Морские гезы
Шрифт:
— Когда ты выходила за меня замуж, ты ведь знала о моих отношениях с твоей матерью. Тебе это не мешало, — сказал я.
— Это ведь мама, — произнесла она таким тоном, словно измена с ее матерью таковой не являлась.
— Не важно, кто. Или ты заполняешь всего мужчину, или свободное место займет другая. Ты не стала бороться, отдала излишки любви брату и продолжила так делать даже после того, как мы уехали из Роттердама, — поделился я своими наблюдениями.
— Разве грешно любить брата?! — возразила она.
— Нет, но ему надо отдавать только то, что не поместилось в мужа, — сказал я.
Несмотря на все обвинения в адрес мужчин, женщины
— Давай переедем в Лондон, — предложила жена, когда мы немного успокоились.
— Если будешь и дальше продолжать также страстно, то это будет ни к чему, — заверил я.
— Я не потому, — молвила Моник, хотя я понял, что именно потому. — Там не так скучно, как здесь, товаров красивых больше.
В Сэндвиче она уже скупила все мало-мальски красивое. С любой прогулки по городу ее служанка тащила ворох всяких вещей, по большей части абсолютно не нужных. Следом на постоялый двор подтягивались продавцы с ее расписками. Я сделал ошибку, оплатив их в первый раз. Теперь у моей жены неограниченный кредит во всех лавках города.
— Друид мне рассказал, что скоро в Англии начнется война пострашнее той, что сейчас идет в Голландии. Он не сообщил, когда она начнется. Может быть, после нашей смерти. И еще он сказал, что после того, как Голландия освободится от испанцев, она превратится в богатую и сильную страну, — рассказал я. — Так что давай держаться от Лондона подальше, а к Роттердаму поближе.
— Мама говорит, что это не друид тебе рассказал, что это ты — колдун, — заявила Моник.
— Я — не колдун. По крайней мере, не в том смысле, как ты думаешь. Просто умный, образованный и много знающий человек, — возразил я.
— А если и колдун, ничего страшного, — произнесла жена.
Будь не таким, как все — и женщины будут любить тебя вопреки всему.
38
В начале марта я занялся фрегатом. Корабль стоял в сухом доке. Его проконопатили, покрыли борт смолой, а потом начали наносить мазь грязно-белого цвета. Состояла она из серы, сала, свинцовых белил, масла буковых орешков и рыбьего жира, смешанных в определённой пропорции, которую корабелы держали в тайне. Жучки-древоточцы, правда, не ведали, что эта мазь вредна им. Сколько бы ее не наносили, все равно при плавании в теплых морях доски обшивки быстро становились пористыми.
День был теплый, солнечный. Я стоял на краю котлована, наблюдал, как внизу рабочие макали в чан, подвешенный над небольшим костерком, большие кисти на длинных рукоятках и наносили мазь на подводную часть фрегата. Мазь воняла так, что даже на приличном удалении от котла меня подташнивало. Мое присутствие на краю котлована гарантировало, что рабочие не схалтурят. Стук копыт оторвал меня от этого приятного во всех отношениях мероприятия.
Под Вильямом ван дер Марком, бароном Люме, был вороной фризский жеребец, довольно крупный и очень нервный. В эту эпоху крупных фризских лошадей стали использовать, как гужевых. Покажи мне своего коня, и я сажу, кто ты. Биллем ван Треслонг ехал на сером «в яблоках». Третьим на саврасом коне скакал Ленарт ван Грефф — мужчина лет тридцати пяти, полный, с круглым лицом с ярким и, по-моему, нездоровым
Обменявшись приветствиями, Вильям ван дер Марк спросил:
— Скоро корабль будет готов к выходу в море?
— Через неделю, — ответил я. — А что — не терпится надрать испанцам задницы?!
Все трое улыбнулись.
— Никуда они от нас не денутся! — заверил барон Люме и, посмотрев в сторону английских кавалеристов, добавил: — И никто нам не помешает!
— Англичане собираются помешать? — догадался я.
— Не совсем помешать, — ответил он. — Три галеона с ценным грузом, захваченные тобой у самых берегов Испании, вывели короля Филиппа из себя. Он потребовал, чтобы Бесси (так любя называли свою королеву англичане) выгнала нас из своих портов, а она не готова сейчас к войне с испанцами.
Теперь буду знать, что именно из-за меня так плохо поступила английская королева с голландскими кальвинистами. В отличие от голландцев, я знаю и другое: плохо иметь англичан врагами, но еще хуже — союзниками. Если решат, что не сможешь им отомстить, предадут обязательно.
— Сколько людей ты можешь перевезти на своем корабле за один раз? — спросил Вильям ван дер Марк.
— Смотря куда, — ответил я. — Если в Эмден, куда самое большее двое суток хода, то можно сотни четыре или даже пять набить в трюм и на палубу, а если в Ла-Рошель, то на палубу лучше не брать. В океане можем в шторм попасть.
— В Эмден пойдем, — сообщил барон Люме. — Там тоже не очень рады будут нам, но потерпят, пока мы новое место найдем. Людовик Нассауский скоро начнет наступление из Франции. Как только захватит какой-нибудь порт, сразу переберемся туда.
Значит, в Эмдене застрянем надолго.
— Хочешь, чтобы перевез ваших людей с семьями? — спросил я.
— Да, — ответил Вильям ван дер Марк. — Мужчины переправятся на буйсах, а женщин и детей собираемся отвезти на галеонах и твоем корабле. Пойдем все вместе. У Флиссингена стоит испанский флот. Знают, что мы вынуждены уйти из Англии, хотят перехватить.
— Когда в путь? — спросил я.
— Все корабли под флагом князя Оранского, которые застанут в английских портах первого апреля, будет арестованы, — проинформировал он. — Так что выйдем в конце месяца.
— Фрегат к тому времени будет готов к бою и походу, — заверил я. — Воду мы возьмем, а едой и матрацами и подушками пусть сами запасутся.
— Они сами о себе позаботятся, — сказал барон Люме. — Два дня как-нибудь потерпят.
По закону подлости в последние дни марта разгулялся шторм. Северо-восточный ветер силой баллов девять пригонял к нам довольно высокие волны. Из-за нагона поднялся уровень воды в реке, сведя почти на нет отлив. Мы ждали улучшения погоды до тридцать первого марта. Поскольку оно не наступило, приняли решение выйти в море, попробовать добраться до родных берегов и там, возле острова Остворн, подальше от испанской эскадры, переждать плохую погоду. Только в самую сильную фазу отлива кораблям эскадры удалось выйти в море. Оно встретило нас неласково, будто запрещало уходить из Англии.