Моран дивий. Стезя
Шрифт:
Только на входе в посёлок он потянул носом и резко свернул в один из узких кривых проездов.
– Надо помянуть матушку твою, светлую княгиню, - сказал он, вышагивая впереди меня.
– Да и обещался я, что говорить мы сегодня с тобой не на сухую будем.
Тягучий терпкий дух варящегося самогона окутывал приземистый домик, растекаясь щупальцами призывного аромата по улице. Семёныч ненадолго скрылся за скрипнувшей калиткой, чтобы появиться через несколько минут с зажатой под мышкой литрушечкой.
– Пошли, княжич, причастимся, - позвал он, выруливая из проезда на широкую окраинную улицу, где,
– Семёныч, скажи, почему-то раньше я об этом не задумывался: все что ли жители Юрзовки посвящены в тайну? Взаимодействуют с Мораном? Посёлок-то у вас немаленький...
– Не все, конечно. Три десятка стражей с семьями. Да ведьма. Да жрица Морана, которая волхвует и ворота держит. Вот обычно и все посвящённые, что возле ворот живут. Что в Юрзовке, что в любом другом приграничном посёлке.
– Но другие-то не могут не замечать?..
– Так ясное дело. Многое замечают, о многом догадываются, ещё больше придумывают - дело-то житейское... Как тут утаишь. Да и зачем?
– В смысле - зачем?
– поразился я.
– Вы что, не боитесь быть разоблачёнными? Не боитесь, что тайна ваша станет всеобщим достоянием? И как посмотрит на вашу деятельность - убили-прикопали - уголовный кодекс? А охотники если узнают о вашем поселении? О воротах?
Семёныч расхохотался.
– Смешной ты, княжич, ей-богу! Хочешь что-то спрятать - положи на видное место. Слышал эту прописную истину? Вот то-то же. Что эти догадывающиеся и кому могут рассказать, скажи на милость? Бабкам на базаре в райцентре доложиться, что в их селе ведьма есть? Кого этим удивишь? Сейчас всяких колдунов доморощенных, барыши в городах стригущих, всяких магов-гадалок-экстрасенсов - как собак нерезаных. Если сказать "ведьма", то люди её привычно в ту же кагорту клоунов запишут. Кому придёт в голову искать в этом что-то ещё? А о стражах, вратах, границах миров - нехай кажуть. Этих активистов как раз в отдел фантастики, приключений и контактов с внеземными цивилизациями отправят. Ну, посмотрят на них, как на блаженных уфологов, покивают головой и покрутят у виска пальцем. Есть тут у нас, кстати, такой сознательный гражданин. Повадился в районную газету ездить, пытался донести до общественности наши внутренние, так сказать, дела. Так они от него после второго раза шарахались уже как чёрт от ладана. Потом редактор звонил нашему главе поселения, просил приструнить активиста, дабы оградить сотрудников от его безумных бредней.
– Ну и?..
– Ну и глава встретился с ним, приструнил. Теперь он письма пишет депутатам и президенту. Уже много лет.
Он помолчал немного, вспоминая, видимо, подробности забавной, на его взгляд, истории с правдоискателем-разоблачителем. Похмыкал.
– Ещё пару-тройку столетий назад надо было, конечно, скрываться, маскировать свою деятельность, дабы не вляпаться в тёмное агрессивное невежество церковников и поселян. А в наше просвещённое время вряд ли кто обратит внимание даже на приземлившегося посреди центральной площади Змея Горыныча - сочтут 3D-моделью. Чего уж там говорить...
– А если узнают охотники?
– Охотники, - вздохнул тяжко Семёныч, перекладывая бутыль под другую руку, - будь они не ладны, давно все ворота на карте отметили и всех стражников вместе с личным делом в амбарные книги вписали. Поселение стражей и их деятельность от лиц заинтересованных не спрячешь.
– Семёныч, - мы остановились напротив его дома. Недалеко, на пересечении улиц, горел жёлтый фонарь, рассеивая и гася лунный свет. Кусты сирени, стихийно и буйно колосящиеся у забора, пахли одуряющее ярко.
– Может, ты расскажешь мне, наконец, кто такие охотники?
– У молодого человека есть прекрасная возможность узнать об этом из первых, так сказать, рук.
Из причудливого переплетения теней сиреневых кустов материализовалась тёмная фигура. Человек подошёл поближе, демонстрируя нам тусклый металл направленного на нас пистолета.
– Долго же вы изволили шляться, Андрей Семёныч. Что, продавали служебные секреты за бутылку?
– хмыкнул он, оглядывая побулькивающий у Семёныча под мышкой самогон.
– Тебе нёс, болезный, - хмуро буркнул страж.
– Хочешь?
– он потянул бутылку за горлышко.
– Руки!
– мужик угрожающе приподнял ствол и в следующую секунду рухнул нам под ноги на осколки разбитой об его череп бутылки. В воздухе, мешаясь с ароматами сирени, разливался сладко-трупный запах сивухи.
– Ох, ты грозный какой, - ворчал Семёныч, наклонившись над поверженным противником. Он пощупал пульс на шее незадачливого налётчика и вынул из расслабленных пальцев оружие.
– Нашёл на кого тявкать, х.. собачий. Так я и думал, что караулить в кустах да с фуфыриком только шабалка посодют, не воина. А таких мы, Митя, обязаны с тобой как семечки щёлкать, - бубнил он под нос, приоткрыв калитку в свой двор и прислушиваясь.
– Чисто, заходи.
Я проскользнул вслед за ним. Но пошли мы не в дом, а запетляли огородами, потайными калитками, пожарными проездами, заросшими бурьяном, тропинками в тёмных садах...
– Вот тебе, княжич, первый урок, - прошептал Семёныч, останавливаясь у одной из внутренних калиток, которым я уже потерял счёт.
– Не стОит сильно уповать на огнестрел и чувствовать себя неуязвимым, держась за пукалку. Против лома всегда найдётся нужный приём. У хорошего бойца, конечно. Знать надо, в кого стволом тыкать.
Он снова сторожко прислушался и нырнул в калитку, поманив меня за собой. Мы осторожно, через грядки подползли к освещённым окнам дома и, вжавшись в стену, осторожно заглянули.
Посреди комнаты стоял Пётр Панько, скрестив руки на груди и хмуро глядя на развалившегося в кресле мужчину, одетого в дорогой костюм и галстук. У двери маячила пара серьёзных парней с кобурой на поясе. Ещё двое, как нам было отсюда отлично видно, бдили за забором, у ворот. Там же стояли две машины с притушенными фарами. Цвет и марку в темноте трудно было разобрать.
Семёныч тронул меня за руку, и мы вновь через грядки просочились через заветную калитку.
– Держи, - он протянул мне нежно звякнувшие ключи.
– Это от моего гаража. Возьмёшь там мотоцикл и - дёру отсюда. Сразу только не заводи. Выкати за посёлок. Иначе, с его-то грохотом, только ленивый не догадается, что кто-то лыжи из Юрзовки навострил. И этот кто-то, возможно, тот самый.
– Думаешь, это по мою душу?
Страж хмыкнул.
– Снова отсылаешь меня? Как тридцать лет назад?
– прошипел я.