Морозных степей дочь
Шрифт:
— Вот тебе сказка, а мне бубликов вязка. Хи-хи, ха-ха, — весело проговорила она, а лучина взялась желтым, как прежде. — Ох, белый свет не околица, а пустая речь не пословица, — назидательно изрекла она, когда герой поднялся с колен. — Одно незабвенно: быть по-сказанному как по-писанному!
Старуха, всё также слепо глядела в пустоту перед собой, а Рэй так и не был уверен, жива ли та, и с кем он только что общался.
— Поглядим, поглядим, — с усмешкой завершила она и принялась за очередной складный напев: — Неотпетая душа вышла да гулять пошла.
В заколдованном лесу кто ее
Не пройти уж через мост, век плутает меж берез.
Оставайся у меня, под лучиной, у огня…
С этими словами горящая призрачным огнем лучинка вдруг опала, оставив перед глазами ледяной мрак. Что-то холодное коснулось лодыжки, затем запястья, а потом и по шее медленно пополз тяжелый холодок. Тонкое шипение послышалось над ухом.
Очнувшись, Рэй вдохнул воздух так жадно, словно не дышал пару минут! Вокруг стоял лес — глухой и мутный из-за тумана. Озноб так и бил через тело. Рэй уложил ледяные ладони на лицо, провел вверх по волосам и закинул голову к сереющему утреннему небу.
Он хотел бы поверить, что всё ему приснилось. Сейчас они с охотниками и мастером-копейщиком уберут бивак и продолжат охоту. Да как бы не так. Не было уже поблизости ни охотников, ни Ярослава с Тихомиром, да и очнулся Рэй вовсе не в биваке.
Он бросил взгляд на зеленый дневник, что опять оказался под рукой, точно преследуя. Уж десяток раз должен был потеряться, проклятый, а он тут как тут. Раскрыв, Рэй вгляделся в смазанный угольный рисунок ночного зверя, потом ненароком перелистнул страницу, и сердце снова тревожно застучало. Лист сверху донизу оказался исписан дергаными письменами, присыпанными маркой угольной крошкой. Он разобрал собственный почерк и стихи, что напела карга во сне.
Нужно было идти. Вчера вечером отряд пересек реку, именно на восточном берегу этого рукава Медвежьих притоков охотники планировали продолжить поиски.
«Прочесть три стиха, чтобы извести зверя? Вот он какой, геройский путь. Но если чудище нападет, я и пары слогов пропеть не успею», — с досадой выдохнул он. Что-то подсказывало, что волшебные стихи нужно не просто оттарабанить набегу, спасаясь от кудлатого, а сделать это с чувством и истовым вдохновением.
Туман стал почти прозрачным, но полностью не исчез, солнце так и не изволило выглянуть. Блуждания по чаще продолжались до полудня, когда мрачнеющее с каждым часом небо всё же отпустило на землю первые капли — вчера охотники предупреждали о дожде. Ветер сердито заметался в кронах, заставляя стволы поскрипывать. После обеда на лес и вовсе обрушился ливень.
В войлочных туфлях хлюпала вода, однако Рэй не оставил попыток выйти на кого-нибудь из отряда: двигался расширяющейся спиралью. Те, скорее всего, разделились на группы, чтобы увеличить охват. На душе скребло и от того, что Ярослав наверняка решил, что выбравшийся на свободу узник попросту удрал при первой же возможности.
Часы меж тем тянулись. Лес промок насквозь. Трава то и дело скользила под уставшими ногами. Как вдруг впереди раздалось слабое, протяжное «кря». Рэй был уверен, что этот утиный звук издает специальный манок, из тех, что были у охотников. Тут ко
Он прорывался сквозь мрачный лес, старательно отмахивая руками. Во что бы то ни стало требовалось не только воссоединиться с отрядом, но и успеть предупредить их о непростой природе намеченной цели, ведь недаром местная шептуха снарядила его аж тремя колдовскими распевами. Долгое «кря» прозвучало совсем близко! «Ни стрела, ни копье не нагонят». Герой бросился через шиповник и, не заметив свежих царапин, вырвался на лужок.
На земле лежал человек в костюме защитного цвета — один из загонщиков. Этот с силой прижимал руку к груди, по которой будто разлили полведра бордовой краски. Издающий щадящие писки манок был крепко зажат в зубах.
— …Да, живой, живой, — ответил охотник, жмурясь от боли. — Только рука вот. Ох, здоровая же гадина! Больше медведя, но прыткий не по весу, айх, дрянь! — прохрипел он, когда Рэй отогнул его руку: зияющие полосы сверкнули в разодранной на бицепсе одежде, кровь стекала ровным каскадом.
— Давай бинты — помогу.
Суровый загонщик отмахнулся:
— Сам перевяжусь! Беги лучше к остальным. Там, — размыто указал он, — мужики с собаками за ним по следу идут, старик говорит, уж подстрелил его, вот-вот нагонят!
Рэй сорвался с места, но раненый успел окликнуть:
— Эй, самострел бери! Да сумку тоже. Я не унесу. Давай-давай!
Рэй поднял снаряжение: разряженный арбалет и заплечный вещмешок. Уложил снаряд на ложе и продолжил погоню. Поначалу он слышал чьи-то твердые шаги впереди и, кажется, бряцанье чешуек брони Ярослава, но недолго. Собачий лай доносился то с одной стороны, то с другой. Где-то далеко прокатился мужицкий крик, но скачущее по лесу эхо не позволило определить направление — Рэй поднажал, однако спустя время так никого и не встретил.
Остановился. «Тук, тук, тук, тук», — энергично отбивало сердце. Он закрыл глаза, весь обратился в слух, ощутив шуршание каждой капельки. Дождливый лес был покоен. Оставалось лишь гадать, куда умчалась охота. Хорошо побегали.
Минуло несколько часов.
Дождь по временам слабел, но издыхающая морось не прервалась ни на секунду. Хвоя, сырость и трава — ароматы леса вились вокруг. И за всё время герой больше не слышал ни собак, ни охотничьего свистка. Со всех сторон виделся и север, и юг. Внезапно вовсе не зверь, скрывшийся в пучине лесов, оказался проблемой, тревожный факт был налицо: искатель заблудился.
Чаща начала полниться сумерками. Сначала потерялись далекие деревья, потом те, что стояли поблизости; всё смешивалось в серо-голубую массу, небо переменилось с бусого на дымно-серый.
Голод и холод одолели охотничий инстинкт. Рэй давно разрядил оружие. Обессиленный, мокрый насквозь, он брел вперед, уже не особо приглядываясь к окружению. Охотничий самострел тяжелел с каждым часом, однако бросать чужую вещь, да и единственное оружие, было нельзя. В диком лесу не попалось ни одного места, где можно было б укрыться от непогоды. Припомнились шишкуны, неши и буки — пока невиданные существа, но встречаться с ними вовсе не хотелось.