Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Эта странная апология кровосмешения также оправдывает косвенным путем целибат (далеко не целомудренный) священнослужителей, как и конкубинат, весьма распространенный в Монтайю {81} . Такая апология является следствием страха, который испытывает всякий сознающий себя и организованный domus при мысли о потере своих «отделяемых частей», среди которых фигурирует не только приданое, причитающееся дочерям, но и братская доля, или fratrisia, которую забирает тот из сыновей, кому из соображений старшинства или иных не суждено стать главой дома. В целом он оказывается лишенным наследства, за исключением этой братской доли, которую ему выделяют domus или глава семьи в качестве компенсации. Я оставил мою братскую долю (fratrisia), которая была у меня в Монтайю, и я побоялся (из-за инквизиции) воротиться в деревню, чтобы забрать ее, — говорит Пьер Мори во время беседы с Арно Сикром в Каталонии (II, 30).
{81}
Целибат — обязательное безбрачие всего католического духовенства, установленное во 2-й пол. XI в. (до этого в католичестве безбрачие было обязательно для монахов и епископов, но не для рядовых священников) и утвердившееся лишь в XII в. Конкубинат — в широком смысле — сожительство, в специальном — форма длительного фактического брака, юридическому оформлению которого препятствовали запреты, основанные на сословном или экономическом неравенстве брачных партнеров. Из такого конкубината вытекали определенные наследственные права участников этого союза и их потомства, но меньшие, нежели при законном браке.
Жорж Платон, написавший этнографическое и юридическое исследование андоррского права в XVIII и XIX веках, выявил некоторые последствия этой первенствующей роли domus или casa для современной эпохи [77] : согласно этой работе, при наследовании ab intestat {82} кровное родство значит больше, чем свойство (можно связать это с тем фактом, что Беатриса де Планиссоль ничего не получила из наследства своего покойного мужа; по парижским и тем более валлонским нормам обычного права она, напротив, могла бы воспользоваться принципом совместного имущества супругов [78] ). Андоррский юрист упоминает также, среди следствий центральной роли domus, об абсолютной власти главы семьи в отношении «законных» долей наследства, которые должны достаться детям, не унаследовавшим сам дом. Также официально признается преимущество первого брака, своего рода обобщенное право старшинства; это способствует недопущению дробления земель, относящихся к осталю, тогда как дети от второго и третьего браков оказываются наследниками второй очереди.
77
Platon С. Op. cit.
{82}
Без завещания (лат.).
78
Yver J. 1966.
Мы не можем сказать, применимы ли андоррские нормы позднейшего периода к арьежской семье времен Жака Фурнье. Во всяком случае, главное место, занимаемое domus, типично для горской и окситанской вольности. В Ma д’Азиль, как, несомненно, и во многих других «бастидах» {83} , в XIII веке колоны {84} автоматически становились свободными, как только строили свой собственный дом (в течение этого века в лангедокском крае еще сохранялись некоторые пережитки серважа [79] ).
{83}
Бастида — здесь: отдельная усадьба с хозяйственными и жилыми строениями.
{84}
Колоны — здесь: зависимые крестьяне, по положению стоящие выше сервов, обладающие большим объемом прав; впрочем, проблема различий между сервами и колонами, по крайней мере в Южном Лангедоке, не разрешена и поныне.
79
Wemyss A., 1961.
Несмотря на центральное место, занимаемое им в культуре верхней Арьежи, domus в большей степени замечателен теми усилиями или эмоциями, которые он вызывает, чем своей рыночной ценой: дом в деревне или в городке стоит 40 турских ливров [80] , то есть лишь в два раза больше, чем стоит полная Библия, в два раза больше, чем плата банде наемных убийц, и почти в двадцать раз меньше суммы, которую тратит Бернар Клерг, чтобы попытаться освободить своего брата кюре из когтей инквизиции. Domus стоит многого с точки зрения чувств, испытываемых членами линьяжа, которому он принадлежит, однако на торгах он отнюдь не побивает рекордов. Приданое и братские доли, выделяемые из общего хозяйства, как бы невелики они ни были, даже с учетом выкупа, выплачиваемого другой стороной, всегда могут привести domus к стесненному положению, а то и вовсе разорить. С другой стороны, инквизиция, очень хорошо понявшая этнографические структуры Айонского края, ломает, рушит, жжет или сносит дома еретиков. Стоит какой-нибудь не в меру болтливой кумушке увидеть через приоткрытую дверь, что Пьер Отье «еретикует» больного в одном из домов, как отцовский или материнский domus в Айонском Праде сносится по распоряжению инквизиции (I, 278). В самом Монтайю из-за этого все по возможности держат язык за зубами. Если ты не хочешь, чтобы разнесли стены твоего дома, закрой свой рот, — внушают, не сговариваясь, слишком болтливым женщинам Раймон Рок и старуха Гийеметта «Белота» (I, 310). Крыша над домом — рот на замке. В лучшем случае дом убежденного еретика не сжигается, а конфискуется властями графства Фуа, отныне во всем послушными инквизиции [81] .
80
II, 430. Согласно Ж. M. Видалю (1909, т. 2, p. 22), стоимость Библии в верхней Арьежи была в начале XIV в. около 20 турских ливров (Видаль ссылается на латинский манускрипт из Национальной Библиотеки, 4269, f. 64).
81
Так было с домом Сибиллы Бай, матери А. Сикра (11,21).
Пора описать сам дом, хрупкий и уязвимый при всей его концептуальной вечности. Центральная и основная часть domus — это кухня, или фоганья, к стропилам которой, чтобы до них не добрались кошки, подвешены окорока; соседи, включая такую достойную женщину как Алазайса Азема, совершенную простушку, хотя ее и величают госпожой, заходят сюда занять огня, того драгоценного огня, что закрывают вечером во избежание пожара, который превратил бы осталь в пепел (I, 307, 317). За огнем смотрит работница, или focaria, — «домохозяйка», как называют сожительниц кюре в паларском диоцезе [82] {85} . Однако мужчина не оставляет поддержание огня целиком и полностью женским заботам: он колет дрова, frangere teza. Вокруг очага выстраивается целая батарея кухонных принадлежностей: глиняных горшков, сковородок, ковшиков, кувшинов, мисок, иногда расписных. Всего этого, как правило, оказывается недостаточно, особенно металлической утвари; нехватка восполняется классическим для Монтайю способом — одолжить у соседа [83] . Недалеко от очага находятся стол и лавки для еды и посиделок; при рассаживании очень часто, пусть и не всегда, происходит достаточно строгое распределение по полу и возрасту, как еще совсем недавно это было принято в Нижнем Лангедоке и на Корсике. Пастух Жан Мори, сын крестьянина из Монтайю, рассказывает по этому поводу об одном ужине в отцовской фоганье [foganha] — не совсем обычном ужине, поскольку туда был приглашен «совершенный» Филипп д’Алейрак: Дело было зимой. Монтайю покрыл толстый слой снега. Мой отец» Раймон Мори, мой брат Гийом, еретик Филипп д’Алейрак и Гийом Бело (зашедший по-соседски) ужинали за столом. Я, другие мои братья, моя мать и сестры, мы-то ели, сидя у огня (II, 471). Кухня, как об этом говорит наш источник, это дом в доме, domus в остале, где едят, умирают, еретикуют, передают друг другу тайны веры и деревенские сплетни (I, 268—269). Как раз в то время, — рассказывает Раймонда Арсан, служанка из дома Бело, — Бернар Клерг (байль, брат кюре) захаживал в дом Раймона Бело и говорил с его мачехой Гийеметтой Бело в доме, что называют кухней (in domo vocata la foganha), и всякий раз они меня отсылали, чтобы я не слышала их беседы (I, 372).
82
I, 253. Огонь, по-видимому, разводится не в камине, а в очаге посреди помещения, lare. Было ли отверстие в крыше?
{85}
Диоцез — то же, что епархия, церковная провинция, подчиненная епископу.
83
III, 156; Duvernoy J. La Nourriture..., § VII; I, 317.
Таким образом, самый частный, внутренний дом, называемый фоганья, оказывается вставленным в более обширный дом, называемый осталем, точь-в-точь как маленькая матрешка в большую.
В кухне можно и спать, однако спят — и гораздо чаще — на кроватях, расположенных в окружающих кухню комнатах или на верхнем этаже (solier). Занимает ли дом Монтайю достаточно пространства на своем обширном горном участке? По крайней мере, он представляется более просторным, чем весьма скромных размеров дом в Бургундии, досконально обследованный Песеэом и Пипоннье [84] .
84
Pesez J. М. etc. Archeologie du village deserte...
По-видимому, было бы не так сложно восстановить путем специальных раскопок план средневековых домов Монтайю, остатки которых еще можно разглядеть у подножия крепости. В ожидании подобного исследования некоторые тексты предоставляют нам информацию о расположении комнат. В Айонском Праде (деревня, полностью аналогичная Монтайю ввиду соседства участков и близости образа жизни) дом Пьера Мишеля описан его дочерью Раймондой. В погребе нашего дома было две кровати, в одной спали мои отец с матерью, а в другой — один приблудный еретик. Погреб примыкал к кухне, откуда в него вела дверь. На верхнем этаже, над погребом, никто не спал. Я и мои братья спали в комнате, что по другую сторону от кухни, кухня была, стало быть, как раз между комнатой для детей и той, где спали родители. Наружу из погреба также вела дверь, прямо на молотильный двор [85] .
85
II, 401. В более богатых домах, y Клергов и, вероятно, у Бело, есть еще одна или две комнаты на верхнем этаже, softer.
Именно в таком «погребе» (sotulum), где стояли вперемешку кровати и бочки, Беатриса де Планиссоль, жившая тогда со своим вторым мужем Отоном де Лаглеэ, последний раз занималась любовью с пришедшим к ней под чужой личиной кюре Клергом из Монтайю. В это время ее служанка Сибилла Тессейр, землячка и сообщница своей хозяйки, сторожила у дверей погреба, где Беатриса соединяла свое тело с телом священника между двух бочонков.
Многие тексты также подтверждают существование рядом с кухней своего рода погреба, а также комнат, запирающихся на ключ, в каждой из которых стоят кровати, предназначенные одному или нескольким людям, спящим вместе или порознь. В доме Мори, простых крестьян-ткачей-пастухов, своя комната есть у Гийома Мори, старшего брата; точно так же, по-видимому, и у старой Гийеметты «Белоты», вдовы и матери сыновей Бело. У кюре Клерга своя комната в большом семейном доме, настолько большом самом по себе, что в нем есть и общая комната на верхнем этаже. В этих комнатах есть окна — без стекол, но с деревянными ставнями. Чтобы незаметно привлечь ночью внимание обитателей, в ставни бросают камень. Более важные представители «интеллигенции» — нотариусы или врачи, которых, впрочем, нет в Монтайю — имеют в своем доме кабинет (scriptorium), где они и спят.
В целом наличие солье (верхний этаж, расположенный над кухней и сообщающийся с нижним этажом через лестницу) является внешним признаком богатства: достройка солье, подобного тому, что возводит башмачник Арно Виталь [86] , — это показатель социального возвышения или, по крайней мере, демонстрация стремления (в данном случае, возможно, необоснованного) продвинуться по социальной лестнице. Только Клерги, Витали (не так уж и богатые, в конечном счете) и Бело обладают в Монтайю, насколько нам известно, домами с солье. Фоганья, сердце domus, построена из камня; солье, так же как и пристройки, расположенные на нижнем этаже, сделаны «наскоро» из дерева и перемешанной с глиной соломы.
86
По поводу всего предшествующего материала, от погреба до solier, см.: I, 239 (погреб); I, 403; III, 127 — 128, 142, 157 (комнаты, ключи, бочки); III, 173 (кровати); I, 327, 375; II, 471 (собственные комнаты); там же и II, 209 (окна, ставни, кабинет); II, 222; III, 178 (solier).
Все не ограничивается только кухней, солье, комнатами и погребом. У земледельцев из Монтайю часть дома отведена для животных. Лет десять назад, — рассказывает Алазайса Азема, — я как-то только вывела моих свиней из дому, как встретила на площади перед крепостью (в Монтайю) Раймона Бело, который опирался на свою палку. Он сказал мне:
— Зайдите ко мне.
А я ему ответила: