Море

Фехер Клара

Глаза Карлсдорфера зловеще блеснули.

Жена скрестила руки.

— Может быть, они пытались звонить нам… не надо думать о них плохое… Давай пойдем к ним.

Карлсдорфер встал.

— Спокойной ночи, я лягу спать.

— Ляжешь? И оставишь меня в таком ужасном состоянии? Господом богом умоляю, именем невинного дитяти заклинаю, будь милосердным. А вдруг они попали в беду, лежат где-нибудь мертвые, а ты уже осуждаешь их. Пойдем, узнаем, что с ними, прошу тебя, умоляю…

— Надевай пальто, — сказал Карлсдорфер и встал.

Ночь была туманная, холодная, жестокая. Вместо звезд в небе сверкали вспышки снарядов. Вокруг все гудело, грохотало. Женщина в страхе прижалась к мужу и устало, тяжелыми шагами шла по опустошенному проспекту Андраши, по улице Иштвана Тисы, через Цепной мост в Буду. Где-то внизу, окутанный мраком, бурлил Дунай, на мосту стояли немецкие солдаты и жандармы. Двое стариков молча брели по грязному асфальту. Женщина тихонько всхлипывала, а мужчина шагал, как заводной, бессмысленно глядя куда-то вперед, на грозные языки пламени, то и дело разгонявшие непроглядную тьму.

По длинной лестнице, вырубленной на склоне горы, они добрались до виллы Бардоци. Все вокруг казалось покинутым и мрачным Громко дребезжал звонок, и долго отдавалось эхо, но никто не откликался. Карлсдорфер позвонил еще раз. В саду заскулила собака, а чуть погодя донесся женский голос, но не из виллы Бардоци, а из соседнего двора:

— Напрасно звоните, они уехали…

— Что? Куда уехали?

Но вот появилась и сама женщина. Посвечивая карманным фонарем, она подошла к уличной ограде; судя по всему, это была дворничиха из соседней виллы.

— Иисусе, да никак это вы, ваше превосходительство… Они еще вчера утром уехали на министерской машине со всей мебелью…

— Не может быть! Моя дочь бросила меня здесь! Даже не простилась с нами! Это невероятно! Единственная дочь!..

Карлсдорфер ничего не ответил на причитания жены.

— Наверное, Дюри, он решил уехать любой ценой… Господи, и в такое время… Кто знает, где они спят… — заплакала жена и, быстро семеня, поспешила за Карлсдорфером. Широко ступая своими длинными ногами, понурив голову, он уже ушел далеко и только на углу аллеи остановился, чтобы подождать жену.

Карлсдорфер не испытывал ни гнева, ни злобы: его одолевали усталость да чувство стыда. И это его дочь, воспитанная и взлелеянная им дочь! Связалась с немцами! Бежала в Германию! Разве не она вечно декламировала «Призыв» Верешмарти: «Здесь жить и умереть тебе дано».

Жена наконец нагнала его, взяла под руку и, идя рядом, продолжала тихо плакать. Как ужасно, что женщина своими слезами лишает мужчину крыльев. В студенческие годы ему так хотелось объездить весь мир, поскитаться по свету, но в ту пору мать осталась вдовой и со слезами умоляла не покидать ее одну… А потом, когда он женился…

На какой-то миг Карлсдорфером овладело желание отшвырнуть от себя плачущую, повисшую у него на руке жену, но потом вдруг в нем появилось чувство жалости и бессилия. Что ему, в сущности, надо в его шестьдесят восемь лет? Сидеть перед камином, читать газету «Цюрхер», выпивать свою утреннюю порцию кофе. Вот и все.

— Не плачь, — нежно сказал он, но от этих слов жена зарыдала еще громче.

Ворота уже были заперты. Только после долгого стука вышел наконец дворник. Охая, он принялся корить их, как это они осмелились так поздно покинуть дом? Ведь гражданским лицам в такую пору не разрешается даже на улицу выходить! Да и бомбы сыплются градом. Все жильцы переселились в убежище.

— Переберемся и мы в подвал, — сказала госпожа Карлсдорфер, — помогите нам перенести постель.

Зайдя к себе в кабинет, Карлсдорфер сел к письменному столу, облокотился на него и, охватив руками голову, замер. Не двигаясь и ни о чем не думая, он пристально смотрел на стол. Как сквозь сон, до него доносились из соседней комнаты шаги, разговор, скрип ящиков, шкафов. Все это казалось ему непонятным. Разве двумя-тремя этажами ниже менее опасно? А если вспыхнет пожар или дом обрушится? Лучше уж погибнуть в своем доме, чем пропадать, подобно крысам, где-то в подвале…

В соседней комнате стало тихо, но немного погодя снова послышались шаги, грохот передвигаемой мебели, звон ключей.

— Пойдем, душенька, в подвал, — услышал он умоляющий голос жены.

— Ладно, немного позже… Ты пока иди, я приду потом.

— Ведь бомбят же.

— Ладно, иди.

Карлсдорфер погасил свет и открыл дверь на балкон.

«Еще, чего доброго, схвачу воспаление легких», — подумал он, но эта мысль показалась ему сейчас прямо-таки смехотворной. Все вокруг до самого горизонта объято морем огня, а тут еще кто-то может умереть от воспаления легких или от истощения… Что там такое горит? Карлсдорфер впервые по-настоящему ощутил, как дорог ему этот город. Господи, а вдруг это горит центр или парламент… или мосты гибнут. Полковник Меллер утверждает, что нацисты заминировали мосты. Они способны на это, они на все способны… Они уничтожили, разграбили, расстреляли всю Европу… не оставили камня на камне в Сталинграде, погрузили в вагоны сокровища Парижа, превратили Лувр в конюшню, ограбили Флоренцию, надругались над Римом, превратили в нищих всех жителей Амстердама, стерли с лица земли Лидице, Орадур… для них наш Цепной мост ничего не стоит. Господи, Цепной мост! Может быть, сегодня он проходил по нему в последний раз.

— Я злодей… мы все злодеи, — громко воскликнул старый Карлсдорфер. — Я отдал свою дочь какому-то фашистскому проходимцу, и он убежал с ней на запад, к нашему извечному врагу. Мы ничему не учимся, все забываем…

В соседней комнате скрипнула дверь, но Карлсдорфер не заметил. Опершись о косяк балконной двери, он стоял, не в силах даже сделать два шага, добраться до кресла и сесть в него.

— Карлсдорфер, вы здесь?

— Эй, кто там? — очнулся старик.

— Эмиль Паланкаи, — послышался спокойный и наглый ответ.

— Что вам здесь надо? — с возмущением спросил Карлсдорфер. — Что вы бродите ночью по моей квартире?

— Я пришел за ключами.

— За какими ключами?

— От сейфа.

— Что? С какой стати?

— Если хотите знать, по праву сильного. Не вынуждайте меня применять оружие.

— Убирайся отсюда, нилашистская свинья. Убирайся…

— Дадите ключ?

— Две пощечины, наглый сопляк…

Паланкаи выстрелил.

Послышался болезненный, хриплый крик; в освещенной лучами прожекторов комнате Карлсдорфер пошатнулся и рухнул на дверь.