Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)
Шрифт:
Пьер подскакивает на месте: Замолкни, замолкни, ты сама не знаешь, что несешь. В округе нет еретиков, а если бы были, их сразу же отыскали бы.
Ошарашенная Фабрисса, если верить ее словам, идет на исповедь к брату-минориту, который в свою очередь реагирует изумлением и непониманием:
— А куда ж тогда смотрит ваш кюре? — спрашивает он Фабриссу.
Тут же братья-минориты обращаются к Пьеру Клергу: Весь ваш приход полон еретиков.
— Не знаю ни единого, — без тени улыбки отвечает кюре в тот самый момент, когда один «совершенный», бросающийся в глаза, как белый волк, расхаживает по Монтайю!
На этом история закончилась. Пьер Клерг манипулирует каркассонской инквизицией, донося лишь на личных врагов его клана; она пребывает в неведении и ей в голову не приходит вызвать Фабриссу Рив.
После облавы 1308 года Пьеру Клергу становится непросто играть роль защитного экрана и спасителя по отношению к тем своим друзьям, клиентам или друзьям друзей, кто погряз в ереси.
Но он не отказывается от своей миссии избавителя и заступника. Дважды, как мы видели, Пьер Клерг и люди из его domus позволяют скрыться осужденному Пьеру Мори и даже предупреждают его! [115] Еще в 1320 году, в двух шагах от своей гибели, Пьер добивается снятия желтых крестов с Гийома Мондона из Акса [116] , взяв за это сто турских ливров серебром: еретики, владеющие «денежным крючком», всегда могут рассчитывать
115
II, 176, 186-187
116
I, 279. По поводу этих желтых крестов, выброшенных в кусты, см. также: I, 453; II, 177.
Но инквизиция пожирает собственных детей даже тогда — и особенно тогда, — когда они двоедушны, как Пьер Клерг. В 1320 году Жак Фурнье наносит последний разящий удар. В этот раз выкурены из своих самых надежных укрытий все бывшие еретики Монтайю, даже те, что маскируются под защитников церкви. Банду Клерга постигает та же участь, что и тех, на кого она доносила во времена, когда стремилась покрывать друзей и защищать собственные интересы. Два клана, агонизируя, рвут друг друга на части и делят между собой Монтайю. Клан Азема—Гилабер (представленный в данном случае Алазайсой Форе, урожденной Гилабер) стремится погубить клан Клергов: Алазайса обвиняет Эсклармонду, жену Раймона Клерга, в том, что она присутствовала при «еретикации» Гийома Гилабера. Клерги, со своей стороны, пускаются во все тяжкие: кюре Пьер, находясь в тюрьме, куда его наконец определил Жак Фурнье, стремится использовать свое по-прежнему действенное влияние на каркассонскую инквизицию. Он манипулирует родней, оставшейся в деревне, бедным Бернаром Бене, добиваясь от него лжесвидетельства против Гилаберов—Азема. Лжесвидетельствуй, или тебя сожгут. Лжесвидетельствуй, или тебя потащат связанным в Каркассон, — говорят Клерги Бернару Бене, на которого небезуспешно давят, с другой стороны, и Азема. На протяжении этого финального эпизода девизом семьи кюре остается «Все за domus, domus за всех»; пусть лучше хуже будет другим, чем нам [117] . Тщетные усилия: все братья Клерги поочередно сгниют и умрут в тюрьме. По крайней мере Пьер Клерг, по неизвестным нам причинам, до самого конца хранил молчание. Этот человек, знавший так много, слишком много, умер, не сказав ни слова... или же писцы не зафиксировали то, что он сообщил епископу. Хотелось бы верить, что кюре «не раскололся», как многие другие несчастные жертвы инквизиции.
117
I, 399. См. Также: II, 283—284 («после нас — хоть потоп» Бернара Клерга, у которого нет детей).
Падение этого лидера, громогласного горца, чей бойцовский характер так отличал его от вульгарного доносчика, — это падение гигантского дерева в лесу. Дровосек от инквизиции Жак Фурнье, которому суждено стать папой, встретил в лице приходского кюре достойного противника. И, в конечном счете, не столь уж и аморального.
В качестве логичного завершения рассказа о системе domus мы дали описание деятельности дома Клергов и банды Клергов; это приводит нас к более общим заключениям по поводу природы и осуществления власти в Монтайю. Такие концепции, как сеньориальная или феодальная зависимость, остаются в этом отношении в известной степени применимыми, поскольку люди и деревня находятся в системе сеньориальных, графских и десятинных обязательств, охватывающих целиком их микрокосм. Однако в масштабах деревни и ее повседневной жизни одежка из этих концепций оказывается великовата: та сфера в Монтайю, где власть осуществляется и передается «вниз», находится, если можно так сказать, гораздо ниже уровня феодальных и сеньориальных структур. Официальными, разумеется, являются иерархические отношения, связывающие байля как представителя сеньора графа с жалкими подданными последнего, а также связывающие кюре, в этом его качестве, с его прихожанами. Но эти разнообразные связи, сеньориальные и клерикальные, мало значили бы, не опирайся они на отношения дружбы, клиентелизма и родства (последние сопровождаются противоречивыми отношениями вендетты и вражды). Domus Клергов находится на пересечении всех этих связей: не будучи ни знатными, ни сеньорами, люди из этого дома удерживают функции байля и кюре; одновременно они играют роли друзей, любовников, патронов, крестных или влиятельных родственников по отношению ко многим жителям деревни, а также роли притеснителей и врагов для другой части населения. Бернар Клерг и особенно Пьер Клерг долго будут править Монтайю благодаря связанным с ними родством или браками домам, благодаря тем, кто им верен и предан. Но в подследственной деревне власть слабеет в той же мере, что и разлагает. Местные враги клана, долгое время терпевшие поражение, в конце концов в свою очередь получат возможность прикончить Клергов. Между тем во время своей золотой эпохи кюре создал в своем приходе — а то и во всем Айонском крае и Сабартесе — настоящую мафию из друзей, родственников, кумовей и любовниц [118] . Пьер Клерг оказывает услуги, он защищает земляков от каркассонской инквизиции, агентом которой является; впрочем, его «услуги» могут заключаться в простом бездействии: в отдельных случаях Пьер Клерг ограничивается тем, что не доносит инквизиции на некоторых людей. Ненанесение ущерба в этой ситуации может быть столь же ценным, что и конкретное благодеяние. С помощью взятки кюре добивается снятия желтых крестов с одного еретика; он же ставит перед некоей женщиной «вопрос о доверии»: переспишь со мной, или ты у меня отведаешь луку (мы сказали бы сегодня «будешь локти кусать»), иными словами — выдам тебя каркассонской инквизиции (I, 279; III, 391).
118
Иногда «мафия» сверхдетерминирована: Беатриса де Планиссоль одновременно любовница и кума Пьера Клерга (I, 253).
Пьер Клерг, при поддержке своего domus, оказывается в положении честного маклера или, точнее, небескорыстного посредника на стыке двух систем. С одной стороны — система политического и духовного авторитета, базирующаяся на сеньориальной, феодальной, церковной, графской власти; мы видели, что она характеризует «внешнее» общество с его региональной иерархией. Эта система полицентрична, она включает графа Фуа, каркассонскую инквизицию, поверенных французского короля и, наконец (к несчастью Клергов, умевших очень хорошо договориться с тремя перечисленными властями), — епископа Памье: Жак Фурнье сможет устоять перед интригами кюре. Эта иерархическая и вертикальная система обладает своими средствами наказания и угнетения, которые могут уничтожить Монтайю. С другой стороны, рядом с ней пребывает скорее «горизонтальная», чем «вертикальная» система родства, кровных и братских связей, дружбы-вражды или любви-ненависти, которая группирует domus деревни и управляет их взаимными отношениями внутри Монтайю. Взаимодействие, всегда хрупкое и опасное, между двумя системами, местной и региональной, осуществляется Клергами во главе с кюре: осталь Клергов обеспечил себе, таким образом, стратегическую позицию на этом стыке, получая преимущества, богатство, престиж и власть; но эта позиция опирается на нестабильное равновесие и чревата опасностями.
Будучи посредниками между деревенским сообществом и «внешним» обществом, Клерги в свою очередь нуждаются в высокопоставленных посредниках и защитниках, которые обладают доступом к высшим властям общества земли Фуа, увенчанного графским двором, епископством, инквизицией. Нам известны лишь немногие из этих посредников высокого ранга: в большинстве случаев, пусть и не всегда, речь идет о местной знати, о священниках, судьях и прево сеньории. Именно эту цепочку высоких покровителей безуспешно пытался задействовать Бернар Клерг, раздавая взятки во время
119
II, 282. См. также оправдание П. Мори, полученное благодаря аналогичной цепочке покровителей (гл. IV-V).
Успех этой борьбы лишь частичен: отношения между системой дружеских-родственных-клиентских связей, царящей в деревне Монтайю, и столь же «клиентской» системой, опирающейся на политическую власть и господство церкви, представляющей «внешнее» общество, натянуты до предела [120] . Слишком велико расхождение ценностей крестьян-катаров и горожан-католиков.
Настолько же существенна и география антагонизма: Каркассон и Памье против Монтайю и Сабартеса. Эта пространственная близость делает опасность катаклизма неизбежной. Монтайю, которая далеко не является незыблемой целостностью, вынуждена использовать все ресурсы, чтобы окружить себя секретами и миражами, созданными под руководством жульнического и изворотливого клана Клергов, чтобы защититься от ударов извне; в конечном счете система или, точнее, связка между системами, распадется. Но историк аграрных обществ легко идентифицирует в других местах и в иные времена более мирные ситуации: тот или иной посредник может там без особого труда управлять на протяжении своей жизни отношениями между возглавляемой им деревней, с одной стороны, и властями «внешнего» общества — с другой (около 1750 года последние в отношениях с сельским посредником типа Эдма Ретифа могут быть представлены интендантством, настоятелем храма и иезуитским или янсенистским клиром {100} ).
120
См.: Pitt-Rivers J. People of the sierra. P. 213.
{100}
Интендантство — институт государственных представителей в провинциях, введенный кардиналом Ришелье (Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришелье; 1585—1642, первый министр Франции с 1624 г.). Интенданты контролировали суд, финансы и полицию. Постепенно к XVIII в. из чрезвычайных комиссаров превратились в постоянных должностных лиц. Введение данного института знаменовало становление во Франции административной монархии. Интенданты имели право вмешиваться во все сферы провинциальной жизни. Об их взаимоотношениях с Ретифом-отцом (см. прим. 2 к Предисловию), занимавшим чрезвычайно почетную должность сельского посредника, избиравшегося общиной из самых уважаемых людей и представлявшего эту общину во внешних сношениях, см.: Ретиф де ла Бретон Н. Совращенный поселянин... С. 585. Иезуиты — члены монашеского Ордена Иисуса, основанного в 1534 г. испанцем Игнатием Лойолой (1491?—1556) с целью противодействия Реформации. К обычным обетам бедности, целомудрия и послушания добавляли обет беспрекословного подчинения папе. Для ордена была характерна жесткая дисциплина, иезуиты уделяли большое внимание миссионерской деятельности, образованию и — главное — проникновению во все слои (особенно — высшие) общества с целью оказания влияния. Претензии иезуитов на господство в христианском мире, их конфликты со светскими властями, с другими орденами, даже — несмотря на особый обет — с папой привели к изгнанию иезуитов из разных стран (из Франции — в 1764 г.) и запрету их папским повелением в 1773 г.; в 1814 г. орден был восстановлен. Янсенисты — приверженцы течения во французском и нидерландском католицизме, близкого в определенных отношения к протестантизму (янсенисты придерживались по сути кальвинистских воззрений на абсолютное божественное предопределение) и названного по имени основателя — голландского теолога Корнелия Янсения (Янсена) (1585—1638). Янсенисты вели строго аскетический образ жизни (см. прим. 4 к гл. XXV), главных врагов видели в иезуитах, осуждались папством и преследовались французскими королями (Людовик XIV считал янсенистов личными врагами). В семье Ретифа были живы отголоски протестантских традиций, братья Эдма были священниками-янсенистами. Об отношениях Эдма Ретифа с иезуитами см.: Ретиф де ла Бретон Н. Указ. соч. С. 567.
В некоторых случаях роль посредника между деревенским сообществом и внешними властями может играть знатный сеньор. Это случай сира де Губервиля в Нормандии: пример, по-видимому, характерный для мелкой сельской знати в Бокажах, укоренившейся на землях запада Франции и выполняющей там важные для сообщества функции. Но более вероятным или более распространенным (с учетом того, что статистические подсчеты, подведомственные количественной истории, по данному вопросу отсутствуют [121] ) представляется выполнение функций местного лидерства, патронажа и покровительства посредниками, находящимися на уровне социальной иерархии ступенью ниже знати и сеньоров. Среда сельских кюре, далеко не всегда столь живописных, как Пьер Клерг, и группа сеньориальных чиновников (прево на севере Франции и байль на юге) наверняка поставляли во множестве сельских лидеров и местных патронов того же рода, как и те, о ком шла речь. Крестьянские восстания XVII века (например, новых кроканов в 1636 году или босоногих в 1639 году {101} ) вспыхнут как раз тогда, когда эти местные лидеры, осознавшие свою ответственность, порвут с «внешним» обществом: с оружием и припасами они уйдут, в сопровождении своих крестьянских клиентел, в лагерь восставших.
121
Многое здесь зависит, как кажется, от проживания здесь же местного сеньора или его отсутствия.
{101}
Новые кроканы — участники народного восстания во Франции в XVII в. В январе 1592 г. вспыхнуло восстание собственно кроканов; название произведено то ли от лозунга: Aux croquants! — «На грызунов!» (под последними понимались королевские чиновники, сборщики налогов, откупщики), то ли от места начала восстания — округа Крок в провинции Марш. Восстание в 1592—1596 гг. распространилось на многие регионы юга Франции, число восставших доходило до 8 тыс. человек, они требовали снизить налоги, но также «уничтожить дворянство и быть свободным от всего»; восстание было подавлено к 1598 г. С подобными призывами выступали крестьяне и в XVII в. — в 1627,1635,1636,1643 и 1645 гг. Именно их именовали новыми кроканами (особенно участников восстания 1636 г. в провинциях Ангумуа и Сентонж), но неясно, сами ли они дали себе это прозвание или были названы так противниками. 8 Босоногие — участники восстания 1639 г. в Нормандии, вызванного введением налога на соль. Восставшие сформировали «армию страдания» с целью расправы над сборщиками налогов. Армию составляли крестьяне, контрабандисты, солевары и дровоносы, лидером восстания был некий Жан Босоногий, от имени которого действовали два дворянина, два священника и два мелких судейских чиновника.
Возвращаясь к конкретному случаю Монтайю, заметим, что ни знать, ни сеньория как таковые «не в курсе» тонкостей осуществления необходимых ролей посредника и горского лидера. Более того, сама шателения является оспариваемым объектом местных столкновений; бывшая супруга шателена выступает в роли предмета роскоши, которым владеет лидер-кюре, извлекая из этого и удовольствие, и престиж. Наконец, остальная знать региона слишком удалена, слишком отделена или имеет слишком небольшое значение для того, чтобы стать проводником сельского сообщества на грозящей гибелью границе с «внешним» обществом [122] .
122
В Жюнаке (верхняя Арьеж), где господа де Жюнак образуют семью шателенов и проживающих на месте сеньоров, ситуация совершенно иная.