Морок
Шрифт:
— Ничего, ничего… — Вдруг произнёс незнакомец. — Сейчас ты успокоишься. Выровнишь сердцебиение, и… Знаешь… Перестань мучить извилины! Все ответы на вопросы у меня. Пройдём к костру!
Последние слова были как приказ. Вадим только и смог вымолвить растерянно:
— Пройдём… Те… — От волнения он перешёл на «вы». Шок от нахлынувших впечатлений и подавляющая энергетика чужака делали его ведомым. Старообрядец знал то, ЧЕГО НЕ ЗНАЛ ОН. И это являлось, по сути, критерием доминанта первого. Пока шли, Вадим глядел ему в спину, и не мог избавиться от ощущения знакомости. Вот так же когда-то он шёл и глядел ему в спину. Когда-то? Тьфу, ты… Параноидальный бред!
Они сели к огню, друг против друга, но таинственный гость не спешил поднять глаза. Некоторое время
— Я знаю, мой взгляд тебя смущает. Поэтому, лучше будет, если я не буду глядеть тебе в глаза. Мы не знакомы. И в то же время знаем друг друга. Как ни странно это звучит, но в парадоксе скрыта чистая истина, нежели в том, что принято называть правдой вещей. Кто я? Откуда? Как? Вот вопросы, на которые ты ждёшь ответы. Но твое приземлённое сознание не способно адекватно отнестись к знанию. Для этого необходимо пройти путь. Так у нас называют истечение времени. ПУТЬ… Но до него — отчаяние на грани сумасшествия. Поэтому… Я здесь.
Собеседник кинул взгляд, как хлестнул бичом. Вновь опустил взор. Вадиму показалось, что он сходит с ума. ОН ЗНАЛ этого человека, хотя он его не знал. Липкое навязчивое ощущение повтора проникло в сознание глубокой занозой, вытесняя оттуда остатки здравомыслия. И даже заковыристая речь визитёра была ничто, по сравнению с этим ощущением. Ощущением, подобным амнезии, когда память помалу возвращается: вспоминаются имена, лица… Но возвращается она кусочками, фрагментами, из которых ещё предстоит сложить мозаику. Только здесь Вадиму вспоминать было нечего, да и амнезии у него не было. Здесь что-то другое. Что???
Полное смятение внутри и растерянность, не давали Зорину взять бразды разговора в свои руки. Уже больше минуты молчал и незнакомец, что-то решая в себе. Наконец, Вадим выдавил, пожалуй, самое естественное, что могло родиться у него в этой ситуации:
— Вы-ы кто… Кто?
Незнакомец не поднимая глаз, заговорил, чётко чеканя рубленые фразы:
— Разворачивай команду назад! Пока, не поздно! Пока, не пересекли врата… Это всё, что имею и могу сказать! Ты! — Тут он сделал нажим. — Ты, Вадим, должен верить мне. Как самому себе. Уходите!
Голос старообрядца был ровный: не тихий не громкий. В нём не было ни угрозы, ни гнева. А было что-то вроде мягкого укора и отческого сожаления. Дескать, что я тебе непутёвому говорю… Всё равно ведь сделаешь по-своему. Пока он говорил, Вадиму казалось, что голос отделяется вовсе не от говорившего. Ему казалось, что этот голос звучит внутри него самого и, теперь железно ясно, кому он может принадлежать. Второй половине его «я», что вечно спорит со здравым смыслом, оппонируя ему во всём, особенно в сложных диллемах. Будь он у костра один, это был бы всего лишь спор с самим собой и, ей богу… Это не было бы наваждением. Но он видел против себя сидящего человека, ЗНАКОМОГО ему незнакомца, который шевелил губами, отчеканивая речь.
… Уходите! — Колоколом ударило последнее слово.
Вадим слышал всё, но услышал только это. Чехарда в душе и сумятица в мыслях не давали сфокусироваться в деталях. Стало понятно главное. Их выдворяют отсюда. Не то, что бы гонят. Вежливо просят уйти. Вот так просто. Без всяких объяснений. Убедительно проникновенно просят… Но почему?
— Но… Почему? — Озвучил свой вопрос Зорин.
Сюрреализм происходящего положительно достиг апогея. Как раньше, так и сейчас, Зорин сидел, опёршись локтями в колени, произвольно сбросив кисти вниз. Руки пришельца покоились на коленях, один в один копируя его позу. На третий план давно ушло трезвое осмысление вещей. Вадим мучительно копался в памяти, но ничего там не находил. Эффект де жа вю был настолько силён, что сводил с ума. Анализ был бессилен. Хотелось просто тупо спросить: «Где мы раньше могли видеться?» И он уж было открыл рот. Но незнакомец опередил, напугав его ещё больше.
— Видеться мы нигде не могли… Оставь попытки что-то понять! — Старообрядец вдруг повысил голос. — Почему вам туда нельзя?! Да потому что с мерилом человеческих знаний ТАМ вы ЧУЖДЫ. Там нет леших и других
По мере того, как гость говорил, вместе с его речью изо рта вылетали клубки пара, что бывают характерны при холодной погоде. Изменений в температуре Вадим не почувствовал, к тому же его дыхание не создавало этого. А ещё… Пар таял, но насовсем не исчезал. Он растекался, создавая вокруг невидимую сетку. Воздух становился плотным как стекло. Он и выглядел как стекло. Голос гостя из застеколья стал звучать глуше, тише, словно проходил сквозь эту стекольную толщу. А потом… В последних словах он поднял голову. Зрелище уф-ф… Выходило за рамки объяснимого. Незнакомец поднимал голову мед-лен-но. Ровно как был включён режим замедленного просмотра, с покадровым акцентом. Картинка завораживала и не отпускала, но скоро плотное стекло воздуха приобрело матовый тон. Собеседник стал еле различим, но слова его эхом отдавались в сознании:
… Ты выдержишь, а они — нет!
В уши влетел резкий звуковой дискант, какой бывает в аудиоискажениях микрофона. И… Противный режущий звук оборвался, а вместе с ним схлынуло всё… Всё.
Вадим сидел у костра один. Напротив него никого не было, да и не могло быть. Жарко пылал огонь, весело треща прогоревшим древом. Ночь мирно переливалась звуками, готовясь передать права утру. Ленивая трель сверчка гармонировала с далёкими отголосками сов и предсмертным писком их жертв. Лес, как и раньше, дышал, двигался. К тому же, стал слышен и осязаем ветер. Напротив него НИКОГО не было. А разве был кто-то?
Вадим порывисто встал, пытаясь с ходу перепонять, переосмыслить пережитый кошмар. Спал? Но когда и на каком отрезке он заснул? Да и может ли сон, быть таким филигранно чётким? Если не сон, то что? Наваждение? Пресловутый морок? Игра расшалившегося воображения?
Он обошёл, внимательно осматривая место, где сидел его посетитель. ЯКОБЫ сидел… Притоптанная трава… Не факт! За время разбивки лагеря, тут кто только не сидел. Вон, и окурочки неподалёку. Придавленные подошвой Головного. Зорин включил фонарь и пошёл по лагерю также далеко за границы его, как ходил (или не ходил?) во сне (или не во сне?). Осмотр кустов ничего не дал, да и не смешно ли искать там ответ. Прятался в них кто или нет, ветки бы ломать точно не стал. Зорин пошёл назад, невольно сравнивая ТОТ обход и этот. Звучание внешнего мира, собственные издаваемые им звуки, органично вписывались в текущую реальность. Он чувствовал лес. Голова работала ясно. А ТАМ всё как в бреду. Хотя нет… И там, всё было реалистично.
Вернувшись, Вадим взял топор и поделил пару чурок на трое. Закинул дрова в огонь, поиграл веткой в углях. Огонь робко облизнул новую пищу, но уж через минуту жадно поглотил. Двигательная гимнастика переключила взбудораженный мозг на мирный заурядно бытовой лад. Рациональность текущего момента и предутренняя свежесть теснили и выталкивали из прагматичного бытия бессвязную мистику. Сейчас, бодрствующий и ясно думающий организм оценивал пережитое видение, только как сон и не иначе… Боже! Но до чего же, осязаемо реалистичен! Таких сновидений он ещё не видел. Может быть, и видел, но не всё помнил. А тут… Захочешь, не забудешь. Сплошной комок нервов и эмоций… А леденящий холодок ужаса на ощущениях де жа вю? Вадим улыбнулся, прокручивая в памяти подробности сна. Он помнил все слова незнакомца, только вот в яви сон однобоко расшифровывался как встреча с самим собой. Со своим внутренним сомнением и страхом. Так, ведь? Внутренний спор. Предостережение самому себе. «Вот уж, не думал, что увижу свою вторую ипостась в образе старца-старообрядца». — С иронией размышлял Вадим. — Не-ет… Пора прекращать заниматься самокопанием, пока вконец шизой не стал». Любопытно, что начало и середина сна шли в один уровень с явью, но в итоге сон всё равно начал ломаться и в конце уж, сплошняком полезла чертовщина не влезающая, ни в какие ворота.