Море житейское
Шрифт:
– Не разгуливаться!
– сурово замечает отец Геннадий.
Отец Сергий не выходит, старается, пока спокойно, подремать. А такие кругом запахи, такие кругом фруктовые деревья. И чьи они? Никаких селений и близко нет. Решаем, что фрукты Божьи, а так как и мы - Божье достояние, то фрукты можем попробовать. Огромные сливы, но на вкус травянистые, а вот персики мелкие, но до чего сочны и сладки! Слабый ветерок приносит ароматы кадильного дыма. Неужели монастырь, уже доехали? Нет, это ладанный запах смолистых деревьев.
Приказ: по коням! Мчимся далее. Шоссе как картинка. Обочины побелены и четкими линиями зовут в перспективу пространства. Деревья по обочинам обведены белыми кружочками. И - никого. Лисы, что ли, шоссе
Влево, вверх, повороты, повороты, все! Стоянка. Тяжелые древние монастырские надежные врата. Пятнадцатый век. Два раза монастырь уничтожался. Первый раз турки, второй - землетрясение. Во дворе источник. Благословляющая бронзовая длань, льющаяся светлая вода. Оставленные у источника костыли.
Давид Эвбейский совсем малышом разговаривал с Иоанном Крестителем. Поздно вечером родители услышали голоса из комнаты сына. Вошли. Сын, показывая на икону святого, сказал, что он говорил с Иоанном и что тот ушел в икону. Никакой другой жизни, кроме монашеской, Давид не представлял. Его называли старцем... в двадцатилетнем возрасте. Уйдя в горы в поисках уединения, Давид молился Богу, чтобы узнать, где остановиться. И однажды, когда он стоял на молитве, из скалы забил источник. Как раз тот, который осеняет сейчас бронзовая рука. Тут и остановился. Светильник Давида не остался под спудом, стали к нему притекать ищущие спасения. Стали строиться. В поисках средств Давид ходил по Румынии, Молдавии и, что радостно сказать, по России. То есть русские пожертвования лежат в основе монастыря.
Здороваемся. Монах сурово кивает в ответ на наше «каломера». Оказывается, поздновато приехали. Но видит батюшек:
– А, русские? Русские? Снимать можно, только без вспышек.
В храме у мощей святого Давида Эвбейского глубокое блюдо с маслом. Рядом ложечка. И вот - диво дивное: только что была дорога, скорость, разговоры, а в тишине храма все замерло, все благолепно. Обходим иконы, прикладываемся, сдаем записки.
– Понимаем русский, понимаем, пишите русскими буквами, - говорит монах.
Уходит, возвращается, приносит бутылочки. Батюшек, им всегда привилегия, вводит в алтарь. Служим краткий молебен. Паломники греки подтягиваются на звуки молитвы, останавливаются. Серьезны и внимательны. И как-то уже приходится мириться с тем, что женщины у них сплошь простоволосые.
У монаха еще подарок, он раздает ватки, которые пропитало миро от мощей, и ловко эти ватки заворачивает в кусочки фольги. И, окончательно нас полюбив, открывает мощи святого Давида, к которым мы благоговейно прикладываемся.
Выходим в тенистый двор. Никто не решается прервать это тихое состояние душевной радости. Идем вновь к источнику, к его благословляющей руке.
Вновь дорога. Когда целый день в машине, и когда понимаешь, что еще, самое малое, неделю будешь жить в ней, то уже и в нее садишься как на рабочее место. Хорошо ехать в молитвенном состоянии. Оно было с утра, было и днем, но посещение монастыря это состояние, как говорят святые отцы, «возгрело». Да, именно так, надо возгревать свой внутренний настрой на молитву. Враг спасения ввергает в разговоры, в рассеянность, отвлекает красотами, а когда сердце полно впечатлениями от жития святого, то и голова очищается от суеты. Тревожно за отца Сергия, но он уверяет, что ему после монастыря гораздо лучше.
Как хорошо, особенно в дороге, когда все за тебя решают, а ты живешь в послушании. Тут главное не высказывать никаких своих желаний.
Хочется тебе есть? Мало ли чего тебе хочется. Придет время - накормят. Придет время - спать уложат.
К великому святому
Конечно, все проголодались, ведь с утра только слабый чаек в Салониках, но надо двигаться к монастырю святого Иоанна Русского, надо успеть до закрытия. Ну, может, по дороге еще встретим фруктовые деревья, поедим. Но как их заметить - летим, просто летим. И время не замечаем, и вдруг - огромный образ святого. Иоанн Русский! Прекрасный храм, много людей. Площадь кипит торговлей и застольями. Запахи жареного и пареного. Водителям, как всегда, труднее нас, им надо припарковаться, а это сейчас во всем мире проблема. Тем более в таких местах. Нас высаживают, мы идем в храм. Вначале кажется темно и шумновато, но вот - прорезаются в полумраке многочисленные подсвечники с кострами горящих свечей на каждом, а небольшой шум это не шум, а молитвы. Очередь к открытым мощам. Они немного пострадали в пожаре, может от этого лик святого немного скрыт золотой полумаской.
Русский солдат. Раненым в битве с турками попал в плен. Куплен хозяином-мусульманином, который требовал у Иоанна перехода в ислам. Иоанн отвечал: «Я пленник твой, я работаю на тебя, но вере христианской не изменю, это вера моих отцов и дедов». Все вынес страдалец - побои, истязания, голод и холод. Жил в конюшне. Работал старательно, и хозяин стал замечать, что его кони, его домашний скот не знает падежа, плодовит, урожаи на его полях обильнее любых других, и понимает, что тут все дело в русском пленнике. Перестает угнетать его, даже предлагает улучшить жилье, но Иоанн отказывается. В каморке при конюшне никто не мешает ему молиться. К нему приходят с просьбами помолиться за родных и близких, он никому не отказывает. Мулла недоволен авторитетом Иоанна, но хозяин за него заступается. Происходит случай, небывалый доселе в тех местах. Хозяин свершал хадж - паломничество мусульман в Мекку и Медину, а жена его позвала гостей, приготовила вкусный плов и сказала: «Такой плов очень любит мой муж. Как бы он рад был покушать его». Иоанн прислуживал за столом и сказал: «С вашего позволения я передам это блюдо с пловом хозяину». Гости засмеялись. Иоанн взял блюдо, вышел с ним, помолился и блюдо, исчезнув из его рук, в тот же миг оказалось в Мекке, в руках хозяина. Хозяин узнал его, ибо на блюде было семейное клеймо. Он вернул его домой, где понял, что Бог пленника Иоанна всемогущ.
После прикладывания к мощам разошлись по пространству храма. Вновь собрались на паперти, храня в душе благодарное состояние прикосновения к святыне.
Вечер, утро, новый день
У отца Геннадия везде или все знакомые или все ему везде знакомо. Так как сегодня не пост, не среда, не пятница, он говорит о каких-то необыкновенных шашлыках из крохотных кубиков мяса. Да, в его знакомом ресторане, на веранде с видом на храм, есть такое блюдо. Ждать обед приятно. Несут воду, несут, конечно, греческие салаты и соусы, и хлеб, греческий хлеб. Им одним можно вдоволь наобедаться. Уже и наужинаться, ибо пора и о ночлеге думать. Отец Геннадий волюнтаристски решает, что после застолья надо еще проехать энное количество километров, чтобы ночевать в городе Фивы, оттуда ближе к Халкиде, к переправе на материк. Оказывается, он уже позвонил в Фивы, заказал гостиницу. Но эти Фивы, конечно, не египетские Фивы, просто совпадение. Там Фиваида, здесь Эвбея. И Халкида не та, где был Халкидонский собор.
В сумерках, сквозь редкие огни придорожных таверен, добираемся до ночлега. Здесь размещают мужчин и женщин порознь. Так удобнее для оплаты. Мне даже хорошо, ибо кашляю сильно, и жена и сама бы не спала и меня бы лечила. А тут все-таки засыпаю на дополнительно внесенной в номер кровати. Перед этим, конечно, чокнувшись с отцом Сергием пузырьками с сиропом. Вспоминаем монаха, который лечился только тем, что говорил своей хвори: «Ну, смотри, вот возьму и умру, кого ты будешь мучить? У трупа болезней нет». И хворь отступала. Так что, успокоя себя тем, что труп не кашляет, спим. А так как кашляем и во сне, значит, живые. Между нами поместили отца Евгения, который слышит нашу перекличку.