Море
Шрифт:
В воскресенье капитана Сюча чуть свет подняли с постели. К нему заехал на своей машине старый приятель — капитан Габор Фюзеши.
Сюч пригласил гостя в комнату и, показав на разбросанные вещи, наваленную на стуле одежду и немытые чашки, как бы оправдываясь, сказал:
— Семья моя в Пеште, я здесь один. И, если кто-нибудь ко мне заглянет, для меня это настоящий праздник. Бутылка водки, конечно, найдется, шурин Пали прислал из Киева.
— Да ну ее к черту, водку. А впрочем, давай, все равно…
— Посмотрите вы на него! Что с тобой? Не влюбился ли?
— Ты угадал. Сегодня ночью придут немцы. Они уже перешли границу, я только что из Шопрона.
— Что за дьявольщина, — произнес Сюч и опустился на край кровати. — Ты в этом уверен?
— Еще бы.
— Будем сопротивляться?
— Черта лысого. Без единого звука передадим казармы. Только оркестра недостает для встречи.
— Хм. А как ты думаешь, чем это для нас может кончиться?
— Откуда мне знать, — произнес Фюзеши, вертя в руках бутылку водки. — Как обстоят дела на вашем заводе?
– Никак, — ответил Сюч, — наш горный инженер — столетний астматик, еле ногами шевелит… Денег нет, хозяин не инвестирует на шахту ни гроша. Щебень отбираем вручную.
— Вот это да! Неужто ты сам так разбираешься в горном деле? — удивился Фюзеши.
— Что ты, все мои знания — это то, что с утра до вечера жужжит мне в уши старый Хайдок. Капиталисты удрали в Лондон, для них важнее машиностроительный завод, оттуда еще можно выкачивать денежки… базальтовые горы не вывезешь контрабандой.
— Ну, а завод?
— Прогулы, прогулы, пролетарии слоняются у машин, как неприкаянные, только и ждут конца войны. А у вас?
— У нас? До вчерашнего дня тоже было так. Но теперь я наведу порядок. И тебе советую. Будь энергичен и решителен, если не желаешь попасть на фронт. С немцами шутки плохи. Дай рюмку, не пить же мне из бутылки!
— Прости, ради бога, конечно… За наше здоровье.
— Если собираешься в Будапешт, могу подвезти.
— Надо было бы съездить не в Будапешт, а в Барачку.
— Мне не к спеху, к обеду все равно поспею.
— Через десять минут я оденусь.
Фюзеши сел в старомодную качалку, оттолкнулся раз-другой, затем, прищурив один глаз, принялся рассматривать висевшие на стенах картины.
— Шурин прислал с фронта, — пояснил Сюч, зашнуровывая ботинок. — Если бы подвернулось хорошее местечко, можно было бы и самому податься туда.
— Лучше благодари бога, что на фронте твой шурин, а не ты, — засмеялся Фюзеши и снова налил себе рюмку водки. — Знать бы мне только, кто у немцев в почете. Боюсь, что на мое местечко тоже зарится несколько человек.
— Хорошее место?
— Еще бы. В нынешние времена быть на мясокомбинате…
— О ветчине думать не приходится, а?
Фюзеши захохотал:
— Типично для твоего образа мыслей. Думаешь, меня интересуют окорока или какой-то килограмм шкварок? Что касается тебя, можно поверить, что ты получаешь на предприятии сто пенге чаевых в месяц.
Сюч покраснел. Что же, если не сто, то шестьсот пенге он получал ежемесячно от Ремера «на административные и представительские расходы». Все прочее, что между делом перепадало, еще не превышало четырехсот-пятисот пенге в месяц.
Он быстро побрился и сел рядом с Фюзеши в машину. До Будапешта доехали без всяких происшествий. Правда, между Эрдом и Казенным лесом пришлось целый час торчать на месте, так как по Балатонскому шоссе двигались колонной немецкие орудия и грузовики.
— Собственно говоря, они как раз вовремя… очень уж обнаглел народ. Скажи, ты чистокровный венгр?
— А как же, — удивился Сюч.
— Ни капли арийской крови?
— Ни капли.
— А мы, по правде говоря, саксонцы, моего отца когда-то звали Фюттерер. И как это ему пришло в голову стать Фюзеши, не такая уж это красивая фамилия.
Сюч молчал. На заводе творится черт знает что. Только бы не угнали на фронт. Фюзеши, этот сумеет постоять за себя, он цепок. Ну, да и он, Сюч, тоже не простак.
— Ну, вот и приехали… остановись, пожалуйста, — опомнился Сюч, увидев табличку с названием улицы. — И спасибо тебе за твое сообщение.
— Рука руку моет, — осклабился Фюзеши; затем добавил: — В результате обе станут еще грязнее. Впрочем, оставим рассуждения философам. Если понадобится к обеду паштет, приезжай двенадцатичасовым поездом к нам…
И Фюзеши-Фюттерер помчался дальше. Сюч некоторое время смотрел ему вслед, затем позвонил в дом. Резиденция Чути представляла собой прекрасный, пышный особнячок в глубине сада, который даже сейчас, в своей осенней наготе, выглядел очень красивым и ухоженным: посыпанные песком дорожки, правильной формы клумбы, карликовые декоративные растения.
Не успел Сюч осмотреться, как перед ним появился Чути. Удивившись незваному гостю, он тем не менее любезно пригласил капитана к себе в дом.
В комнате на столе громоздилась кипа чертежей и книг. В одной из них вместо закладки виднелись очки. Лет пять назад врач прописал Чути очки, но его очень раздражало, что они то и дело запотевают и сползают на нос. Поэтому если он и доставал их, то использовал главным образом в качестве закладки.
— Вы уже знаете? — спросил Сюч, усаживаясь.
Чути поднял брови.
— Что?
— Нас оккупировали немцы.
«Как же, черт возьми, не знать», — хотел было сказать инженер, но только сверкнул глазами.
— Вы сообщаете мне это официально?
— Нет, что вы, просто так… — ответил Сюч. — Еще не дали никакого сообщения. Я пришел к вам частным порядком предупредить.
— Очень любезно с вашей стороны. Хотите чаю, господин капитан, или, может быть, черного кофе?
— Пожалуй, не откажусь от чая. Сегодня дьявольски холодно.