Моральные фреймы политических идеологий
Шрифт:
Фактически, деятельностный подход к пониманию морали означал начало постметафизического поворота в исследованиях этики. Этот поворот заключается «в отказе от сведйния всего ценностно-императивного содержания морали к идеалу и „высшим ценностям“, в рассмотрении морали в контексте различных гедонистически-перфекционистских, коммуникативных, коммунитарных, общественных практик, в перенесении акцента в этическом рассмотрении с Я на отношения Я – Другой/Другие, в признании легитимности разнообразного (в определенных ценностных границах) морального опыта и т. д.» [Апресян, 2009, с. 487]. Говоря иначе, в подходе Дж. Г. Мида и Б. Г. Капустина появляется некоторая специфика, по сравнению с «традиционным» деятельностным подходом: здесь уже не просто исследуется, как происходит становление морального сознания в процессе деятельности индивида и какое значение имеют этические нормы в данном процессе, но и осуществляется попытка объяснить, почему одни и те же моральные принципы приводят к различным результатам в политической деятельности.
Суть
Глава 3. Моральные концепты политических идеологий: специфика концептологического подхода
ХХ век обычно определяют как эпоху ГУЛАГа и Освенцима, Хиросимы и красных кхмеров. В первом случае государство осуществляло насилие над обществом под прикрытием ленинско-сталинской версии марксизма, во втором – под знаком национального социализма, в третьем – для защиты демократических ценностей от «желтой угрозы», в четвертом – ради построения общества по рецептам маоистской версии марксизма. Значит, разные политические идеологии могут обосновывать государственное насилие. В ХХ веке оно стало тотальным. За неимением места мы не рассматриваем здесь ситуацию в странах Азии, Африки, Латинской Америки, но и там существуют свои варианты обоснования насилия с помощью политических идеологий («чучхе», исламского социализма, негритюда, перонизма и пр.) [Кальвокоресси, 2003].
Невозможно начать исследование поставленной проблемы «с самого начала», пренебрегая прежними выводами. Скажем о них предельно кратко.
В 1992 году была опубликована книга, в которой проанализирована теория Карла Маркса и ее интерпретации в трудах В. И. Ленина, И. В. Сталина, Мао Цзедуна, Ж. Сореля, Э. Блоха, Д. Лукача, А. Грамши, Л. Гольдманна, К. Корша, Г. В. Плеханова и др. В ней показано, что связь идей марксизма с властью оказалась губительной для теории Маркса. Кроме того, отмечалось, что официальный марксизм в наше время пытается создавать идеологические гибриды с либерализмом, национализмом, этатизмом и анархизмом. Любыми способами он пытается сохранить оптимистическую веру в то, что все человеческие проблемы могут быть решены немедленно. И только злонамеренность тех или иных «врагов» не позволяет применить эти решения на практике. Марксизм уже не в состоянии ни объяснять, ни изменять мир. Он все более становится вспомогательным средством для идеологий, которые служат для организации различных интересов. Эти интересы не имеют ничего общего с интересами пролетариата, с которым идентифицировался марксизм в период своего возникновения. Шансы создания такого движения, которое было бы в состоянии защищать интересы угнетенных людей во всем мире и в каждой отдельной стране, сегодня практически нулевые. В марксизме было выражено традиционное стремление людей и классов к самообожествлению. Вслед за другими индивидуальными и коллективными иллюзиями марксизм оказался фарсовой стороной невежества и бед человечества в ХХ веке [Макаренко, 1992, с. 463–464].
Затем эти положения были применены к анализу русской власти в ее монархической, советской и современной формах [Макаренко, 1998], а также проанализированы политические идеологии либерализма, консерватизма, марксизма, социализма, феминизма, экологизма, коммунитаризма, национализма и анархизма. При этом показано, что ни одна из современных идеологий не дает окончательных ответов ни на вопросы сегодняшнего дня, ни на мировоззренческие поиски. Каждая идеология содержит недоказанные посылки, сомнительные аргументы, неразрешенные проблемы и двусмысленные ответы. Все идеологии стремятся упорядочить мир и место человека в нем. Все предлагают банальную истину: «Где посадят, там и сиди». Сидеть сиднем можно в девяти главных идеологических резервациях. Если же комбинировать посылки, аргументы, проблемы и ответы с потребностями политической конъюнктуры, то возрастает число идеологических гибридов. Однако любое стремление к окончательному порядку заканчивается крахом идеологии. Любая идеология имеет смысл лишь в том случае, если толкает каждого индивида установить свой порядок во всех существующих и мыслимых правилах, канонах и каталогах.
Каждый может сделать выбор в пользу одной или нескольких идеологий, а может отбросить их все. Ведь сама идеологема выбора базируется на недоказанных посылках и сомнительных аргументах. Если на свой страх и риск выбор все же будет сделан, возникает следующий вопрос: способен ли я с помощью слова, дела, творческих усилий и даже жизни быть последовательным и бескопромиссным в одобрении или отрицании конкретной идеологии или всех вместе
58
О деморализующем влиянии компромиссов на личность см.: Фаге, 2005.
Теперь конкретизируем эти выводы применительно к названию данной главы. В начале ХХ века в мире существовало 65 государств, в конце ХХ века более 240 государств. За сто лет их число возросло вчетверо. Значит, значительно увеличилась сфера применения принципа «Хороша или плоха, но это моя страна». Каждая из стран имеет писаное и неписаное право на сочинение и реализацию своего варианта политической идеологии для обоснования внутренней и международной политики. Но каждый человек лучше знает свою страну. Поэтому приведем примеры из истории России.
В массовом сознании, публицистике и научной литературе распространен шаблон: в отличие от западного индивидуализма Россия выработала коллективизм 59 . Однако А. Г. Бесов показал, что коллективизм, благоденствие, безопасность, тишина, спокойствие, порядок, благочиние были не столько реальными, сколько декларированными (официальными) моральными нормами. Эти нормы закреплялись в законах Российской империи XIX века и привели к важным последствиям: приоритету моральных норм над официальной идеологией «православия – самодержавия – народности», религиозной морали – над экономикой, обязанностей – над правами, исполнительной власти – над законом, исключению прибыли и конкуренции, тотальной бюрократизация экономики (любой казенный завод тратил 40 % всех расходов на содержание управленческого аппарата) и блокировке экономического развития [Бесов, 2005].
59
Литература такого рода громадна. Показательной может считаться работа: Ахиезер, 1998. См. также: Ермаков, Ким, Михайлова и др., 2004; Хоскинг, 2003 и др.
Кроме того, уже в начале XIX века в процессах внутренней колонизации страны интересы Русской православной церкви переплелись с действиями армии и полиции [Эткинд, 2001]. На этой основе возникли имперские внешнеполитические идеологии России [Схиммелпеннинк ван дер Ойе, 2001]. Если понимать идеологию как систему идей о политике, обществе, поведении класса (группы), которая оправдывает действия государственного аппарата, то русская дипломатия в Азии ориентировалась на несколько идеологий.
Конкистадорский империализм – руководство Российской империи рассматривало Азию как объект завоевания ради завоевания. Наиболее последовательным приверженцем этой идеи был Н. М. Пржевальский. Свои изыскания в Центральной Азии он считал «научной рекогносцировкой», предлагая повторить в этом регионе подвиги Кортеса с деньгами в кармане, штуцером в одной руке и нагайкой в другой руке, присоединить Монголию, Синьцзян и Тибет, воспользовавшись слабостью Китая [Пржевальский, 1958, с. 177; см. также: с. 109, 248] 60 .
60
Например, при описании первого путешествия в Центральной Азии Пржевальский приводит такой эпизод. При встрече с местным князем тот начал расспрашивать о России: «Какая у нас религия, как обрабатывают землю, как делают стеариновые свечи, как ездят по железным дорогам и, наконец, каким образом снимают фотографические портреты. „Правда ли, – спросил князь, – что для этого в машину кладут жидкость человеческих глаз? Для такой цели, – продолжал он, – миссионеры в Тянь-дзине выкалывали глаза детям, которых брали к себе на воспитание; за это народ возмутился и умертвил всех этих миссионеров…”». Поэтому местное население резонно подозревало русского путешественника в тайных целях путешествия, определяя всех европейцев без различия наций как «заморских дьяволов». В свою очередь Пржевальский сообщал, что местное население крестится исключительно из-за материальных выгод, а «…репутация хорошего стрелка производит на азиатцев чарующее впечатление» [Пржевальский, 1958, с. 177, 96].
Восточничество – вариант славянофильской идеологии, в котором подчеркивалось азиатское наследие России. Идеологом этого движения был князь Э. Э. Ухтомский. Он считал, что два века владычества монголов сблизили Россию с Востоком. Русская душа ориенталистична, отторгает грубый материализм и одобряет автократическую власть. Русский царь – это современный хан. Ухтомский предлагал воссоединить Россию с Китаем, поскольку Восток является слабым, отсталым и зависимым, а Запад воплощает зло республиканизма, атеизма и революции; отвергал военные средства, полагая, что народы Азии сами тянутся к династии Романовых (в Азии для России нет границ, кроме необъятного синего моря); призывал к неограниченной экспансии России на Восток ради единства России с Востоком перед лицом Запада. Эта идеология ушла под воду вслед за Балтийским флотом в Цусиме. Но после революции она возродилась в закордонном «евразийстве», которое затем перекочевало в Россию и сегодня благоденствует в нашей стране.