Монтаж памяти. Книга вторая
Шрифт:
– Вот же растяпа, – пробормотал Артём и наклонился, чтобы поднять зажигалку, но при этом легким движением скользнул ладонью вверх по голени девушки. Всем было не до его хитрых маневров, женщины превратились в сущих роботов за работой. Только Ася дернулась, как ошпаренная.
– Артём Валерьевич, пойдемте я покажу, где прачечная.
Он, как разбалованный кот, неспеша последовал за цокающими
Они прошли сквозь тёмную комнату с плотными рядами костюмов. Непонятно, почему Ася решила не включать свет. Может быть, из-за спешки, а, может быть, в приступе гнева за возмутительное поведение актера.
– Разрешаешь себя целовать первому встречному? Укрепляешь в массах стереотипы о дороге актрис на сцену? – с сардонической усмешкой сказал Артём.
– По крайней мере он перед этим хотя бы разрешения попросил… в отличие от некоторых, – и Ася недовольно посмотрела на Артёма, напоминая о его беспардонном поцелуе в ресторане и поглаживании её ноги пять минут назад.
– Что он тебе прошептал, что так вся разрумянилась?
– Не Ваше дело.
– Ну скажи, не будь злюкой. Лучше старый враг, чем новый друг, – Артём начал брызгаться водой из раковины так, что на платье Аси появились огромные мокрые пятна.
– Вы какие-то странные пословицы изобретаете, – она сказала это совершенно невозмутимо, хотя одновременно выпускала струю воды из пульверизатора прямо в лицо Артёму, словно хладнокровно стреляла из револьвера. – Вообще-то говорится: «Старый враг другом не станет». Он сказал, что я должна его спасти от поцелуя с Вами, и пообещал, что не будет целоваться, как слюнявый бульдог.
– Какого черта! Не стал бы я с ним целоваться.
– Ну, он сказал, что минуту назад Вы поцеловали Оболонскую, значит, оставили там частичку себя, а он брезгует Вас и не станет её целовать.
– Вот же засранец!
***
В конце октября Артёму всё-таки пришлось играть Хиггинса в «Пигмалионе». Неужели теперь он будет на сцене в роли пожилых героев? В последнее
– Зайди ко мне, – строго сказал он Асе, проходя после спектакля мимо неё в уродском гриме пенсионера и с седыми бакенбардами своего героя-линвиста Хиггинса.
Судя по тону, спорить с ним сейчас было опасно. Девушка вошла в гримерку, и Артём тут же щелкнул замком.
Комната была маленькой и скудно обставленной: зеркало, кресло возле него, раковина и перекладины для вешалок.
Подоконник был непривычно высоким, поэтому Артём не придумал ничего лучше, чем подхватить Асю за талию и усадить туда. Не будет же она стоять.
Девушка побрыкалась пару секунд, но мгновенно оказалась на месте, беззаботно болтая ногами на весу. Артём наклонился к ней, чтобы дотянутся до ручки окна и закрыть его. По крайней мере он пытался создать такое впечатление.
Затем сел и начал смывать грим перед зеркалом.
– Как тебе сегодняшний спектакль? Только честно.
– Элайза Дулиттл получилась ни капли не смешной. До Одри Хэпберн нашей Оболонской, как до Луны. На самом деле реплики на русском – слабая тень того, что у Шоу в оригинале, не передают задуманного в пьесе просторечия. Вот если бы она заговорила, как моя бабуля.
– А ты прям эксперт?
– Не забывайте, что я филолог вообще-то. И кроме того, читала «Пигмалион» в оригинале на английском языке и смотрела фильм «Моя прекрасная леди» 1964 года. Элайза, по задумке автора, говорила на диалекте кокни. Она глотала звуки, смешно коверкала слова. А наша героиня вышла блёклой. Вы говорите по-английски?
– А кто сейчас не говорит на нём?
Ася мысленно усмехнулась, думая о том, кто с трудом мог выдавить пару простых предложений.
– Что ж, представляю Вашему вниманию настоящую Элайзу. Прошу любить и жаловать: «Cheer ap, Keptin. N'haw ya flahr orf a pore gel. Will ye-oo py me f'them?»
Конец ознакомительного фрагмента.