Морской сундучок
Шрифт:
Наталья посмотрела в иллюминатор и сбоку от парохода нарисовала небоскрёб.
Виктор Саныч как-то торжественно посмотрел на меня, говорит:
— Дело вот какое: нашему боцману шестьдесят лет сегодня. Все моря и океаны прошёл. В Америке был. В Арктике лёд ломал. В войну грузы через океаны возил. На груди у него орден Трудового Красного Знамени, «Знак Почёта», медали. Приветствие надо написать.
— Конечно, надо, — говорю. — Вот так, как сказали, так и надо.
И записал слово в слово. И как ордена на груди горят, и как
Пришвартовались мы. Капитан заглянул в каюту, спрашивает:
— Ну что, готово? Вывешивайте, пора боцмана звать!
Я пошёл за Никонычем. А он всё возится на баке. Хозяйство укладывает. Говорит:
— Приду, вот только приберу.
Я повернулся к рубке, руками развёл: «Не идёт!»
Тогда сверху раздалось:
— Боцману подняться наверх!
Никоныч вздохнул, скинул рукавицы: «Поработать не дадут!»
Вошёл в коридор, смотрит — стоит толпа у газеты, читает про ордена, шумит:
— Вот это боцман! Ну боцман! Никому не говорил!
Капитан поздравил его.
А Никоныч хлопнул рукавицей о рукавицу:
— Вот тебе и раз! Чуть про собственный день рождения не забыл!
ОДНОЙ ПАЛУБОЙ
Только мы успели позавтракать, в столовую вбежала Наталья. Да не в тельняшке, а нарядная, в цветастом платье, затараторила:
— С боцманом в город не собираетесь? Он по какому-то делу идёт, приглашает!
— Хочет инспекцию провести в Сан-Франциско! — сказал Яша.
— А как двигаться? — спросил Витя.
— Где автобусом, где на своих двоих!
Никоныч уже ходил по причалу. В белой рубахе, в плетёной шляпе — не узнаешь!
Витя надел светлый костюм, я — вышитую рубаху: любуйся, Америка!
Следом за нами отстучал по ступенькам чечётку Яша:
— Ну, тронули? Кого ждём?
— А вон, переводчика, — показала наверх Наталья. — Он тут всё знает.
С сигаретой в зубах нас догонял Атлас Вогизыч, штурманёнок.
— Ну, с боцманом и без переводчика не заблудимся! — сказал Яша. — Никоныч тоже всё знает. Поди, ничем его не удивишь.
Но только мы прошли мимо полицейского за ворота, Никоныч удивлённо посмотрел на берег:
— Ого! Вот это понастроили!
На пустыре у самого залива засияли яркие, как игрушечные кубики, коттеджи. Казалось, они собрались сюда позагорать на прекрасном пляже: калифорнийский загар — лучший в мире.
— Юг! Дачи! — сказал Яша.
— Виллы, — уточнил я.
Но Атлас, покуривая, усмехнулся:
— Вы посмотрите на окна.
За открытыми окнами почти везде были видны смуглые люди. Мексиканцы, негры. Они смотрели нам вслед, и лица их были вовсе не курортными — понурыми, удручёнными. Словно у всех сразу случилась какая-то беда. Мы поглядели на Атласа.
— Судовая компания собиралась строить здесь новые причалы, — сказал он. — Но в городе было так много бедняков, неимущих, без крыши над головой. Вот и поставили этот городок. Постройки эти лёгкие, построили быстро.
— А так красиво! — задумчиво сказала Наталья.
Дальше зазеленели привычные заборчики, цветники, понеслись по шоссе машины, и боцман уже ничему не удивлялся.
Становилось жарко, небо раскалялось, и Витя вздохнул:
— Может, поедем? Вон сколько протопали!
Но Никоныч всё не останавливался.
— Старому захотелось поразмяться! — сказал Яша.
Однако боцман не просто шёл, а внимательно вглядывался вперёд, будто что-то искал.
И чуть только раздвинулись, расступились дома, боцман весь подтянулся: пришли!
Перед нами над голубым заливом выгибался гигантский мост. Он разбегался, как палуба могучего корабля, и повисал на гудящих стальных тросах.
Никоныч первым сделал шаг, и следом за ним на мост поднялись и мы.
В ногах загудело, лёгкий ветер заполоскал рубахи. Далеко под нами шли катера, от них клиньями бежали волны. К горизонту катились рыжие, как во Владивостоке, сопки, а вдали на мысу вытянулись к облакам силуэты небоскрёбов. Белые, точёные, будто вырезанные лезвием бритвы из скрипучего пенопласта.
— Вот это красотища! — сказал Яша.
— Лететь хочется! — чуть не пропела Наталья и вскинула руки к небу.
— Голден-Гэйд бридж, — произнёс Атлас Вогизыч. — Мост Золотые ворота.
— Не зря боцман сюда пеший топал, — сказал Витя, а Яша тряхнул головой:
— Вот чёрт! Никто и не поверит, что я в таком месте цыганочку отплясывал! — и хотел отбить чечётку, но посмотрел на боцмана и сдержался.
Никоныч стоял сняв шляпу и смотрел куда-то мимо сопок, небоскрёбов, горизонта. Потом положил руку на поручень и вздохнул:
— Ну вот и всё… Можно ехать.
— А дело? — удивилась Наталья.
— Дело сделано, — сказал боцман.
Наталья удивилась ещё больше:
— Какое?
— Простое, — сказал боцман. — Мы тут с двумя дружками лет тридцать назад фотографировались. Снялись и договорились: кто сюда ещё попадёт, придёт на мост и других вспомнит. Вот я и вспомнил.
— Ну, теперь их очередь! — сказал Яша. — Теперь они придут.
— Нет, — тихо проговорил Никоныч. — Они уже не придут… Это вот вы ещё вернётесь, вспомните. Хорошее место. Ну, поехали?
Мы сели в автобус и молча ехали вверх, через старинные, как музеи, кварталы с двухэтажными домами в балконах, с колоннами, мимо небоскрёбов, а наш штурманёнок рассказывал, как столетие назад от страшного землетрясения рухнул весь город, сопки словно расшвыряли дома, поставленные когда-то первопроходцами, моряками, золотоискателями.
Но люди снова взялись за работу — повели по высоким холмам новые кварталы, перебросили с берега на берег удивительные мосты, поставили небоскрёбы, и новый прекрасный Сан-Франциско опоясал берега залива. Конечно, беднякам, рабочим достались захолустья, окраины.