Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Пьер Мори больше никогда не увидит Пьера Отье. Но каждую восьмидневку он спускается с местных пастбищ, где пасет своих и хозяйских овец, чтобы пополнить запасы хлеба в доме Раймона Пьера в Арке. В такие моменты он часто встречает того или иного еретика. Как-то раз, будучи в кухне, где хозяйская теща жарила ему на сале яйца, он узнает, что в соседней комнате, предусмотрительно закрытой, находится еретик Прад Тавернье, бывший ткач, вездесущий и всем в Айонском крае известный; Тавернье поглощает свою катарскую еду, состоящую из хлеба, вина и рыбы. Узнав о приходе пастуха, он велит передать, чтобы тот вошел, привстает в его честь, потом снова садится; он одаривает Пьера кусочком хлеба, собственноручно им благословленным. Для Пьера Мори, чья коллекция благословленных разными «совершенными» ломтей хлеба скоро станет знаменитой в Пиренеях [148] , это несказанное везение. Потом, — рассказывает Мори, — я распрощался и вернулся к моим баранам, пополнив свои припасы хлебом, благословленным и не благословленным.
148
II, 75. Какие-то крохи из этой «коллекции» Пьер Мори будет хранить целых двадцать два года! У матери Гийома Остаца из Орнолака есть такая же «коллекция» благословленных горбушек в укромном уголке ее дома (1,204).
Восемью днями позже Пьер Мори, проведший это время на пастбище, вновь спускается в Арк, чтобы опять запастись хлебом (пастухи едят на удивление много хлеба). У хозяина наш добрый пастырь встречает Гийома Белибаста, богатого овцевода и землевладельца из Кюбьера; это отец Гийома Белибаста-младшего, «совершенного» или «псевдо-совершенного», к которому Мори будет испытывать позже столь сильную и столь постоянную привязанность (III, 194). Гийом Белибаст-отец и наш пастух покидают дом Раймона Пьера и отправляются к Раймону Молену. Там они находят Прада Тавернье, который всю неделю прятался за бочками в погребе Молена. Несколько диалогов, относящихся к этой встрече, предоставившей Гийому Белибасту случай оказать melioramentum {110} Праду Тавернье, дают повод для живого описания внутреннего устройства и порядка в доме Раймона Молена, который, как мы помним, был первым хозяином Пьера Мори после ухода последнего из Монтайю (III, 128 — 129).
{110}
Melioramentum (лат. «улучшение, обращение к лучшему») — данное инквизиторами название катарского обряда veneratio (лат. «почитание»): когда «верующий» подходил к «совершенному» или прощался с ним, он трижды преклонял перед ним колени, говоря Benedicte (лат. «Благословите»), на что «совершенный» отвечал: Diaus vos benesiga (оксит. «Бог вас благословит»); этим верующий выражал уважение к Святому Духу, который пребывал на «совершенном».
За единственной, но решающей встречей с Пьером Отье, вскоре сожженным нотариусом-еретиком, встречей, подтолкнувшей нашего доброго пастыря к катарству, последовала не менее важная встреча с сыном Пьера Отье, нотариусом и «добрым человеком», Жаком Отье. Дело было в мае. Все было в самом цвету. Мори со своими овцами находился на пастбищах Арка, когда Раймон Пьер послал за ним маленького нищего. Повинуясь призыву, Пьер Мори в очередной раз является в domus Раймона Пьера, он находит там двух известных еретиков, Жака Отье и Пьера Монтанье из Кустоссы (в современном департаменте Од), которые греются у огня; с ними сидят Раймон Пьер, его жена и теща.
Проведя какое-то время у очага, Пьер Мори, Жак Отье и Пьер Монтанье выходят на дорогу (или тропу) в направлении Рье-ан-Валь, чтобы затемно попасть в деревню [149] . Почтенный Отье одолевает расстояние на спине мула, тогда как оба его спутника идут пешком. Мула для проповедника предоставил и оседлал всегда услужливый Раймон Пьер. Жак Отье — проповедник в полном смысле слова: всю дорогу он вещает, восседая на муле, причем Пьер Мори играет роль внемлющего почитателя, а Пьер Монтанье — персонажа без слов. «Намульная» проповедь представляет собой особый род фольклоризованных, но безупречных с точки зрения катарской теологии поучений, разработанных для ушей пастушеского народа альбигойскими подвижниками [150] . В другом месте мы вернемся к катарским мифам, которые распространял таким образом проповедник, избравший своей кафедрой мула.
149
Деревня находится в современном Оде.
150
III, 130-132. См. также другую проповедь в дороге, прочитанную болтливым бродячим еретиком: III, 186.
По прибытии в пункт назначения после долгой дороги, протянувшейся от Арка до Рье-ан-Валь, мэтр Жак Отье прекратил проповедь; Пьер Мори, которого захлестнула волна этого дорожного красноречия, кажется, окончательно уверовал в догмы альбигойства. Во всяком случае уверовал настолько, насколько способен был уверовать хитроумно-простодушный пастух, всю жизнь стремившийся сохранить для себя обе дорожки, катарскую и римскую. Вернувшись в Арк, после расставания с Жаком Отье, Пьер Мори встречает в доме Раймона Пьера трех человек из Лиму, явившихся поприветствовать «совершенного» сына нотариуса. Прибыв слишком поздно, они его не застали; разочарованные, они остались на ночь у Раймона Пьера, который постарался компенсировать неудачу: он увенчал широкое гостеприимство хозяина деревенско-буржуазного дома, приказав чуть свет подать гостям жареные на сале яйца. Потом они отбыли в Лиму. Что до меня, — философски заключает Пьер Мори, — то я вернился к моим баранам (III, 135).
Тем же памятным летом Пьер Мори отправился со своими овцами на летнее пастбище в местечко под названием Ла Рабассоль на земле Арка (III, 135). С ним было семь других пастухов: двое родственников бывшего хозяина Раймона Молена, брат и тесть; два члена семьи Гароди, из окрестностей Арка; три других пастуха, также родом из Арка, но, по нашим сведениям, не бывшие родственниками ни предыдущих семей, ни между собой. Эта группа пастухов, объединившись, образовала кабану {111} — одновременно производственную артель и временное место обитания. Я исполнял обязанности, — заявляет Пьер Мори по этому поводу, — артельщика, то бишь «кабанного», моей заботой было делать сыр... Я давал вареного мяса, сыра и молока проходившим верующим в ересь [151] . В том, что Пьер Мори, профессиональные качества которого были всеми признаны [152] , занимает «руководящее положение», нет ничего удивительного. О кабане, фундаментальном общественном институте, являющимся в мире пастухов тем же, чем domus является для оседлых земледельцев, у меня еще будет случай поговорить подробнее [153] . Я отмечу лишь по поводу «кабанной» фазы в жизни нашего пастуха, что именно в это время он возобновляет судьбоносные отношения с кланом Белибастов. Верующий из еретиков Раймон Белибаст и «совершенный» Амельен из Перля поднялись в кабану, когда там делали сыр. Пьер Мори дал им вареного мяса и молочных продуктов. «Совершенный», вегетарианец, как и положено, отказался от мяса. Но два гостя отвели Пьера Мори в сторону, увлекли его за хижину и потребовали подарок. Пьер дал турский ливр серебра Амельену из Перля. Тот, в знак признательности, сказал Пьеру как раз то, что пастух и ждал в ответ на свое благодеяние:
{111}
Кабана (фр. cabane, оксит. cabanna) — букв, хижина, шалаш.
151
Напомним, что верующие, которые не являются «совершенными», могут есть мясо.
152
II, 387: «Гийом Мор весьма ценил Пьера Мори и хотел, чтобы тот был главным среди других пастухов».
153
См. гл. VI.
— Я буду молиться за тебя (III, 136).
На исходе года Пьер Мори в компании своего кузена Раймона Марти, брата (или сводного брата) Раймона Молена, зимует с овцами по-прежнему в долине Арка, но на других пастбищах. В один воскресный день Пьер и Раймон, преданные, несмотря на иноверие, рутине католического культа, отправились к мессе в Арк. По ее окончании они зашли в дом к Раймону Молену. В погребе, или cellier, они нашли еретика Прада Тавернье, который все также прятался за бочонками, не теряя при этом собственного достоинства. Мори поприветствовал «совершенного» и направился в солье, чтобы взять хлеба (в этом типичном доме винодела-овцевода кухня находилась в солье, то есть на верхнем этаже, над погребом, который примыкал к овчарне; планировка, таким образом, отличается от domus Айонского края с их кухней в нижнем этаже). В солье пастух обнаружил нескольких людей, которые ели, сидя у огня, среди них был низкорослый человек с глазами сине-зеленого цвета. Этот одетый в коричневое незнакомец был жителем Кустоссы или Кассани [154] , служившим проводником Праду Тавернье. С проводником был и хозяин дома, Раймон Молен, вместе со своей женой и тещей, именовавшимися Беранжерой и Эглантиной, — итого пять сотрапезников. Запасшись хлебом, Пьер Мори вернулся в погреб, где по-прежнему оставались Марти и Тавернье (III, 136—137). Все трое запросто устроились за бочками, соорудив «стол» (то есть положив доску на козлы). Потом они приступили к трапезе: меню от дома Молена состояло из мяса или сала для Мори и Марти, из чечевицы, вина и орехов для неплотоядного Прада Тавернье. От одного стола к другому, из солье в погреб и обратно все время что-нибудь передавали: в какой-то момент Мори поручили отнести пятерым сотрапезникам верхнего этажа кусок хлеба или лепешки, специально благословленный Тавернье. Увидев это, Раймон Молен не захотел оставаться в долгу: он принес угощавшимся в погребе гостям кусок сала. Но гостинец не учитывал вегетарианское правоверие Прада Тавернье. Виноватым оказался хозяин. Убери эту непотребную снедь, — сказал Прад Пьеру, употребляя авторитарное и дистанцирующее тыканье. И тут же, вдохновленный эпизодом с «непотребной снедью» и забыв свою вспышку гнева, Прад Тавернье начинает проповедовать. Он вновь самозабвенно принялся за мифологическую пропаганду, к которой «совершенные», хорошие ораторы, были столь привычны. Ввиду отсутствия книг для крестьянского чтения, равно как и общей неграмотности, «добрые люди» имели обыкновение, как мы видели, высказываться при каждом удобном случае, будь то верхом, пешком, на спине мула или во время трапезы. Подобно Христу, который проповедовал в любом месте, сидя на своей ослице или обращаясь к сидящим за столом во время Тайной вечери, они разглагольствовали беспрестанно. Прад начинает свою подвальную проповедь с некоторых вариаций на тему воздержания от мясоедения. Он процитировал несколько афоризмов, которые, справедливо или нет (скорее нет!), приписывал самому Иисусу Христу. Дети мои, — говорил Спаситель согласно апокрифическому Евангелию совершенного катара в версии Тавернье, — малые дети мои, не ешьте никакого мяса, ни человека, ни животных, но лишь мясо рыб, которые набирают вес в воде, ибо оно одно не поражено гнилью (III, 137). Далее в своей речи Прад Тавернье весьма недвусмысленно обратил призыв к кошелькам своих слушателей, который не остался неуслышанным — по крайней мере, Пьером Мори. Наконец, Прад, увлеченный своим сюжетом, рассказал метемпсихозный миф о лошади; я вернусь к нему в главе, посвященной фольклору наших селян.
154
Кассань — населенный пункт в современном департаменте Од.
По завершении сего ораторского представления оставалось лишь покинуть это «собрание трех» и распрощаться с Прадом. Больше они не увидятся. Но в благодарность за столь поучительное назидание Пьер передал «совершенному» через своего брата Гийома Мори турский грош, обол серебра и четыре денье серебром {112} . Прад Тавернье, про которого мы не знаем, не ходил ли он до того босиком, мог теперь купить себе пару башмаков.
{112}
Турский грош (гро) — золотая монета номиналом в один турский ливр; чеканка ее началась ок. 1266 г. в правление Людовика Святого, который первоначально хотел сделать ее основным платежным средством во Франции, но это не удалось ввиду ее слишком большой стоимости. Обол — здесь: чеканившийся с 1205 г. серебряный турский денье весом 1,16 г. (см. прим. 16 к гл. I). Следует отметить, что в описываемое время денье существенно подешевел и к нач. XIV в. турский грош стоил 42 1/2 денье. В 1305 г. Филипп Красивый девальвировал грош, который стал стоить 15 денье и уже не равнялся номинальному ливру. Однако сумма, переданная Пьером Мори «совершенному», была весьма велика.
В следующую Пасху Раймон Пьер поручил своему пастуху Пьеру Мори — знак большого доверия — сходить к Гийому Белибасту-старшему, богатому скотоводу-землевладельцу из Кюбьера [155] : Пьер Мори должен был вернуться с предназначенной его хозяину суммой денег, которую старый Гийом возвращал (или одалживал?) Раймону Пьеру.
Белибаст-старший, глава семьи, был неплохо обеспечен недвижимостью. У него были блестящие связи. У него был domus в Кюбьере, где он жил с большой семьей, состоящей из троих сыновей с женами и детьми двоих из них. Одну из жен, сноху старика, звали Эстелла. Семья владела также сеновалом, стоявшим отдельно от дома, и овчарней, расположенной в чистом поле.
155
Кюбьер — в современном департаменте Од.
Вечер, проведенный Пьером Мори у Белибастов, соответствовал устоявшейся «модели» общественной активности нашего пастуха и состоял из двух частей. (Сначала был ужин: за столом собрались Пьер Мори, Гийом Белибаст, трое его сыновей и две снохи (отмечу попутно, что Белибасты кажутся очень спаянной семьей: их связывают проживание под одной крышей и общий стол, совместный труд на семейных землях и, наконец, ересь, разделяемая всеми мужчинами и женщинами domus). Ко времени ужина дети обеих супружеских пар уже, должно быть, спали, а потому не участвовали в приеме. Почетным гостем был Пьер Жирар, прокурор нарбоннского архиепископа. Жирар был достаточно авторитетной фигурой, чтобы его присутствие придало собранию оттенок торжественности и светскости; но в простой и немудреной Окситании социальная дистанция была достаточно невелика, чтобы в визите этого важного гостя к богатому скотоводу Белибасту не было ничего из ряда вон выходящего. Несмотря на свою должность, которая теоретически делала его представителем официальной церкви, Жирар, возможно, относился скорее благожелательно к идеям катаров или к дружбе с ними. Либо просто был очень терпим. Во всяком случае, он умел закрыть глаза на то, что ему предпочитали не показывать: в течение всего ужина, проходившего в доме, он не замечал появлений и исчезновений подозрительных персонажей, штаб которых находился на соседнем сеновале. (Эта снисходительность Пьера Жирара некоторое время спустя окажет неоценимую услугу Пьеру Мори, когда он будет заподозрен и предстанет в Фенуйеде перед судом по обвинению в содействии еретикам.) Несмотря на богатство хозяина и престиж одного из гостей, простота ужина была достойна античности: мясо, молоко, сыр. Трапеза пастухов Вергилия {113} . Поглотив пищу, Пьер Жирар отправился в постель; что касается Пьера Мори, то он в сопровождении нескольких представителей клана Белибастов крадучись направился к стоявшему поблизости сеновалу, чтобы поприветствовать, как посоветовал ему Раймон Пьер, всех друзей, то есть еретиков, ночевавших в ту ночь среди запасов сена Гийома Белибаста. Потом пастух в свою очередь отправился спать. На другой день он пустился в обратный путь, в Арк.
{113}
Вергилий Марон, Публий (70—19 до н. э.) — великий римский поэт; здесь намек на его стихотворный цикл «Буколики» (греч. «Пастушеские»), или «Эклоги» (греч. «Избранные стихотворения»), посвященные жизни пастухов. Именно Вергилий в глазах последующих поколений стал образцовым автором в буколическом жанре, певцом прелестей простой, безыскусной, далекой от развращающего влияния цивилизации жизни на лоне природы.