Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Система кабан в одских и арьежских Пиренеях была замечательно описана этнографами и географами XIX и начала XX веков [178] . В этих недавних текстах мы обнаруживаем различие, которым оперировали уже протоколы Фурнье, между кабаной для людей и обнесенным оградой жасом [jas], курралем или корталем, где животных «доят, собирают, и где они проводят ночь» [179] . Сама кабана может быть построена на примитивный манер из каменной стенки сухой кладки и опирающейся на нее балки, pal, другой конец которой вкопан в землю. Каркас состоит из жердей, которые опираются на балку и служат основой для крыши из дерна. Сделанное в стенке отверстие служит входом и дымоходом для очага или ларе [lare]. К кабане может быть пристроен навес, под которым делают сыр. Так описывается жилище пиренейских пастухов в отгоне в исследовании Сулье 1819 года. Жилище, несомненно, ничуть не отличающееся от того, каким оно было уже в XIV веке, в разгар дознания Фурнье. Выше в горах, в безлесной зоне, где было бы трудно отыскать материал для каркаса, кабаны представляют собой просто-напросто сооружения из камня сухой кладки, типичные для архаичной архитектуры, встречающейся повсюду в западном Средиземноморье: на Сардинии, в Воклюзе, в графстве Фуа, в Каталонии.
178
Chevalier M. Op. cit., p. 364.
179
Ibid, p. 365. Ср. в «горах» Канталя то же различие между mazuc (кабана) и bargueyras, загонами для животных, огороженными камнями. Каменный загон — одно из самых древних изобретений традиционного скотоводства; мы обнаруживаем его, например, в сахарском или сахельском неолите (выставка «Сахель» в парижском Museum, 1974 г.).
Что касается курраля, или корталя, это всего-навсего огороженный участок с минимумом крытой поверхности; он «вымощен» глиной или утоптанным навозом и окружен изгородью из камней или ветвей для защиты от волков, медведей и рысей. Один край загона имеет форму вытянутого прохода, через который может пройти только одна овца одновременно. И в XIV, и в XIX веках ограда — основная часть корталя: Пьер Мори, который в кортале, как и в domus, гостеприимно принимает сезонных мигрантов или еретиков (III, 165, 199), не забывает, тем не менее, помянуть ограду в своих молитвах. В начале Великого поста, — рассказывает добрый пастырь, — Пьер Белибаст, еретик Раймон из Тулузы и верующий из еретиков Раймон Иссора из Ларна пришли в мой корталь на пастбище Фликса. Я как раз делал хлеб и велел одному пастуху, сарацину, который был мне напарником, накормить еретиков... Что до них, так я послал всех троих делать изгородь, чем они и занимались целый день в кортале... Сам я выгонял овец. Вечером поужинали в кортале чесночной похлебкой, хлебом и вином. Один из еретиков украдкой благословил хлеб на еретический лад. Ночь мы провели в кортале. Наутро я испек две больших лепешки, то есть одну для названных еретиков, а другую для себя и товарищей по артели, пастухов. Еретики отправились в Лериду, где знали Бернара Сервеля, тарасконского кузнеца их веры; они хотели наняться на перекопку виноградников в округе Лериды (III, 165). Небольшой текст, внятно освещающий функции корталя, дополняющего и заменяющего кабану. Случайно оказавшаяся под рукой рабочая сила (в случае Пьера Мори это его друзья еретики) используется для строительства необходимой ограды против диких зверей, прежде чем на равнине быть использована на других сезонных работах, в данном случае — на виноградниках. Корталь играет роль овчарни, но также кухни и пекарни для разных работников, которые там оказываются. Наконец, для низших слоев он является перекрестком культурных влияний; в нашем случае это влияния разных конфессий — катарское и даже мусульманское. Приходя издалека, они составляют разные сочетания.
Организация труда в кабанах и корталях во времена Пьера Мори не кажется серьезно отличающейся от того, какой она будет полтысячелетия спустя. Каждая кабана вмещает артель от шести до десяти пастухов, для которой это лишь временное или сезонное жилище. Потом ее сменит другая артель, равная по численности, но полностью отличающаяся в том, что касается места рождения или, по крайней мере, личностей составляющих ее людей. Существуют также маленькие кабаны, человеческое население которых насчитывает лишь двух-трех пастухов. В общем, кабана — это «испанский приют» {127} , только без постоянного смотрителя.
{127}
«Испанский приют» (фр. auberge espagnole) — примерно аналогичен охотничьему домику (у русских охотников Севера — «поварня»), который не принадлежит никому, но открыт для всех; каждый приходящий в него обеспечивает себя сам, поддерживает порядок и оставляет, по возможности, припасы для следующих пришельцев. В «испанском приюте», однако, существует постоянный сторож-смотритель, так что кабана более похожа на поварню.
Что касается поголовья овец, то сельскохозяйственные инспекторы XIX века будут насчитывать то же количество, которое составляло средневековую норму: 200—300 голов на одну кабану. Иногда всего 100—150. Стадо формируется на основе того, что М. Шевалье называет «полуиндивидуалистической» ассоциацией. Формирование стад на основе сельской общины, также описанное М. Шевалье, не относится к нашим кабанам 1300-х годов, поскольку участие общины в эпоху Жака Фурнье отмечено лишь при формировании коровьих стад [180] .
180
По этому вопросу см.: Chevalier М. Op. cit., р. 371, 401 etc.
Итак, две или три сотни овец на кабану, в стаде, собранном на основе полуиндивидуалистической ассоциации. Их приводят пастухи-артельщики. Каждый часто приходит со своими овцами и почти всегда с порученными хозяином. Пьер Мори, например, может сам владеть 30—50-ю головами скота в гораздо более крупном стаде, за которое он отвечает, кроме всего прочего, как старший пастух: кабанный, сыровар или майорал. Он выступает одновременно как артельщик, наемный работник и десятник над прочими подчиненными ему сотоварищами. В дальнейшем я еще вернусь к некоторым из этих ролей.
Повседневная или, скорее, помесячная жизнь наших пастухов, во время зимовок и летних выпасов, известна нам благодаря старым или ретроспективным документам [181] . Ее внутренний ритм подчинен последовательности периодов ягнения и дойки. Ягнята рождаются под Рождество, в полном соответствии с евангельской мифологией яслей, столь популярной уже в иконографии XIV и XV веков {128} . В начале мая ягнят отделяют от маток. С мая месяца овец раздаивают. Формируются ассоциации пастухов и, вероятно, их нанимателей. В июне поднимаются в кабаны. Вооруженный черпаком и деревянной бадейкой майорал, или старший пастух, приступает к приготовлению сыра, который будет продаваться в лавках Акс-ле-Терма всем окрестным крестьянам, включая жителей Монтайю.
181
Ibid, p. 403.
{128}
Имеется в виду появившийся в XIV в. иконографический сюжет, связанный с евангельскими рассказами о Рождестве (Лк. 2:7: «И родила Сына Своего первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице») и о поклонении пастухов младенцу Христу (Лк. 2:8—20). В ранних изображениях этого сюжета пастухи приносят Христу дары — ягненка со связанными ногами, что символизировало жертвенного агнца, а также пастушеский посох и свирель (это апокрифический сюжет, в Евангелии об этом ничего не говорится).
Иберийская или пиренейская кабана, строго мужской характер которой время от времени нарушает мимолетное явление блудницы или любовницы, приходящей порезвиться с пастухом побогаче или попривлекательнее, может быть противопоставлена domus Сабартеса или Монтайю в той мере, в какой исключительно мужская общность контрастирует со смешанной. Несмотря на разделение труда, отдающее на откуп мужчине внешние функции, а женщине — внутренние, женские и мужские роли в domus взаимно пересекаются и накладываются. Кабана, напротив, состоит только из взрослых мужчин [182] {129} ; на изображениях поклонения пастухов XV века присутствие в овчарне Девы с младенцем будет чем-то непривычным, следовательно, удивительным и чудесным. Будучи сообществом мужчин, формирующимся по принципу сотрудничества, а не рождения, кабана тем не менее является хранительницей первобытных, связанных с лунным циклом, ментальных традиций овцеводов, занимающихся одной из древнейших профессий. Позже эти традиции предстанут перед широкой публикой в печатном виде: с помощью пастушеских календарей. Летние горные кабаны представляют собой хранилище культурных реликтов, такую же роль депозитария они играют и по отношению к пережиткам катарства, которые будут оберегать, пока смогут, укрывая от гонений долин, передавая из уст в уста, от старого пастуха к молодому. Не на след ли такой передачи напал в конце XVI века в альбигойском нагорье святой епископ, о котором повествует Ла Рош-Флавен, автор единственного известного нам текста, где с достоверностью говорится о возможных пережитках катарства после начала Возрождения, по крайней мере, в фольклоре. Один святой епископ, — пишет Ла Рош-Флавен, — направляясь в Рим за возведением в сан кардинала, встретил недалеко от гор Альби здешнего старого крестьянина, и, повествуя о местных событиях, этот старик рассказывал о множестве бедных людей, покрытых усыпанными пеплом власяницами и живущих лишь сбором кореньев в горном безлюдье, подобно диким зверям. Их именовали альбигойцами, а непрестанная война, что велась против них пятьдесят или шестьдесят лет, и истребление более чем пятидесяти тысяч человек послужили лишь зернами, из коих они росли и множились, и нет никакого средства увести их от этого заблуждения, если только не проповедью какого-нибудь совершенного человека [183] .
182
У меня есть повод усомниться в другом месте этой книги в том, что пастушеское ремесло — исключительно мужское дело и что не существует, условно говоря, верхнеарьежской Жанны д’Арк, или «маленькой пастушки». Иногда случается, что бы женщина, особенно вдова, сама гнала свое стадо на пастбища. См. случай Гийметты «Бенеты» и Раймонды Бело (III, 70, текст двусмысленный).
{129}
В XIX в. стало традиционным говорить о Жанне д’Арк (ок. 1412—1431) как о «пастушке из Домреми» (Домреми — ее родная деревня в Лотарингии). Однако по ее собственным словам, она «не пасла ни овец, ни других животных» (цит. по: Райцес В. И. Жанна д’Арк. Факты, легенды, гипотезы. М., 1982. С. 40). Впрочем, иные историки полагают, что для современников-простолюдинов «Жанна была „пастушкой”, подобной многим другим, появлявшимся в самые тревожные времена. В такие времена, как помнили люди, не раз появлялись „убогие”, „дети” „пастушки”; они снимались с мест, бросали стада, покидали дома, убежденные в том, что их призывает на помощь Господь, который надеется на них больше, чем на знатных людей и слабеющую власть» (Дюби Ж. Средние века [987—1460]. От Гуго Капета до Жанны д’Арк. М., 2000. С. 363—364).
183
La Roche-Flavin. Treize livres des Parlements de France, p. 10 — 20, цит. no: Louis de Santi et Auguste Vidal, Deux livres de raison (1517 — 1550), специальный том Archives historiques de l’Albigeois, fasc. 4, Paris, Toulouse, 1896.
До сих пор мы находились в сфере больших длительностей {130} , трансисторических по природе, в рамках которых с XIV по XIX пастушеские века кабана неколебимо остается на своем месте как живой и действующий институт.
В наших текстах отмечены также подразумеваемые этими структурами маршруты перегонов, привычные для пастухов из Монтайю. Сразу несколько идей по поводу общих условий их осуществления представил в своей статье Пьер Кост [184] , — как показывают наши тексты, ее положения применимы не только к изучаемому автором Провансу, но и к арьежским Пиренеям.
{130}
Большая длительность (фр. longue duree) — понятие, введенное Ф. Броделем (см. прим. 35 к гл. I), который опирался на идеи французского социолога российского происхождения Жоржа (Георгия Даниловича) Гурвича и Марка Блока. Существуют различные исторические ритмы: время большой длительности — время природных циклов, время социальных и ментальных структур, то есть время как бы неподвижное, когда перемены происходят за сроки намного превышающие срок человеческой жизни, а потому не ощущаются; время конъюнктур, экономических и социальных, циклов, измеряемых десятилетиями, то есть происходящих на протяжении человеческой жизни; наконец, краткое время событий.
184
Coste P La vie pastorale en Provence au XIV siecle // Etudes rurales, 1972, avril-juin.
1. Прежде всего, П. Кост отмечает преобладание «обратного» отгона: с гор — на равнину, с верхних земель — в понизовье, с летовки — на зимовку. Между тем «прямой» отгон минимален и несуществен: жители долин — большие домоседы и любители уюта, чем горцы. Крупные пастушеские артели в пиренейско-каталонском комплексе, как и в Провансе, рекрутируются прежде всего из жителей гор, то есть верхней Арьежи и, в частности, Монтайю либо Сердани. «За обратным отгоном стоит обычай и, несомненно, века» (П. Кост).
2. Производят огромное впечатление количественные характеристики сезонных перегонов: сотня тысяч овец, по крайней мере, в викариате {131} Драгиньян и в провансальских бальяжах Люк и Френе [185] , является обоснованной приблизительной оценкой. Цифры того же порядка, безусловно, справедливы для перегона на территории графства Фуа, но на сегодняшний день у нас нет возможности дать более точную оценку.
3. Отгонное хозяйство требует определенной организации контактов. Оно, разумеется, не нуждается в существовании единой государственной структуры, теоретически способной объединить все пространство, зимние и летние пастбища, входящие в маршруты перегонов; однако необходимы ярмарки, рынки, поскольку столь значительные перемещения не могут опираться лишь на простые потребности натурального хозяйства. Например, пиренейские и припиренейские области играют решающую роль в обеспечении бараниной Тулузы [186] . Овцеводы или пастухи из Монтайю, Клерги и Мори в частности, регулярно бывают на овечьих ярмарках Акс-ле-Терма и особенно Ларок д’Ольмеса, где занимаются торговыми операциями с шерстью и скотом (III, 154).
{131}
Викариат (фр. viguerie) — здесь: административно-судебный округ, на которые делилась Франция еще со времен Каролингов (см. прим. 23 к гл. XVIII); не смешивать с викариатами (фр. vicairie, vicarial), на которые делились епархии (см. прим. 13 к гл. I).
185
Ibid., р. 70.
186
Wolff Ph. Commerce et marchands de Toulouse. 1954, p. 197-198.