Морок
Шрифт:
Широкая поначалу дорога стала тускнеть, сужаться, незаметно превращаясь в тропочку, и как-то быстро потеряла отчётливость. Ноги уже топтали не бесплодный пласт почвы, а мягкие волосы невысокой травы. Колея исчезла очень быстро, а вместе с нею пропало всё остальное. Буквально… Ряд елей пропустил вперёд поваленную берёзу, сухие ветки которой понуро грызли землю, преграждая путникам путь. А затем, когда колонна людей всё же преодолела валежник, им открылась совершенно непостижимая уму картина. Впереди, в метрах шести от последних деревьев, рваной линией лес уходил вниз. Падал, обрываясь падью и Холм, было очевидно, здесь заканчивал
— Стоп, команда! — Предостерегающе поднял руку Вадим, останавливая движение. — Конец дороге! Дальше… Обрыв…
Приказав не двигаться, он осторожно пододвинулся к краю, заглядывая в пропасть. Обрыв был внушителен. Первые две сотни ярдов падали откосом по прямой вертикали. Глубже, дно напоминало расслоившийся торт, разломавшийся от неудавшегося нажатия ножа. Грубые отвесы камней мешковидно громоздились друг на друге, изобилуя частыми кустами и кривыми карликовыми деревьями. Очень далеко за ними, зелено-синей шапкой темнел недосягаемый лес, сквозь воздух и расстояние, казавшийся ворсистым ковриком, брошенным, как попало под ноги. Высота, не ради пафоса будь сказано, была ещё та…
Зорин вернулся к группе в подавленном молчании. Его обуревали смешанные чувства. Чувства, которые ещё не успели перетечь в мысли, и поэтому рождали некий вакуум в мозгах и душевный сумбур. Похоже, вопросительные знаки были на лицах у каждого участника экспедиции.
— Вадим, а где же часовня? — Озвучила за всех общий вопрос Наташа. В голосе её звучали растерянные нотки, и Вадим почувствовал, что ответ его будет таким же растерянным и немощным. Ответ несостоявшегося гида. Или Ивана Сусанина…
— Хороший вопрос. — Кратко на выдохе молвил он. Это было единственное, что пришло на язык. Банальная избитая фраза в два слова была заставкой вместо объяснений. Потому как объяснений просто не было и не могло быть. Рациональный ум, несмотря на смятение, где-то в глубинах сознания получил удовлетворение. Ведь пазлы сошлись и ожидание казуса оправдалось.
— Может быть, как-то отклонились от курса? А? Николаич?! — Выдвинул версию Олег. Вопросительный тон рождал надежду. На данный момент, ошибка была бы благом, но обидное заключалось в том, что ошибки и толики не было.
— Это вряд ли! — Уверенно спокойно заявил Вадим. — Холм не так уж велик, чтоб потеряться и заплутать как в джунглях. Если его площадь поделить на четыре условных сектора, то получается, из одного района мы стартовали. Второй сектор всё время тянулся параллельно нашей дороге. Был абсолютно голый и просматриваемый. В третьем — я не обнаружил ничего такого, чтобы могло меня привлечь. За высчетом остаётся четвёртый. Четвёртый, он самый вероятный и расчётный по определению. И мы сейчас, в самой его концевой точке. Факт налицо. Вместо часовни, мы на краю обрыва. Серый Холм в этой области рвётся почти под прямым углом.
Вадим замолчал, смакуя молчание обескураженных ребят. Затем Ваня, без претензий на юмор, сухо выдавил:
— Что ж она, эта часовня, провалилась что ли, пока мы шли?
Смешно никому не стало. За растерянностью встало очередью чувство подпорченного праздника. Было видно по лицам, что всё-таки команда готова уверовать в просчёты его, Вадима Зорина, чем выпестовать фантастические идеи. Всё же Климов не преминул высказать одну из таковых:
— А может, и нет никакой часовни? Может быть, это и есть Морок? Один на всех?
— Это
— Ерунда это всё! — Пробурчала Наталья. — В пустыне люди пить хотят. От жары и жажды у них едет крыша, и соответственно возникают глюки. А у нас что? Мы сыты и пить у нас пока есть. С чего нам вдруг мерещиться?
— Так ведь проклятое Место! Морок! — Эпатажно выговорил Климов, но девушка недовольно цыкнула:
— Иди ты…
Люся колокольчиком рассмеялась и что-то тихо добавила своё, а Вадим, уже не слушая их, погружался в свои соображения. «Мираж? Остренький шпиль с покосившимся крестом — есть мираж, удобно рассматриваемый через линзы бинокля? Н-да-а… И всем конечно видится одно и то же». В довершении этой мысли вспомнилась фраза одного горе-героя из произведения Горького: «А был ли мальчик? Может то, мальчика и не было?» Фраза эта была как бы универсальной таблеткой от тяжёлых сомнений и тупиковых проблем. Действительно, они прочесали всю сопку, исключая лишь безнадёжные места. Пройти мимо высокой башенной постройки просто невозможно. Невозможно не зацепить глазом, пусть даже отдалённые фрагменты стен. А ведь, глаз не зацепил… Странно было вовсе не то, что вне Холма шпиль видели все. Хотя и это тоже… Более странно было, что он, Зорин, почувствовал задолго до обрыва бессмысленность экспедиции. Чутьё это не было чёткой мыслью. Скорее это было что-то надсадно ноющее, жалеющее. Дескать, мол, и чего мы тут ищем? Ведь, не найдём! И не нашли… Сейчас, Зорин именно так переводил прожитые ощущения. Вслух, он произнёс:
— Как бы там не было, мы возвращаемся! Пять минут общего перекура и назад! А уж коли прогулялись, будем считать, что миф нами развенчан. Чудес здесь нет, как и самой часовни. — И предугадывая вопрос Наташи, объявил: — Кому не даёт покоя виденная издали часовня, пусть примут на веру Ванину теорию…
И уже досадливо перебил Наташин возглас:
— Всё, девочки, всё! Довольно нам загадок и приключений! Домой, и без возражений! К пенящимся ваннам и цветным телевизорам! Да и водичку мы здесь не нашли. Так что… Отдыхаем и назад!
Ухватив Олега за локоть, он отвёл его чуть в сторону, заговорщицки тихо заговорил:
— Олежа! Припомни! Ночью во сколько ты меня разбудил?
Олег удивлённо покосился, затягиваясь полускуренной сигаретой, и неопределённо ответил, скривив подбородок:
— Где-то, полчетвертого.
— Да?! Точно?
— Ну да, ты ещё меня отчитал, что не раньше поднял, а…
— Постой! — Перебил Вадим. — Что нибудь ещё ты мне говорил?
— Что ещё? Да нет… Спать пошёл. — Олег собрал складки на лбу, что-то припоминая, потом осветился улыбкой: — Тихо очень было, Николаич! Вот об этом, я тебе и сказал. Помнишь? Странная такая тишина, словно уши заложило. Даже жутковато стало. Во-от… Ты сказал, что разберёмся. Потом, я спать пошёл. А что?
Лицо Вадима окаменело. Суеверный холодок прошёл сверху вниз, заземляясь в пятках. Зябкий ужас окутал плечи, выуживая из памяти следующее: ЗДЕСЬ НЕТ ЛЕШИХ. ЗДЕСЬ ДРУГОЕ.
— Какая-то проблема, Вадим? — Головной тревожно заглядывал ему в глаза.
— Мы возвращаемся. — Треснутым голосом произнёс Вадим.
— Да это понятно. Только почему так трагически сказал. И лицо такое…
— Какое?
— Будто привидение увидел.
— Тут нет привидений. Тут другое…
— Что другое?