Море
Шрифт:
Только бы Лондон ответил. Придется еще раз послать телеграмму через шведский Красный Крест.
«Да ведь ответ и не должен прийти, — утешил он сам себя. — Но когда в этом аду каждая минута кажется вечностью, когда в любую минуту могут взломать дверь и…»
В этот момент до слуха Ремера донесся тихий, едва уловимый стук в дверь.
Ремер вытянул шею и замер.
Или это ему почудилось? Но нет, он совершенно ясно слышал за дверью чьи-то шаги.
— Кто там? — в ужасе крикнул доктор визгливым голосом.
— Это я… Ольга.
И в дверях появилась в длинном халате, с всклокоченной головой жена Ремера.
— Я заглянула к тебе в спальню, вижу, тебя нет, не сердись, что помешаю.
— Нет, что ты, нисколько… иди сюда, дорогая, — подозвал ее Ремер и с чувством благодарности пошел ей навстречу. Женщина по-матерински погладила пергаментное, морщинистое лицо доктора, села в огромное кожаное кресло, принимая ласки мужа, прижавшегося к ее груди.
— Не изнуряй себя работой, дорогой… Зачем ты надрываешься?
Доктор не ответил и только прижал к лицу мягкую, теплую руку жены.
— Жучок ты мой, ты же знаешь, как я тебя люблю… — шептала Ольга.
— Знаю, знаю, дорогая…
— Ведь не секрет, что, не будь тебя, я бы умерла?
— О ты, ребенок…
— В тебе все мои силы, моя опора, умный, мудрый мой муженек, — произнесла дородная женщина, стараясь сжаться в клубочек и положить голову на колени Императора.
Было слышно, как тикают часы.
— Скажи, дорогой, ты уверен, что мы получим паспорта?
Ремер промолчал. Сухой, шершавой рукой он погладил жену по лицу.
— Птенчик мой… ты уверен, что твои лондонские родственники пришлют деньги?
— Надеюсь, надеюсь, пришлют…
— А если нет?
Доктор не ответил.
А если нет? Если не пришлют, тогда все кончено. Придется испробовать гетто, и угон на чужбину, и лагерь смерти.
Ольга с силой обняла доктора за шею.
— Ты знаешь, как я тебя люблю?
— Глупышка…
— Нет, скажи, что знаешь…
— Знаю, что ты меня любишь.
— Что ты для меня самый дорогой человек на свете.
— Знаю, — взволнованно прошептал Ремер.
— И ты не должен понять меня неправильно.
— Что, о чем ты говоришь, дорогая?
— Не будешь думать обо мне дурно? — спросила женщина. — Бог мне свидетель, я говорю в твоих же интересах… в интересах нас обоих…
— Но о чем, милая?
– О том, что нам следует развестись.
Жена прошептала эти слова нежно, с мольбой в голосе, и тем не менее они резанули слух доктора и тотчас же отрезвили его. Он не мог ответить и, ошарашенный, продолжал сидеть в кресле, словно его разбил паралич.
— Если мы разведемся… это, разумеется, только формальность… Я христианка, я смогла бы спрятать и тебя в нашей вилле, в Фельдваре… где угодно.
Император, закрыв глаза, продолжал неподвижно сидеть, свесив по обе стороны кресла свои обессиленные руки.
— Ты сердишься, птенчик?
— Что ты… нечего сердиться, дорогая, ведь ты права.
Ну, конечно, она права. Это единственный выход, надежда на лондонцев слабая. Вместо стерлингов, очевидно, придет телеграмма с мудрым советом расплатиться с гестапо пенге. Разве нужен он Гезе Ремеру? Теперь от него никакой пользы. Надо развестись с Ольгой — это единственный выход. Но почему это пришло в голову не ему самому?
А разве не приходило? Разумеется, приходило, но он прогонял от себя эту мысль. Намеревался бежать вместе с женой, снять где-нибудь на берегу Женевского озера маленький домик и жить там вдвоем в ожидании конца войны.
— Но я вижу, ты все-таки сердишься, ведь…
— Нет, ты права, Ольга, я не смею связывать твою судьбу с моим несчастьем. Я поступал эгоистично, думая, что десять лет позволяют мне… Между тем я всегда желал тебе лишь добра, поэтому и соглашался на все, чтобы доставить тебе радость, создать уют, я очень люблю тебя, Ольга…
И сморщенный старик ладонями закрыл лицо.
Через несколько минут он встал и пошел в ванную. Когда вернулся, был спокоен, но бледен, как смерть.
— Ты не напечатала бы для меня поручение адвокату?
Жена кивнула головой, села за машинку, не смея признаться, что сегодня после обеда уже ходила к их адвокату.
— Но, прежде чем подать заявление, я заготовлю дарственную грамоту. Библиотеку передам университету, а все остальное завещаю тебе.
— Мне ничего не надо!.. — воскликнула Ольга и, громко шмыгнув носом, принялась печатать реестр: девять персидских ковров…
— А если все же придут в Швейцарию деньги? — тихо спросил доктор.
— Перед богом я никогда не стану разводиться с тобой.
— Спасибо, — прошептал Ремер и, схватив руку жены, осыпал ее поцелуями.
Ольга склонилась над машинкой и после большой паузы сказала:
— Ах, да. птенчик мой, чуть было не забыла…
— Что? Говори.
— После обеда я встретилась с Татаром. Он был так любезен, что предложил свои услуги… Я попросила его завтра после обеда прибыть к нам за город. Видишь ли, нам бы следовало закопать на Швабской горе серебро…
— И ты сказала об этом Татару?
— А что, птенчик мой, разве это плохо? Ведь ты всегда рассказываешь, как Татар тебя любит, какой он надежный человек…
— Конечно…
— К тому же Татар внимателен, вежлив… и достаточно умен. Он знает, что войне скоро конец, сейчас волей-неволей приходится вести себя прилично.
— Разумеется…
— Да, впрочем, все равно кого-то пришлось бы взять на подмогу, ведь нам с тобой не закопать чемоданов…
— Конечно…
— А Татар еще обещал принести железную кассету для драгоценностей.