Монтаж памяти. Книга вторая
Шрифт:
Так уж сложилось, что родители Аси были оба приезжими, бывшими сельскими жителями. Познакомились в коммуналке на кухне. Отец работал токарем и учился на вечернем отделении в техникуме, а мать была маляром на стройке. Наспех поженились, без свадебного застолья. Потом был самозахват земли, стройка какой-то лачуги из того, что удалось купить подешевле. Первый ребенок, за ним на следующий же год – второй. Дом пошёл под снос. Собирали деньги на квартиру, занимали у друзей. Продали дом в белорусской деревне и перевезли бабушку к себе в город, чтобы хватило денег на покупку жилья. В общем, не до платьев было.
Только вот
Бабушка начала работать на контрольно-пропускном пункте хлопчатобумажного комбината, когда Ася училась в начальных классах. После уроков она прибегала к ней на работу. Однажды ей разрешили в сопровождении работницы потихоньку посмотреть, как работают станки и наносится рисунок на материал. Иногда ей перепадали небольшие отрезы отбракованной ткани.
В лавке букиниста они с братом откопали черно-белую книгу по домоводству на английском языке с чертежами платьев, инструкциями по базовым швам, у которой от старости не осталось даже переплета. Купили за копейки. Там же ей бесплатно отдали несколько никому ненужных советских журналов «Работница» с выкройками.
Так Ася начала шить. Вначале на бабушкиной ручной швейной машинке Zinger. Когда она впервые увидела прикованные к себе завистливые взгляды одноклассниц, и соседа, который рвался донести её рюкзак до школы, ей понравилось чувство превосходства и ощущение собственной индивидуальности. Ася поняла, что с помощью одежды может перевоплотиться в кого угодно, даже если у тебя деревенские корни, отец-алкоголик и необразованная мать. В детстве всё казалось таким простым: будь красивой, и тебя будут любить.
2014 год
Михаил
– Я так невыносимо скучаю. Прихожу домой из мастерской, а там её рыжий нахальный кот, который каждый раз с надеждой выбегает к двери, но увидев меня, разворачивается и уходит смотреть в окно. Всё вокруг устроено её необыкновенными руками: какие-то сухоцветы в вазочках, старинные кувшинчики, чайнички, стопки книг, бусы, ленты, шкатулки с швейными принадлежностями. Из гардеробного шкафа веет её духами. Всякие баночки-скляночки в ванной. Кажется, что вот сейчас она засмеётся или появится на пороге.
Кругом горшки с её комнатными цветами. Она загорелась домашним садоводством примерно год назад. Кто-то из театра делился с ней премудростями квартирного земледелия. Так у нас появились лимонное дерево, тропическая монстера, китайская роза, с десяток видов фиалок и разноцветные орхидеи. Честно говоря, не все названия помню. Она возилась с ними так ласково и заботливо, словно это её дети. В новой квартире я собрал разные этажерки в самой солнечной комнате и даже купил плетёное кресло-качалку, чтобы она могла уединиться в своём личном Эдемском саду. А я понятия не имею, что делать со всякими бутыльками, или хотя бы как часто поливать всю эту зелень.
Иногда жена приходила ко мне в автомастерскую, усаживалась в маленький раскладной стульчик и просто читала или рассказывала, как прошёл день. Она в то время работала в школе. Потом мы вместе возвращались домой. Изредка баловали себя едой на вынос из соседской кафешки, когда мне не хотелось готовить. Узбекская кухня – вкусно и бюджетно, – Миша на минуту умолк, с наслаждением вспоминая вкус бухарского плова с изюмом и барбарисом, тёплой тандырной лепешки и остренького салата «Ачучук» из сладких томатов. Простая, понятная еда. Да, у их счастья был свой вкус, особая атмосфера, музыка и запахи. Когда вступаешь в клятвенней союз с человеком, поистине жизнь становится одной на двоих, книга судьбы пишется в соавторстве, её нельзя уже забрать назад, всё вычеркнуть.
– Она ходила по дому пританцовывая, и что-то тихонько мурлыча, я же двигался бесшумно, несмотря на свои внушительные размеры (привычка из детства – смывался с утра пораньше в воскресенье из дома, пока мама спала), и иногда пугал её своим внезапным появлением за спиной. Потом мы смеялись, или она пыталась меня отмутузить. Всё из той, прежней жизни теперь кажется таким особенным и счастливым. И я просто не могу спать. Всё время вспоминаю и вспоминаю.
Я простил её. Простил, да.
Татьяне отчаянно хотелось, чтобы её кто-то также любил. Она всё чаще представляла себе, как Михаил и его жена раньше вместе завтракали по выходным: те самые лимонные булочки и кофе, а, может быть, подгоревший омлет, ведь девушка не умела готовить. Или в их доме готовил он. Какую-нибудь шакшуку или простые тосты с джемом. Жена, наверное, остроумно и метко подкалывала его, а он щекотал её, потому что таких же смешных слов в ответ подобрать не мог.
Но она даже не заслужила его. Такая вредная, капризная цаца. Это Татьяна, добрая, заботливая, покладистая должна быть с ним рядом. Такой мужчина должен быть любим.
Михаил молчал, вспоминая недолгие годы их брака.
Медовый месяц, когда она решила сварить яйца на завтрак. Поставила кастрюлю на огонь, а сама вышла на балкон с книгой, чтобы скоротать время. Миша проснулся от неистовой трескотни и каких-то взрывов. Весь потолок и стены были в разорвавшихся ошмётках яиц. Запах стоял тошнотворный, а его молодая жена с такой умилительной сосредоточенностью читала Цвейга за закрытой балконной дверью. Жареная (из-за непомерного количества хлопьев) овсяная каша на следующее утро была почти съедобной, поэтому он сдобрил её бананами и мёдом и позавтракал с улыбкой. А позже решил взять кулинарные хлопоты на себя.
Кто-то сказал бы: «Фу, не мужик. Подкаблучник». Но у этого кого-то никогда не было настолько любимой женщины.
Мишей было так легко вертеть. Игру в молчанку всегда проигрывал первым. Она сводила его с ума, дразнила. Никогда не ходила по дому в одном нижнем белье, потому её обнаженное тело не теряло для него интереса и было лучшей наградой за тяжёлый труд. В первые годы он, уставший, приползал из мастерской иногда за полночь.
После ласк Михаил становился совсем ручным, готовым на всё. И она это знала. Умела отпроситься на любой свой шабаш: усядется к нему на колени, погладит по волосам, поцелует, а он воркует, ластится к её щеке.