{67}

Эвтаназия (греч. «благая смерть») — безболезненное умерщвление (обычно — безнадежно больных). Здесь имеется в виду, что денежные платежи были фиксированными, а посему в период «нисходящей кривой развития» в 1350—1450 гг. (см. прим. 35 к гл. I) инфляция резко уменьшила их фактический размер, ибо деньги становились все дешевле, так что означенные платежи безболезненно «умерли».

41

К сожалению, из-за недостатка документов невозможно выразить в цифрах сеньориальные поборы с Монтайю в 1300 — 1320 гг.

42

Об этом позволяют думать выводы компаративной истории работы Боннасси (см. библиографию). Впрочем, в 1300—1320 гг. еще сохраняются некоторые остатки персональной зависимости, и даже серважа, в некоторых местах графства Фуа: см. об этом работы Феликса Паскье (см. библиографию). Пиренеи представляют собой одну из классических зон средневекового серважа в период, предшествующий рассматриваемому (Fossier. Histoire sociale... ).

{68}

В силу очевидности, самим фактом, тем самым (лат.).

* * *

Точно так же, если продолжать рассуждение в плане «трех сословий», главное противоречие в Монтайю и Сабартесе связывается скорее с первой категорией (духовенство), чем со второй (знать, сеньориальная или нет). Деревенская верхняя Арьеж ополчается прежде всего против магнатов Церкви, нежели против знати светской. Известно, что духовенство в Окситании, от Альп до Пиренеев, выступает в XIII—XIV веках как сила землевладельческая [43] . Но с этой точки зрения в зону основных столкновений попадает как раз десятина. В конце лета 1308 года каркассонская инквизиция приказывает схватить всех жителей Монтайю, мужчин и женщин старше 12—13 лет. Под облаву попали и пастухи, которые специально спустились со своих горных пастбищ по случаю праздника и окончания летнего перегона. Эта облава, организованная инквизитором, предваряет предпринятое епископами Памье между 1311 и 1323 годами упорядочение сбора десятины скотом в горных местностях, взимавшейся до тех пор вяло [44] . Жак Фурнье, предшественник которого отлучал упрямцев [45] , потребует отныне этот весьма тяжкий оброк с тем мягким, но необоримым упорством, с каким в то же время пустится преследовать еретиков. Соглашение 1311 года, подтвержденное и дополненное в 1323 году, предусматривало для всех общин «Сабартесского архипресвитерства», включая Монтайю, Акс, Тараскон и Фуа, взимание десятины деньгами и натурой с приплода скота; плюс обложение урожая зерновых из расчета восьмой части. Столь непомерное обложение [46] заставляло вопить, ибо церковники в начале XIV века подступают с этим требованием всерьез. Все завершится, не без ропота, тем, что еще в XVIII веке чрезмерный и, тем не менее, вошедший в обычай характер десятинного обложения в Пиренеях будет поражать наблюдателей [47] . Сабартесская «десятина» из расчета одной восьмой урожая зерна приобретает вид, подобный «шампару» {69} . Вот почему она должна была вызвать отпор.

43

Duby. 1958.

44

I, 209 (примем. 81, составленное Ж. Дювернуа).

45

Poux /. 1901. P 6.

46

III, 337 (текст из «Картулярия Фуа», воспроизведенный в примечании 509).

47

Sarramon A. Les Paroisses du diocese de Comminges en 1786. Paris, 1968. P. 18 ff.

{69}

Шампар — сеньориальный побор в виде определенной части урожая со злаков, льна, винограда и т. д. По мнению ряда исследователей, шампар являлся признаком крестьянской несвободы.

Она и вызвала отпор даже в земле Айон, включающей объект нашего исследования. Ткач Прад Тавернье, коренной житель Айонского Прада, во время долгого горного перехода в компании Гийома Эсконье (из Арка) как часть своих убеждений изливает возмущение десятиной, смешанное с другими еретическими положениями. Попы и церковники, — восклицает он, — по злобе своей вымогают и отнимают у народа первинки и десятины с прибытка, к коему они не приложили ни малейшего усилия (II, 16). Прад Тавернье сует десятину в тот же мешок гнусностей, что и крещение, евхаристию, мессу, брачный обряд и воздержание по пятницам. В самом Монтайю братья Клерг, байль и кюре, берут на себя сбор десятинного обложения для вышестоящих инстанций и для собственного блага.

Как и позднее, во время Реформации, около 1560 года, десятинная ересь в 1320 году в Сабартесе иногда довольно слабо отличается от ереси религиозной. В силу какой-то необоримой логики усиление пресса десятины совершалось Церковью в том же ритме, что и вразумление духовное. Далекий король страны «ойль» все-таки пытался в 1313—1314 годах умерить в этой части аппетиты духовенства земли Фуа: раздражая население, оно могло поставить под угрозу общественный порядок и французское присутствие или тех, кто его представлял [48] . Но выговоры, делавшиеся из Парижа, были едва слышны. Они не были слишком действенны против алчности местной церкви, подогреваемой конъюнктурой. Горская безнаказанность при неуплате десятины, даже частичная и относительная, не могла сохраняться вечно: демографический, животноводческий и денежный рост, отмечавшийся в верхней Арьежи, как и в других местах, в рамках долгой фазы средневекового роста {70} , создавал возможность обложения, на которую немедленно нацеливается региональное духовенство, усиливая антикатарский натиск. Наступление духовенства Южной Окситании стало составной частью общей политики церкви в отношении десятины в Средние века и в Новое время. Задолго до появления психоанализа и модных ресторанов церковь осознала, что ее престиж будет тем очевиднее, чем дороже она заставит платить в форме десятинного обложения за услуги, оказываемые ею верующим.

48

О сдерживающей роли Филиппа Красивого по вопросу о «Сабартесской десятине» см.: Poux J.

{70}

Здесь, видимо, Э. Ле Руа Ладюри ссылается на идеи французского историка Фернана Броделя (1902— 1985), выраженные в книгах «Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв.» (Т. 1-3, 1979, рус. перев. М., 1986-1992) и «Идентичность Франции» (смерть автора прервала издание, в 1986 г., то есть уже после опубликования «Монтайю», вышел 1-й том и две части 2-го; рус. перев.: Бродель Ф. Что такое Франция? М., 1995; Ле Руа Ладюри мог быть знаком с основными положениями книги). Согласно этим идеям, в рамках той фазы европейской истории (950—1450), которую Ф. Бродель определил как «первый этап Нового времени», Европа развивалась по восходящей линии в 950—1350 гг., после чего наметилась «нисходящая кривая» (1350—1450). Период подъема характеризовался значительным ростом населения (в 1100 г. население Франции составляло 6 млн. 200 тыс. человек, в 1328 г. — ок. 20 млн.), распашкой новых земель, усовершенствованием орудий труда, беспрецедентным ростом числа городов, бурным расцветом ярмарок, активнейшим развитием ремесел и т. п.

Но многие в Айоне и в других местах воспринимали это иначе. В Монтайю, Вариле, Далу насмешек над богатством, присваиваемым клириками, всегда хватало, чтобы повеселить собравшихся на посиделки... Если говорить об антиклерикальных претензиях материального порядка, то десятина была излюбленной мишенью привлеченных к суду горцев, что со всей очевидностью доказывают материалы дознания Жака Фурнье: из 89 досье, собранных епископом и касающихся всевозможных форм аллергии к католической ортодоксии и власти, по крайней мере шесть предъявляют в качестве главного или второстепенного обвинения отказ от десятины; на эту тему обвиняемые изъясняются в выражениях весьма энергичных, в частности по поводу карнеляжной десятины, взимаемой с овечьих стад: она вызывала недовольство овцеводов и пастухов.

Выражения оказываются особенно крепкими, когда речь идет о нищенствующих монахах в городах: несмотря на теоретически исповедуемую ими этику бедности, монахи выступали сообщниками епископа и его политики усиления десятины. Они запрещали доступ в храмы тем крестьянам, которые были отлучены от церкви за отказ от уплаты десятины (II, 317, 321).

Показателен, с этой точки зрения, случай Гийома Остаца, байля Орнолака в Сабартесе, авторитетного представителя деревенской элиты, зараженной катарством (см. любопытные теории, высказанные им относительно демографии душ умерших [I, 191]...). Этот байль антиклерикал. В Орнолаке, — заявляет он, — у меня только два врага: кюре и викарий, других я не знаю (I, 200). Решительно восставая перед односельчанами против сожжения сектанта-вальденса, он заявляет: Вместо этого еретика следовало бы сжечь самого епископа Памье. За то, что епископ требует с нас карнеляжную десятину и заставляет нести большие расходы на свое добро... Конечно, требуемая епископом десятина соответствует закону, но жители Сабартеса вправе сопротивляться, поскольку она противна местным обычаям (I, 209). Диатриба {71} байля Остаца показательна: натиску клерикальной власти как воплощения империализма внешних и преобладающих общественных сил, центром которых выступает в данном случае Памье, противостоит отчаянное стремление горцев к автономии, враждебное противным обычаю поборам. Овцеводы и пастухи образуют особый мир, который не позволяет вертеть собой как угодно. В более общем плане их сопротивление является частью длительной антиклерикальной и антидесятинной традиции пиренейского, средиземноморского и севеннского Лангедока. В бесконечной истории окситанских ересей XIII—XVII веков конфликт по поводу десятины является глубинным, возвращающимся; он красной линией проходит через все крестьянские выступления; от катарства до кальвинизма {72} устанавливает он общий знаменатель, более очевидный, чем догматическая преемственность, которая зачастую отсутствует, которая на деле сильна лишь в некоторых впечатляющих, но единичных случаях.

{71}

Диатриба — обличительная речь, зачастую содержащая нападки личного характера.

{72}

Кальвинизм — одно из основных течений Реформации, основанное Жаном Кальвином (1509—1564). Кальвинизм отрицает таинства (кроме крещения и причащения, которые рассматриваются как символические обряды), в качестве источника веры признает лишь Священное Писание (но не священное предание, то есть учения отцов Церкви, постановления соборов и пап), богослужение осуществляется на народном языке. Считается, что каждый христианин является священником (так называемое «учение о всеобщем священстве»), посему не существует Церкви как института (Церковь есть только и исключительно совокупность истинных христиан), не может быть церковной собственности и церковных налогов, в частности, десятины. Впервые кальвинизм как государственная религия был принят в Женеве, швейцарском городе-кантоне, в 30-е гг. XVI в. От названия полноправных швейцарских горожан — eidguenoten, швейцарской диалектной формы нем. eidgenossen (букв, «давшие совместную клятву») — пошло название кальвинистов во Франции — huguenots (гугеноты).

Во всяком случае внешнее угнетение крестьян земли Айон и Сабартеса не так уж связано со светским обществом и благородным сословием, слабым и доступным. Это угнетение имеет своим источником прежде всего амбиции тоталитарной Церкви, искоренительницы разномыслия. Она хочет возложить на горы, на общину тяжкую десятину, переходящую в шампар. Испытываемый недуг одновременно духовного и мирского свойства.

Именно эту общину, это твердое ядро, до хруста сопротивляющееся отмеченному нажиму, я и хотел бы сейчас рассмотреть более пристально: Монтайю как она есть.

Глава II. Дом-семья: domus, осталь

Дружественные или враждебные — знать, сеньоры, церковь оказываются в основном вне Монтайю, за пределами деревни. Если отбросить случаи Беатрисы де Планиссоль и вице-шателена, преемника ее покойного супруга в качестве командующего местной крепостью (о котором мало известно), все жители деревни, включая кюре, принадлежат к деревенским крестьянским семьям. Даже немногочисленные ремесленники прихода стоят одной ногой в огороде, ведя сельскохозяйственную деятельность и имея крестьянскую родню. Что же до различия между «землепашцами» и «поденщиками», которое лежит в основе столь характерного для севера Франции расслоения деревенских жителей, то здесь оно приобретает особые формы [49] . В маленьком пиренейском сообществе, которому посвящена эта книга, доминирование двух или трех относительно богатых — или менее бедных, чем остальные — семей (сначала Клерги, потом Бело, Бене...) не мешает некоторому сглаживанию неравенства за счет различных факторов; молодежь, которая в Парижском бассейне тут же сбилась бы в состоящий из поденщиков пролетариат или полупролетариат, в Монтайю, напротив, оказывается как бы вытолкнутой за пределы социальной структуры деревни. Эти люди становятся пастухами в окрестных горах или в далекой Каталонии.

49

Различие «землепашцы — поденщики» соответствует тому, чем в наше время является в сельском хозяйстве противопоставление «фермер — сельскохозяйственный рабочий», — конечно, с учетом специфики эпохи!