Море
Шрифт:
— Отлично…
— Птенчик, ты даже не слушаешь меня.
— Как же не слушаю?
— Я договорилась, что в три часа кто-нибудь из нас пойдет на гору, а он явится туда часом позже, чтобы нас не видели вместе… и, спрятав все как следует, сначала удалимся мы, а потом он. Ну как, разве я плохо придумала?
— Нет, ты придумала очень умно, — бесстрастно ответил доктор.
Ольга посмотрела на пепельно-серое лицо мужа.
— Все же… может быть, глупо полагаться на Татара…
«Откуда мне знать, на кого сейчас можно положиться, — думал Ремер. — А может, и действительно сделать так, как советует жена? Ведь не исключено, что деньги придут в Швейцарию, а гестапо все же откажет в паспортах. На кого теперь можно полагаться, во что можно верить? Или их довезут до границы, а там расстреляют обоих? Какой план избрать? Кто знает? Бороться за жизнь или покориться судьбе?»
Он нежно приласкал жену и произнес:
— Ложись, дорогая, уже половина второго.
У калитки опечаленный думами доктор Ремер еще раз обернулся назад. Спускались сумерки, у вершины горы небо переливалось лиловым и розовым цветом. Ремер поежился. Ольга крепко обняла его… Ценности теперь в надежном месте. Но Лондон не ответил. Медленно спускаясь с горы, Ремер все в большей мере испытывал какое-то гнетущее, печальное чувство. Ему семьдесят два года. Если не погибнет от бомбы или не убьют немцы, неизвестно еще, удастся ли дожить до конца войны. На что она, Ольга, рассчитывала, когда так настаивала, чтобы прибегнуть к помощи Татара? Прожить семьдесят два года — долгий срок. Его мать умерла двадцати восьми лет. Жила почти на полстолетия меньше, чем он… А что он успел сделать за это время? Изучил право? Но что это за право, в которое он верил и которому учил других? Куда он всю жизнь спешил? Сколько у него было счастливых часов за все эти семьдесят два года? А этот мучительный, назойливый сон: он подписывает распоряжение об увольнении Гизеллы Керн. По сути дела, он даже не знает, какая она из себя, эта девушка, блондинка ли, шатенка.
Управляющий Татар из-за ограды следил, как старик спускался на улицу Реге, как он плелся к фуникулеру на горе Сечени. Затем не спеша подкрался на цыпочках к воротам, запер их изнутри и спрятал ключ у себя в кармане. Это была излишняя предосторожность. Ремер все равно не вернется; они ведь договорились, что Татар пойдет к фуникулеру через час.
На улице Реге было пустынно, но, если бы даже кто и проходил мимо, все равно сквозь живую изгородь высотой в человеческий рост ничего нельзя было увидеть. Татар пошел прямо к ореху, осмотрелся в огромном саду, пытаясь припомнить, как вел его старик. Но уже темнело, небо заволакивало тучами, сад погрузился во тьму. Татар побродил между деревьями, обогнул теннисный корт и остановился возле гаража. Не может быть, чтобы он не нашел. Он снова приблизился к ореху, нагнулся, разглядел следы ног и тут вдруг вспомнил, что они свернули направо, там стоял еще один орех… Здесь они остановились, здесь Ремер сказал, что за услуги ему заплатят десять тысяч пенге. Затем пошли сюда. Он еще умышленно ударил лопатой по корням дерева, чтобы легче было искать. Верно, вот и свежая земля.
В свежевскопанной, рыхлой земле работа шла легко. Яма быстро углублялась, но Татар тем не менее обливался потом. Он чувствовал, как промокшая рубашка прилипает к спине. Да еще боль в животе не давала покоя.
Между деревьями пронесся легкий ветерок. Зашуршали сухие ветки, казалось, будто они перешептываются меж собой, как люди. Татар вздрогнул, но в этот миг лопата стукнулась о кассету. Он поспешно извлек коробку, достал из кошелька ключ и открыл замок. В коробке был полотняный мешочек, зашитый со всех четырех сторон. Татар распорол его перочинным ножиком, и тут его взору открылись всевозможные золотые цепочки, массивные браслеты… Несметное богатство! Разве кто узнает, если он кое-что возьмет себе? Доктор? Он, поди, рад, что все уже закопано, проверять не придет. А после войны? До той поры еще очень далеко. Не все уцелеют. Может ли остаться в живых этот дряхлый старик? А больше никого здесь не было.
Стремительно наступала ночь, луна еще не всходила. Между деревьями опять пробежал ветерок. А там, позади большой горы, настороженно притаился затемненный город. Только прожектора разрезали небо и светлые полосы, похожие на какие-то древние, таинственные знаки клинописи, метались по темному небосводу. Кому они предвещают жизнь, кому — смерть?
Татар торопливо замел следы своей работы. Кассету он взял себе, оставив в яме только чемодан с серебряными блюдами, столовыми приборами и серебряными монетами достоинством в пять пенге.
Хотя и не было никакой надобности соблюдать особую осторожность, он все же пошел не улицей, а выбрался из сада через теннисный корт и колючие кусты крыжовника.
Войдя в виллу, управляющий устремился прямо в рабочий кабинет доктора. Идти пришлось в темноте, так как Татар не помнил, затемнены ли окна. Пустую кассету он спрятал внизу на книжной полке, а драгоценности вместе с мешочком сунул себе в карман. Ему хотелось закурить, но, удерживаясь от соблазна, он сел в кресло, закинув ногу на ногу, и задумался.
В комнате стоял свежий запах сена и айвы. Удобное, глубокое кресло, мягкие ковры, распирающее карман золото! Богатство с ним, вокруг него, оно здесь, только надо его не упустить.
Страшное волнение овладело им еще с начала дня, когда он поднимался фуникулером на Швабскую гору. Ему почти не верилось, что он, человек сорока двух лет, всю жизнь проживший в Будапеште, сегодня впервые посетил этот район, увидел мужчин в меховых шубах, нарядных дам, которые, сидя в вагоне и даже не думая любоваться простирающимся внизу сказочным миром, долиной, подернутой синей дымкой, виллами с широкими балконами и закрытыми окнами, старательно убранными дорожками, с такой непосредственностью болтали между собой, так как были давно уже знакомы и принадлежали к особой касте: это были жители горы. Татар даже не поверил своим ушам, когда кто-то окликнул его. У городского колодца в вагон сел высокий мужчина с саквояжем врача, это он замахал приветливо Татару.
— Да неужели эго вы, господин Татар?.. Стало быть, и вы здесь живете?
— Нет, только в гости еду, — ответил он, узнав наконец доктора Барта. Тот некогда спас его сына. У Пишты было воспаление легких, и Барта даже ночью несколько раз подряд приходил к больному мальчику. Причем никакой платы за это не брал, так как в ту пору Татар был безработным. Между тем все их знакомство состояло в том, что когда-то в детстве они жили на одной улице. После того как был спасен сын, Татар считал себя неоплатным должником Барты на всю жизнь… Когда врач прошел в вагон, многие приветствовали его, но Барта только кивал головой, продолжая разговаривать с Татаром:
— Как здоровье Пишты?.. Почему вы не покажете его мне? Вот, возьмите, это мой адрес. Кстати, с большой станции видна моя вилла, я вам покажу ее.
— А вы, господин доктор, как поживаете?
Барта махнул рукой. Дескать, разве вы не знаете, как сейчас живут люди? И показал в сторону кафе «Majestik», возле которого на часах стояли эсэсовцы.
— Ну, конечно, ведь, если я не ошибаюсь, вы, господин доктор, еврей!
Вилла на улице Реге показалась внезапно, словно в сказке. Татар зачарованно смотрел на зеленую железную ограду, на густо посаженные деревья, на двухэтажное здание под красной черепицей, с огромной террасой. Жить здесь, жить в подобной вилле…
— Завтра спроважу Императора, — произнес он вслух. — Завтра? Нет, сегодня же… А потом увидим…
Он поднялся, вытянул руки и ощупал мебель. На низеньком шкафчике что-то опрокинул. Запечатанная бутылка. Вынул пробку, понюхал.
— Тминная. Ну, докторишка, ты, оказывается, еще и лгать горазд.
И большими глотками принялся пить прямо из бутылки. Остатки вина вылил на ковер, но тут же вздрогнул, почувствовав, что брызги попали на ботинок.
Когда Татар вышел на улицу Реге, от выпитого на голодный желудок вина у него немного кружилась голова. Он запер не спеша калитку и, как хозяин, еще раз попытался разглядеть скрывшиеся во мраке контуры дома. «Здесь будем жить», — решил управляющий, проверяя замок. И тут вдруг заметил, что неподалеку от него кто-то стоит. Он не видел, не слышал, а только почувствовал это своими взвинченными нервами. «Если доктор, задушу», — подумал Татар, загораясь дикой ненавистью. Бесшумным движением он сунул в карман ключ и, прижавшись к ограде, прислушался. Неизвестный тоже застыл на месте. Теперь уже можно было слышать его прерывистое тяжелое дыхание. Нет, это не доктор.