Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Впрочем, Пьер зайдет очень далеко в своей нежной верности памяти матери: он возьмет себе в качестве конфидентки, постоянной помощницы по уничтожению вшей и, при случае, любовницы Раймонду Гийу, которая при жизни Мангарды искала у нее вшей и была обращена старухой в катарскую веру.
Будучи в добрых отношения с отцом и матерью, несмотря на случайные стычки, остаются ли сами братья Клерги дружными «как пальцы на руке»? Проявляются иногда внешние признаки трений среди братьев. Когда Бернар Клерг хочет дать зерна еретикам, он таится от других братьев или от кого-то из них (всего насчитывается четверо братьев Клергов, сыновей старого Понса [I, 375]). Но это скорее второстепенный эпизод, чем что-то серьезно компрометирующее глубинное единство domus, опирающееся на его людей и на некоторых верных членов линьяжа, в числе которых особенно выделяется Бернар Гари из Ларок д’Ольмеса: этот преданный племянник, цельная натура, приходит на помощь Клергам в сложных обстоятельствах, сопутствующих их падению (I, 396).
Это падение замыкает
Но это безопасное положение господства становится трудно сохранить. Каркассонская инквизиция постоянно присматривает за Монтайю; дом Клергов, по крайней мере внешне, а то и по сути, должен решить: либо разойтись в той или иной мере с ересью, либо погибнуть вместе с ней. А потому Пьер и Бернар изменят альбигойским воззрениям, которые они уже и разделяют-то не больше, чем наполовину (в таких случаях человек всегда оказывается ренегатом в глазах секты и поумневшим в своих собственных). Кроме того, возможно, что после 1300 года Пьер Клерг приобрел отвратительную склонность к доносительству. Сразу после смерти его матери и задолго до приключения с Беатрисой катарские кумушки из деревни, с их острыми языками, уже обвиняли своего кюре в «уничтожении всей округи». Во всяком случае, в течение 1300-х годов еретическое и крестьянское сообщество Монтайю заметило, что оно пригрело на груди змею. Открывается новый Клерг: впечатляющий портрет, предоставленный памьескими писцами, восстанавливает вплоть до последней бородавки облик зрелого человека, набитого спесью, похотью, жаждой мщения и по местным вкусам весьма колоритного.
По поводу грандиозного предательства Пьера Клерга существуют две версии: его собственная, о которой речь пойдет дальше, и версия преданных им людей, которые также являлись свойственниками, а многие долгое время и друзьями. Я имею в виду Мори, Бело, Бене и даже Моров. Выжившие члены этих гордых горских семей единогласно обвиняют кюре и весь его domus в том, что они «переметнулись» и целиком и полностью превратились в местное орудие инквизиторов (I, 405). Гийом Бело как-то высказал это без обиняков Раймонде Арсан во время одной из встреч в местечке под названием Ла Кальм: Те, что из дома кюре, и сам кюре, подсказывают сеньору каркассонскому инквизитору имена многих жителей Монтайю. Давно уж пора, чтобы люди из дома кюре были брошены в застенок (как бывшие еретики), столь же глубоко, что и другие жители Монтайю (I, 375). И в самом деле — Пьер Клерг, бывший катар, еще остающийся в глубине души наполовину альбигойцем, не щадит своих прихожан: члены дома Моров, враждебного Клергу, добрыми заботами кюре были оставлены гнить в темнице или изгнаны в Каталонию... Понс Клерг пытается оправдать позицию своего сына настойчивыми требованиями сотрудничества с Францией (II, 171); и действительно, Пьер Клерг предстает коллаборационистом {97} в полном смысле этого слова, презираемый частью своих соотечественников. С основанием или нет, он считает, что ограничивает разрушение, спасая своих друзей и клиентов от прямых или косвенных ударов державы-колонизатора и каркассонской инквизиции.
{97}
Коллаборационист — лицо, в годы Второй мировой войны сотрудничавшее с немецкими оккупантами. В южной части Франции существовал коллаборационистский режим маршала Анри Франсуа Петена (1856—1951), отец Э. Ле Руа Ладюри был министром в правительстве Петена.
Именно на этом фоне вырисовывается и разыгрывается трагедия августа 1308 года: приложивший руку к этому делу Клерг наблюдает за тем, как сбиры {98} инквизиции организуют облаву на его паству (I, 373, прим. 158). Все жители Монтайю мужского и женского пола старше 12—13 лет (возраст приблизителен) оказываются под арестом. Возможно, история началась с признаний Гайярды Отье, жены еретика Гийома Отье, которую инквизиция допрашивала с Великого поста 1308 года. Решающую роль сыграли разоблачения, сделанные племянниками Пьера Отье: «Эти племянники, которые звались де Родес, были родом из Тараскона. Один из них был доминиканцем в Памье». Сама облава была драматична донельзя: агентов инквизиции возглавлял грозный Полоньяк; ему не составило никакого труда взять «за дела еретические» всех обитателей Монтайю
{98}
Сбир (от итал. sbirro) — пренебрежительное название полицейского агента, «ищейка».
Счастливчики и беглецы отправились жить в Испанию, в пограничные каталонские или сарацинские земли {99} . Деревня в одночасье превратилась в республику детей и овец. Взрослые и подростки из Монтайю оставались сначала заключенными в крепости, потом были отправлены в каркассонский застенок; некоторые были сожжены на костре, другие долгое время оставались в общих камерах, женской и мужской, имея возможность получать в тюрьме продуктовые передачи от семьи (victualia).
{99}
Каталония — историческая область на северо-востоке Пиренейского полуострова, населенная каталонцами, этносом, близким к окситанскому. В описываемое время — обладавшее определенной автономией, собственными представительными органами, законами и обычаями княжество в составе королевства Арагон (с 1165 г.); ныне — автономная область Испании. Сарацины (греч. ?????????, от араб, sark — «восток») — название, принятое античными писателями по отношению к арабскому населению северозападной Аравии, а в Средние века распространенное европейцами на всех арабов, а иногда и на мусульман вообще. Здесь имеются в виду владения мусульман в Испании. В описываемое время единственным владением сарацинов был образовавшийся в 1235 г. Гранадский эмират, завоеванный христианами в 1492 г.
Остальные пленники были быстро отпущены: инквизиция позволила им вернуться в Монтайю, чтобы отныне жить там под одновременно защищающей и зловещей сенью клана Клергов. Деревня, или то, что от нее осталось, оказалась волей-неволей объединена вокруг своего кюре, стареющего и перемежающего распутство с наушничеством. Искалеченная Монтайю стала приходом желтых крестов, знаменитых нашивавшихся на одежду крестов, которые еретики должны были носить, как евреи шестиконечную звезду. Пьер Клерг воспользовался обстоятельствами, чтобы свести некоторые старые счеты со своими врагами Морами, попавшими в облаву. Мангарда Мор вдруг решилась заявить, что прошлое кюре не так уж белоснежно в том, что касается ереси, — мы знаем, что из этого вышло.
В глазах Пьера Клерга, а не его жертв, картина выглядит, естественно, несколько менее трагично. Он не считает себя ренегатом, — скорее мстителем и орудием возмездия, стоящим на страже своих интересов. Как раз около 1308 года, когда дважды вдовая Беатриса тяжело болеет в Вариле (I, 234, 239), Пьер в последний раз навещает свою бывшую любовницу по дороге на епархиальный синод: для него она остается нежно любимой подругой. Он садится на ее кровать, спрашивает о здоровье (очень плохом) и о состоянии ее сердца, берет за руку и гладит ее. Беатриса говорит ему о беспокойстве, которое гложет ее по поводу их еретических бесед, имевших место в прошлом. Она признается, что из страха ни разу не осмелилась исповедаться священнику в этих разговорах минувших лет. Потом она набирается смелости и спрашивает у кюре, почему он теперь преследует своих бывших друзей — еретиков. Он отвечает очень конкретно (см. выше подробности беседы): «Я по-прежнему люблю добрых христиан (еретиков), но я хочу отомстить мужичью из Монтайю, которое меня оскорбило».
И чтобы показать свое упорство в катарской вере, ничуть не пострадавшее от его доносов в Каркассон, Пьер повторяет Беатрисе одну из максим, которую он уже проповедовал в эпоху их любовной связи (I, 226, 234, 239). Один лишь Бог, — говорит он молодой женщине, — может отпустить грехи, и у тебя нет нужды в исповеднике.
За восемь лет до этого, когда он исповедовал катарскую ересь, но еще не очень наушничал, кюре заявлял той же Беатрисе чуть более развернуто: Есть одна лишь истинная исповедь — та, что обращена к Богу. Он ведает грехи до того, как они совершены, и Он может их отпустить. Сравнение этих высказываний, сделанных с разницей в восемь лет, имеет очень важное значение: в 1308 году Клерг был более чем когда-либо «двойным агентом». Но в душе он оставался еретиком.
Будучи, вопреки самому себе, иноверцем, Пьер Клерг хотел по-прежнему оставаться лидером и патроном своих клиентов в деревне и ее округе. И здесь также, несмотря на оговорки, связанные с тяжелыми временами, его установки после 1308 года те же, что и до того. Даром или за плату, в зависимости от ситуации, Пьер играет роль защитника некоторых людей из своего края по отношению к каркассонским властям. Однажды, когда кюре греется на солнце перед своей церковью, Фабрисса Рив приходит к нему объявить или заявить о недавно имевшей место «еретикации» находящейся при смерти Алазайсы Бене (I, 324).