Морской герой
Шрифт:
Удар верный. Мужчина валится навзничь, роняя доски на камни. Смотрит на них напоследок, и взгляд его выражает обиду и гнев — вполне оправданный, можно сказать. Истекая кровью, он умирает у них на глазах.
— Я был вынужден, — тихо произносит Турденшолд.
Фабель отзывается кивком.
Они оттаскивают труп в сторону, пытаются спрятать в шиповнике, но и он, и они здесь слишком выделяются. Доски и вовсе некуда деть. Бросив все, они поспешно уходят. Перевалив на другую сторону пригорка, так что и Дюнекилена опять не видно, они останавливаются передохнуть, и Гроза Каттегата говорит:
— Может быть, это был ее сын? Нес доски для гроба?..
Фабель снова кивает.
Теперь не время осторожничать. Никто не скажет про Грозу Каттегата, что он опасается идти первым. Он выбирает самый высокий пригорок, куда незамеченным влезть трудновато, а влез — укрыться особенно негде. Они прячутся за небольшой плитой. А тут еще чайки поднимают крик. Словно нанялись на службу к шведам и вознамерились известить их, что Гроза Каттегата высадил своих лазутчиков.
Он достает бинокль. Изучает берег аршин за аршином, видит
В самой глубине залива расположились шведские суда. Он насчитывает двадцать с лишком, большинство — тяжелые транспортные баржи, очевидно, загруженные полностью снаряжением для полков короля Карла. Есть и два линейных корабля; насколько он может судить, пушки стоят наготове у портов. Прибрежные холмы кишат людьми. Но разгрузка — невесть почему — вроде бы еще не начата. Тем лучше для него. Должно быть, король Карл медлил с приказом, пока оставалось неясным положение на границе.
Но теперь-то вот-вот начнут?..
Турденшолд видит также группу офицеров, явно высших чинов, и один из них верхом. Ему вспоминаются слова фон Стерсена: «Шведский король Карл предпочитает, когда позволяет обстановка, сидеть на коне в окружении пешего отряда». Так-так… он всматривается до боли в глазах… похоже, новые офицеры, которые присоединяются к группе, отдают честь всаднику? Уж не сам ли король Карл вскочил на коня и прискакал сюда, чтобы лично увидеть, что происходит в Дюнекилене, и отдать приказ, прежде чем возвращаться к войскам у Фредрикстена и вновь повести их на приступ?
Не так уж много часов требуется искусному всаднику, чтобы на быстром коне проделать путь от Фредриксхалда до Дюнекилена.
Жгучее волнение охватывает Грозу Каттегата. Он подтягивает кремнёвку. Прикидывает, кто из них двоих лучший стрелок: он или Фабель? На Фабеля он особо не надеется. Да и сам он больше привычен к пистолету, чем к кремнёвке. К тому же мишень находится на расстоянии двух выстрелов, если не больше. А если метить выше? При удаче пуля попадет прямо в цель. И никто не поймет, откуда стреляли.
Но он не торопится. Понимает: сейчас лучше не горячиться, можно все испортить и ничего не достичь. После выстрела немедленно примутся искать стрелявшего. Могут найти лодку среди шхер. Убитого с досками. И придется Тёндеру без Грозы Каттегата поднимать паруса и брать курс на Ларколлен.
Он даже отчасти рад, когда группа трогается с места и всадник исчезает за домами.
Случай упущен, и он это сознает. Сознает также, что за желанием выстрелить крылось опасение за исход атаки, от которой он теперь не может уклониться. Делает знак Фабелю. Они спускаются крадучись с пригорка и идут обратно туда, откуда пришли. Только обходят другой тропинкой покойника и дом, где лежит мертвая старуха.
— Сегодня ночью… — говорит он Фабелю и улыбается.
Натянутая улыбка человека, нарушающего приказ. Но ему двадцать пять лет, у него короткая шея, и он уже не думает о том, кому перерезал горло.
— Есть ли у них батареи на берегу, вот вопрос, — шепчет он Фабелю.
Но еще больше беспокоит его сейчас другое: как бы лодку не обнаружили.
Нет, вот она — стоит на месте, покачиваясь на волне, они садятся на банки и промачивают горло водкой, прежде чем грести обратно к отряду.
Из вестника «Хроника событий», июль 1716 года, фамилия корреспондента неизвестна
Стремительно проскакав весь путь от Торпума под Фредриксхалдом, король Карл XII в ночь на шестое июля прибыл в Дюнекилен. Его появление было полной неожиданностью для офицеров на стоящих здесь судах королевского флота и, по слухам, вызвало немалый переполох. Рано утром король инспектировал батареи на берегу и выслушал доклад командира флотилии, адмирала Стрёмшерны, какие пушки и какое прочее снаряжение доставлены транспортными судами. Таким образом, не подлежит сомнению, что король намеревается возобновить штурм крепости Фредрикстен.
Шведская флотилия в Дюнекилене насчитывает около 25 судов, среди них много галер с тяжелым грузом, и проводка их, несомненно, потребовала величайшего искусства. Здесь, в надежной и узкой гавани Дюнекилена, судам не грозит нападение. Отсюда можно будет в несколько дней переправить снаряжение по суше до пролива Свинесюнд и дальше, непосредственно под Фредрикстен. Правда, эта транспортировка будет стоить крови, падут и лошади, и люди. На обочинах дорог от самой границы валяются трупы животных и разбитые подводы, в канавах лежат убитые солдаты, многие хутора сожжены, возможно из-за небрежного обращения солдат с огнем, но, пожалуй, чаще речь идет о карательных мерах короля против крестьян, неохотно удовлетворяющих нужды войска. Идет набор крестьянских парней, чтобы восполнить чувствительные потери армии. Рассказывают также — но это военная тайна, не предназначенная даже для ушей самого короля, — будто молодых крестьянских девушек забирают для солдатских нужд, ибо послушание и сила солдат возрастают, если питаются тем, к чему всегда вожделеет мужчина. Однако король — шепчутся его офицеры в веселой компании — никогда не испытывал этого голода и не понимает тех, кто ему подвержен.
Зато адмирал Стрёмшерна в этом смысле относится к солдатам с большим пониманием. Ему под шестьдесят, он совсем недавно удостоен королем дворянского титула. Прежде он звался Улаф Кнапе, но так как «Улаф» плохо сочетается с его новым, более благородным прозванием, отныне, по личному распоряжению адмирала, возбраняется звать его именем, данным при крещении. Адмирал Стрёмшерна удостоился высокой чести за редкостное умение во всякое время обеспечивать военный флот необходимым количеством матросов. Любые средства были хороши, и друзья говорят с похвалой, что потоки крови, пролитые им на шведской земле, мало уступают тем, кои прославили его соратников на европейском материке. В то же время, как уже сказано, Стрёмшерна с великим пониманием относится к насущным нуждам своих людей. Крестьянину, что рассчитывал уберечь теленка, или матери, задумавшей спрятать свою дочь, предоставлялся короткий срок на размышление, после чего адмирал посылал за огнивом или приказывал пустить в ход плетку. Как-то даже странно, что отважному, сильному и усердному Стрёмшерне поручено командовать судами в Дюнекилене, а не что-нибудь более сложное. Но это говорит о том, сколь важно для короля, чтобы под Фредрикстен была доставлена тяжелая артиллерия.
Рано утром ваш корреспондент передал через адъютанта ходатайство об аудиенции, надеясь получить высказывание короля, но встретил отказ. Однако вскоре корреспонденту было дано понять, что ему дозволяется следовать на расстоянии за королем и его офицерами при инспектировании береговых батарей. Король ехал верхом. Нельзя было не удивляться его беспечности, тем более что всего несколько дней назад при атаке на Фредрикстен рядом с ним был убит один из его высших офицеров. Притаившись в шхерах, хороший стрелок, к тому же вооруженный биноклем — если представить себе стрелка с таким современным прибором в здешних краях, — вполне мог бы застрелить короля. Офицеры стремились окружить короля и его коня защитным кольцом, но он не только возвышался над ними, но и повелевал жестом, чтобы они расступились. Вашего корреспондента удивило также, что король не стал инспектировать суда. Кажется, он вообще не удостоил их взглядом. Видимо, неспроста говорят, что недостаточное знание моря и моряков — уязвимое место короля. И будто поэтому (как утверждают офицеры, пожелавшие сохранить в тайне свои имена) у короля бывают вообще-то ему несвойственные приступы бешенства, когда в его присутствии упоминают так называемого Грозу Каттегата.
Выгрузка пушек и прочего снаряжения вот-вот должна начаться. Рубят лес для плотов, чтобы свезти на берег тяжелую артиллерию, из окрестных хуторов сгоняют людей и лошадей. Шведы привели сюда также некоторое количество пленных из Фредриксхалда, в том числе гражданских лиц. Обращаются с ними хорошо, насколько позволяют обстоятельства; одна женщина, подозреваемая в участии в поджоге Фредриксхалда, даже прибыла верхом на лошади. Правда, у нее серьезное ранение. Если о ее деятельном участии в поджоге станет известно адмиралу Стрёмшерне, он, вероятно, прикажет ее расстрелять, причем это скорее будет вызвано желанием угодить королю, чем покарать патриотку. Ваш корреспондент посетил подвал, где содержат пленных, и при этом видел упомянутую женщину. Она не красива и не так уж молода.
Здесь утверждают, будто офицеры, в том числе сам адмирал Стрёмшерна, предпочли бы, чтобы король поскорее отправился обратно в Торпум. Кроме того, что присутствие короля заставляет беспокоиться о его охране, при нем офицеры армии и флота ни минуты не могут ощутить себя свободными. Говорят, по этой причине в усадьбе Дюне, по соседству готовится большое пиршество в честь короля. Честь — честью, но вернее всего за этим кроется умысел сыграть на отвращении короля к подобного рода застольям и побудить его отправиться восвояси. Насколько истинны эти слухи и можно ли говорить об изощренном коварстве против великого монарха, об этом ваш корреспондент судить не берется.
В утренние часы корреспонденту посчастливилось несколько мгновений лицезреть короля, когда он инспектировал батареи на берегу. У него было усталое и, прямо говоря, недоброе лицо, глаза горели желтым пламенем, которому монарх, однако, не позволяет выплеснуться через край. Молодой и сильный человек, но в то же время осунувшийся и ожесточенный. Он был неразговорчив. Лицо его отнюдь не излучало радости. Напрашивается сравнение с людьми, о которых говорят, что они отбрасывают тень, даже когда отсутствует свет.
Он потерял Европу и хочет приобрести Норвегию.
Моему курьеру пора в путь.
Старик в арестантском подвале норовил выглядеть еще старше и несчастнее, чем был на самом деле. Он до тех пор канючил, что хочет пить, пока стороживший их одинокий матросишко не выпустил этого дохляка на волю, только бы не слышать его нытья. Выбравшись из подвала, Гауте расположился на солнце лицом к морю, вдыхая свежий запах соли и влажных водорослей. В гавани стояло на якоре два десятка судов. Берега кишели солдатами и матросами. Было ясно, что вскоре начнется разгрузка.
Гауте сидел и думал про Улауг, про ее искалеченное бедро — видно, сломана кость. Сперва надо расположить шведов в свою пользу, не такие уж они нелюди, если подойти по-хорошему. Затем он попытается переправить Улауг на какой-нибудь из соседних хуторов, чтобы как-то ее подлечить. Гауте часто думал о шведах с большим расположением, чем о своих согражданах в Фредриксхалде. Застрелишь шведского вояку — прямая польза, и не наушники они, а еще Гауте слышал, что в Швеции есть закон, по которому всем старым солдатам положена пенсия. Внезапно он вытаращивает глаза. Среди снующих мимо людей он видит свою молодую жену Кари Расмюсдаттер — она стоит и разговаривает с шведским солдатом.
Он протирает глаза, но волей-неволей вынужден признать, что не ошибся. Безотчетно спешит спрятаться за камнем. Будь у него здесь кремнёвка — но она зарыта в землю дома, в Фредриксхалде, — прицелился бы в солдата, повел бы ствол чуть в сторону — рука тверда, глаз меток — и на миг поддался бы сокровенному желанию, которое иногда посещает его. Спустить курок… И в возникшей сумятице незаметно затеряться в толпе матросов и солдат.
Но у него нет оружия. Гауте сидит за камнем, не сводя с нее глаз, и вдруг его осеняет догадка, как она очутилась здесь. Небось вынюхивала, где он, болтала языком налево и направо и оказалась в числе пленных еще и потому, что эта молодая тварь не прочь пойти с солдатами. Охваченный злобой, сейчас он и впрямь застрелил бы ее. Да только нечем.