Морской волк. 1-я Трилогия
Шрифт:
Доклад с ГАКа. Контакт, пеленг 110, дистанция предположительно двадцать, подводная лодка «семерка», под дизелями, идет полным ходом, на пересечение курса. Фрицы вместо авиации, субмарины посылают на перехват? Проучим? Сигнал на «Куйбышев», полная мощность. Услышат ли на таком ходу? Приняли, отвечают по «Дракону». Сообщаем о лодке, даем пеленг и дистанцию. Зозуле решать — мы пустые (три последних «Малютки, жаба ест!). Ждем. Приходит ответ — курс 100, «охота». Как рассказал мне позже Зозуля, при отсутствии воздушного противника показалось интересным проверить в реале наведение эсминцев на вражескую субмарину — то, что мы отрабатывали в Белом море. Быстро сближаемся на встречных — фрицы, надо полагать, идут полным. Держим эскадренный ход восемнадцать — при которых гарантированно есть связь (если больше двадцати, мы-то услышим, а вот эсминцы нас?). Вот фрицы пошли на погружение — заметили мачты эсминцев? Дистанция пять миль — начинаем работать по цели в активном режиме, короткими импульсами, и сразу скидываем на эсминцы — пеленг, дистанция от нас до них, пеленг, дистанция от нас до цели, глубина цели, с интервалом в пятнадцать секунд. То ли фриц не понял, что ему грозит, то ли был слишком самоуверен. Эсминцы, построившись строем фронта, «Куйбышев» посреди, полным ходом прошли над лодкой, сбрасывая бомбы, глубина выставлена, сброс чуть до, в вычисленной точке, чуть после — как накрыли лодку сеткой разрывов. Попали! — лодка проваливается на глубину, но здесь за четыреста, на дно не лечь — ГАК докладывает, слышит разрушение корпуса. Готов фашист! Жаба, ну до чего же ты тварь прилипчивая! Теперь на Зозулю напала — который был приятно удивлен, как быстро и легко мы потопили подлодку. Все могло, наверное, пройти как задумано. Как снова доклад с ГАКа — контакт, пеленг 90, дистанция… предположительно подлодка под дизелями. Правильно — если фрицевские лодки были развернуты завесой вдоль побережья, мы эту завесу у Порсангера прорвали, так теперь немцы края дыры стягивают, с востока. Нам, на перехват. А в дичь из охотников, не хотите? Курс — ост. Все, как только что было — сближаемся с лодкой, вот она на погружение — а вот передать что-то, черта с два, уже в радиусе нашей глушилки! Работаем по цели, уже в активном, передаем на эсминцы, они заходят.… И тут фриц, в последний момент уходит в сторону, врубая моторы на полный, и похоже, меняет глубину! Краем «бомбового ковра» его все равно достало — но только краем. И пока эсминцы совершают циркуляцию, на второй заход, фриц затаивается почти без хода, в режиме полной тишины. Нам без разницы, пингуем его в активном, скидываем инфу на эсминцы, они заходят — и фриц повторяет свой трюк. Неужели, понял нашу тактику? Наши тоже урок извлекли, сейчас идут фронтом с большими интервалами, так что захват шире — фрицу снова прилетело, но еще живой. Должен быть третий заход — и тут слышу, что-то не так. Эсминцы прошли в стороне от цели, бомб не бросали, с ГАКа докладывают, слышен стук как от молотков. Так это ж корабельные зенитки стреляют, вот черт, это называется, приплыли! Стоп. Взрывов бомб не слышно, торпед в воде тоже нет. Значит, не бомберы и не торпы. Штурмовики? Так «фокке-вульфы» здесь на севере появятся в сорок третьем, ну а для мессов сто девятых атаковать эсминцы, это уже перебор, все ж не тральцы безоружные; да и очень неохотно у фрицев одномоторные истребители над морем летали, вне видимости берега. «Кондор» что ли крутится в высоте? Нет, по звуку у наших не только среднекалиберные бьют, но и автоматы, значит низколетящее что-то? Ладно, после узнаем. Помочь все равно не можем, пока.… А вот что с лодкой фрицевской делать? Буров докладывает — «Малютка» готова, БИУС данные принял. Но жаба на просто душит, но уже и грызет, ценный ресурс тратить на подбитого? С ГАКа сообщают — лодка всплывает! Выходит, сильно ее побили все ж, раз переждать под водой не может, жизнь или смерть, корпус, наверное, пробило, или течет как решето. Может, тоже надеется, что нашим будет не до нее? Нет — теперь, по звукам, на поверхности идет бой, снаряды рвутся в воде, наши подлодку обрабатывают из стотридцаток, фрицы отвечают из единственного ствола. Попали! — лодка погружается, без хода, неуправляемо — попросту, тонет. Сигнал «Дракона», уже нам — следовать нашим курсом. И — ходу, почти строго на ост! Мы же так, меньше чем в ста милях от Хебуктена пройдем, и до темноты еще, часа три! Снова нам сигнал, по коду — быть готовым к варианту «Ы». Ну, товарищ Зозуля, под твою ответственность! Почему «Ы»? Чтоб никто не догадался — классику помните? Ее, бессмертную, Зозуля успел у нас посмотреть, еще в Северодвинске.
Что было у нас предусмотрено, на такой случай? Ответ стандартный — бомбовый удар по Хебуктену, силами авиации СФ. Но, во-первых, я говорил уже про результативность таких ударов в той, нашей истории — «за весь 1942 год достоверно установлено всего четыре случая, когда в результате налета на Хебуктене был нанесен реальный урон самолетам Люфтваффе», как например «…на земле поврежден один Ю-87, пострадали и люди: трое убитых и один раненый…», и этот налет признан успешным! Во-вторых, а вот, сколько самолетов наши могут бросить на Хебуктен прямо сейчас, немедленно? Два десятка тихоходных МБР-2, восемь Пе-2, и три СБ (самолетов во флотской авиации, конечно, больше, но прочие не успевают — задействованы в других мероприятиях, или неисправны в данный момент). И — что бомбить? Самолеты на аэродроме стоят в капонирах, поражаемых только прямым попаданием. Теоретически, можно поймать момент, когда самолеты выруливают из укрытий и кучно выстраиваются на поле перед массированным вылетом. Что без наземной разведгруппы с радиостанцией, ведущей наблюдение, невозможно. Значит, что остается? Только — вывести из строя взлетно-посадочную полосу. При мощном ПВО, и «мессерах» в воздухе — какие будут наши потери? Второй стандартный ответ — наши истребители в прикрытие. Опять же теоретически, они могли долететь до нас, на траверзе Киркенеса, прикрыть на короткое время. Короткое — иначе не дотянули бы назад, и расход топлива в воздушном бою в разы больше, чем при патрулировании и перелете. То есть реально — лишь при условии, что время вражеского налета известно! А если, и в самом деле, будет известно? Зная время обнаружения наших фрицевской воздушной разведкой (а кого еще наши сейчас там отгоняли зенитным огнем?), скорость прохождения инфы и принятия решений в их штабе — можно грубо прикинуть время их удара (плюс, всего три часа до темноты!). А раз так, то воздушный разведчик, посланный к Хебуктену, в какой-то мере может заменить разведгруппу, пусть на короткое время — но уточнив первоначальный, грубый расчет. Собьют? Не спешите. Начиная с сорок второго, наши стали использовать для ближней авиаразведки не бомберы, а истребители. Позже появились специализированные разведывательные эскадрильи, и даже полки. Укомплектованные лучшими летчиками — потому что у разведчиков случаи «их восемь, нас двое» возникали много чаще, чем у фронтовых истребителей, вдобавок требовались штурманские навыки, и умение летать в любую погоду. При том, что эта работа была «в тени» — целью разведчика было доставить добытую инфу, а не гоняться за вражескими самолетами, у рядового пилота ПВО обычно было больше сбитых на счету, чем у асов воздушной разведки. Летчикам же Северного Флота в этом отношении особенно «повезло». Потому что ленд-лизовские «Спитфайры PR» при отличных летных данных и дальности как у бомберов были безоружны — вместо пушек, лишний бензин. И в полярный день над целью разведчик, атакованный «мессершмиттами», мог лишь крутиться и уходить. Так на то они были и асы. Но если разведчик сумеет продержаться над Хебуктеном хоть несколько минут, то может ему удастся засечь и подготовку фрицев к массированному взлету? А координаты начала полосы, где девятки «Юнкерсов», с подвешенными бомбами и полными баками бензина, перед стартом строятся плотно, крылом к крылу и друг за другом, как на палубе авианосца — внесены еще Большаковым в электронные карты «Гранита». А подлетное время со ста с небольшим километров, шесть-семь минут. Скажете, авантюра? Так она и предусматривалась, как запасной вариант, на особо благоприятный случай. Штатно же — было достаточно, если разведчик просто сообщит о времени вылета фрицев с Хебуктена, чтоб наши истребители успели тоже, в нужный момент. Но коль вероятность, что этот вариант «выстрелит», была ненулевой — то надлежало быть к нему готовым. ТриЭс с Санычем работают — готовят данные, наши текущие координаты, координаты цели, и все прочее, для пуска одного «Гранита». Стоит ли тратить ценную ракету? Если план сработает — то да, стоит. Тут даже не в битых фрицах дело — чтобы наших обезопасить. Октябрь сорок третьего на Черном море напомнить, гибель лидера «Харьков» и двух наших эсминцев от немецких бомб, после набега на Крым? Только бы — не пролететь со временем. Тут уже — доверие к нашему разведчику. Как он там сумеет, крутясь над аэродромом наперегонки с «мессерами», все на земле разглядеть и оценить. Зозуля обещал — что пошлют лучшего, какой на флоте есть. Доклад акустиков — сигнал по пеленгу…, «плюх», и ясно слышна работа моторов, но без винтов в воде. Похоже на катер на холостом ходу — нет, пеленг перемещается, и взялся ниоткуда.
— Аэроглиссер? — неуверенно говорит Видяев — помню, в Кронштадте мы видели такие.
Тьфу ты — какой к чертям глиссер, гидросамолет сел! Подбирает что-то с поверхности? Может, наш? Быстро всплываем под перископ. Наблюдаем что-то двухмоторное на поплавках. На МБР-2 точно не похож. — Хейнкель-115 — говорит Саныч — с лодки кого-то подбирает. Прикидываю время. Отвлечет ли от основной задачи? Да нет, пока наши до Хебуктена долетят.… И все равно, надо пробежаться на скорости. Успеем похулиганить. Этот прием я на «Барсе» своем однажды применял. Что делать, если время сеанса связи — а наверху болтается какой-то, очень может быть, натовский шпиен — маскированный под траулер, или какое-то каботажное корыто? Время мирное — топить нельзя. Так очень помогает — пройти под, на глубине тридцать-сорок, большим ходом. Эффект будет — как от сверхзвукового самолета на малой высоте. Пеленг, дистанция, курс и скорость цели… Выдвижные опустить. И как там, в песне, вперед, двести оборотов! Шум — плевать, нет рядом никого, кто был бы опасным. Акустики не подвели — ближним ГАК четко вывели на цель. Вроде бы фрицы что-то почуяли, начали разгоняться, на взлет — но в последний момент. И мы прошли под ними, глубина тридцать, на двадцати двух узлах. После чего сразу ушли на глубину, на всякий пожарный. Акустики доложили — шум моторов прекратился, но что-то там, на поверхности плавает, в общем, долбануло их там неслабо. Пес с ними — бежим вслед за эсминцами, ход двадцать пять и продолжает расти, глубина триста. Чем ближе мы будем к Хебуктену, тем лучше. Догнали. Идем в ордере, но сильно правее, ближе к берегу, и впереди. Дистанция — максимальная, чтоб только обеспечить связь. Доклад акустиков — «Ириша». «Еры-Ша», ЫШ, обговоренный сигнал, передан «Драконом». Тот самый. Значит, разведчик все ж сумел. Боевая тревога! Ревун — и по всей лодке, топот бегущих ног, и лязг задраиваемых люков. Саныч, не подведи, если ты правильно определил наше место. ТриЭс, не подведи — матчасть в порядке? Вывожу лодку на оптимальную глубину, на скорости, обороты сбрасываем уже после. Рев за бортом — «Гранит» ушел. Теперь можем лишь ждать. Если разведчик ошибся, или фрицы успели взлететь, кто будет над нами скорее, их пикировщики, или наши истребители? Остаемся под перископом, подняв антенны — и связь, и РЛС. В воздухе пока чисто.
— Радио с «Куйбышева» — «Еры-Добро»! Попали!
Точно, в этой ветви истории, Хебуктен для фрицев очень несчастливое место! Авиаразведчику нашему за такое, орден, а то и Героя, ведь без него не вышло бы никак! Дальнейший путь до меридиана Полярного был без происшествий. Здесь мы должны были расстаться с Зозулей, перешедшим на борт «Гремящего», наш же путь в сопровождении одного «Куйбышева» был в Северодвинск.
Подводная лодка U-435
Командир корветтен-капитан
Зигфрид Штрель
Вместо Атлантики болтаемся у своего же побережья, вблизи Киркенеса. Встретить здесь русский или британский конвой можно лишь в пьяном бреду. Но мы не жалуемся. Поскольку время сейчас очень не спокойное — со всех сторон. За два месяца наша 11-я флотилия потеряла половину — тринадцать U-ботов из двадцати шести списочного состава. И лишь два потоплены англичанами в честном и открытом бою — а одиннадцать сгинули в русских льдах, неизвестно от чего, причем это были ВСЕ ушедшие туда. В отличие от британцев, русские непредсказуемы — один черт знает, что они придумали в этот раз! И пока не прояснится, лучше туда не лезть. Тем более, если не вернешься, семью в концлагерь. Где наш добрый «папа» Дениц? Теперь нами командуют черные. Планы в штабах, конечно, составляют наши — не лавочники же и мясники! — но если что случится, угадайте, кто будет отвечать по всей строгости, надежный партийный товарищ, или какой-то офицер кригсмарине? Слышал, что нескольких уже разжаловали и послали на фронт, под Сталинград. И еще гестапо — допрашивает всех, выясняя, кто был больше дружен с предателем Грау? Кто был дружен с кем-то из экипажа Грау? Кто знает тех, кто был дружен с кем-то из экипажа Грау? А с экипажами других пропавших лодок? А не замечал ли кто чего-нибудь подозрительного? А отчего вы в прошлый раз про это же говорили другое? И без всякого отдыха, как при «папе» было, вернулись живыми, гуляй! — теперь же, боекомплект приняли, запасы пополнили, техобслуживание провели, и снова в море, после победы праздновать будете. Так что, миссия глупая и бесполезная, но безопасная, караулить пустое море вблизи своей же базы, была бы самым лучшим вариантом — не до орденов, пересидеть бы! Если б не навязанный нам партайгеноссе. Обязательный довесок, положенный отныне в каждом экипаже. И нам — достался. Не орет, не спорит, не отменяет мои приказы, не грозит снять с должности — вообще, молчит. Просто ходит с блокнотом, сует нос во все — и так же молча записывает. Что нервирует — много больше. Когда даже лежа на койке, мучительно вспоминаешь, а не сказал или сделал ли ты что-то не то. Потому — все на субмарине идет строго по уставу. Люди даже разговаривать боятся не по делу, чтобы не попасть на карандаш. Черт знает, что он там понаписал, про кого, и кому после предъявит? А теперь представьте вот так, неделю. В замкнутом пространстве размером чуть больше плацкартного вагона. И все точно по уставу, на все пуговицы, без лишнего слова и жеста. Медленно сходишь с ума. И ждешь — хоть бы что-то случилось! Дождались.
Радио с берега — русские напали на наш конвой у Порсангер-фьорда. Конвой полностью уничтожен, лодка U-703 предположительно потоплена, на связь не выходит. Нам приказ — перехватить русских на отходе. Такой же приказ получила U-403, чья позиция между нами и «семьсот третьей». Задача не кажется трудной — рядом свой берег, и базы люфтваффе. Если при атаке конвоя в Атлантике, корветы вцепились бы в нас как бульдоги, а один-два могут даже остаться в районе атаки, сутками карауля субмарину, ползущую на глубине тихим трехузловым ходом, пока в отсеках нечем будет дышать — то здесь это не грозит. Простая, почти учебная задача: обнаружил, занял позицию, выстрелил, попал. Курс вест-норд-вест, семнадцать узлов. С учетом наиболее вероятного пути отхода русских к своим базам. Нам везет — всего через пару часов видим мачты на горизонте. Три корабля, идут встречным. Я думаю, что фортуна повернулась к нам лицом. Нам достаточно лишь чуть отойти в сторону, идеальная позиция для атаки, это на курсе цели, чуть в стороне. И лишь ждать, когда противник сам впишется в прицел. Странно только что не было сообщения от U-403. До атаки, или после — но она обязана была выйти в эфир! Ведь судя по курсу, русские, если это были они, прошли прямо через ее позицию! Пора погружаться. Готовимся атаковать. И тут русские меняют курс, идут прямо на нас, увеличивая ход. Стрелять торпедами прямо в лоб плохо, пробуем незаметно отойти в сторону. Акустик докладывает изменение пеленга, сдвиг к корме, но что-то медленно. Решив что сместились довольно, решаю для уточнения поднять перископ. И вижу, что русские корабли по-прежнему идут на нас! Они снова изменили курс — словно видят лодку. И до них меньше десяти кабельтовых — повторить маневр мы не успеваем! Мне это не нравится. Пожалуй, спокойнее будет отказаться от атаки — риск слишком велик. Ныряем на сорок метров. Русские эсминцы приближаются, их винты слышны уже без всякой гидроакустики, будто лавина накатывается. Наш партайгеноссе как обычно, что-то чиркает на своих бумажках. Оторвавшись на минуту, задает мне глупейший вопрос — не опасно ли? Хочется рявкнуть на него, как фельдфебель — но ведь не забудет, потому отвечаю вежливо.
Русские совсем близко. И тут то ли страх, то ли опыт, командую — самый полный вперед! Лодка будто прыгает — и за нашей кормой рвутся бомбы, на том месте где мы только что были. Причем — точно по нашей глубине. Русские не просто шли курсом на нас — они нас видели, и заходили в атаку. Как? В Атлантике мне приходилось слышать английские «асдики». Ни с чем не спутаешь, корпус лодки звенит как от дождя. Здесь этого не было — и даже асдики не позволили бы так точно атаковать. Как русские нас засекли? Доклады из отсеков — у нас отказали кормовые горизонтальные рули. И туго перекладывается вертикальный. В кормовых отсеках полопались лампочки, перешли на аварийное освещение. Доклад акустика — эсминцы разворачиваются, заходят снова. Пытаемся затихнуть. И тут слышно, как по корпусу кто-то постучал снаружи — цок-цок. Через четверть минуты — снова. И снова — в этот раз мы не расслышали бы, если б не старались, за приближающимся шумом винтов эсминцев. У русских есть локатор, превосходящий британские. Вот значит, как погибли наши, в Карском море. Однако же, он работает прерывисто, и в этом наш шанс. Максимально уйти в сторону — в промежутке между импульсами. Русские почти над лодкой, пытаемся повторить наш трюк. И это почти нам удается. Мы уклонились — почти. Страшный удар где-то в корме. Я чувствую, как трещит корпус. Разлетаются лампы — уже по всей лодке. Осмотреться в отсеках — и доклад из шестого: поступает вода. Не пробоина — если б так, некому было бы докладывать, и лодка сразу свалилась бы в дифферент на корму. Наверное, разошелся шов по сварке, или повредило забортную арматуру. Представляю, как команда шестого накладывает на поврежденное место деревянную подушку, ставит брусья-упоры, подбивает клинья. Еще доклад — вертикальный руль отказал. Снова доклад из шестого — заделали, но прекратить поступление воды полностью не удается. Еще одна атака русских — и нам конец. Мы с трудом управляемся, и не можем погрузиться глубже, с повреждениями это опасно. Надо всплывать — вступать в артиллерийский бой с тремя эсминцами, это почти верная смерть, но оставаться под водой, конец гарантированный. А наверху.… Сумели же макаронники, нам не ровня, в Красном море, в сороковом, субмарина «Торричелли», на поверхности ведя бой с тремя британскими эсминцами, утопила «Хартум» и серьезно повредила «Сторхэм» — до того как погибнуть самой. Молчаливый партайгеноссе сжался в углу отсека, смотрит с ужасом — герой! Блокнот валяется рядом. Командую на всплытие. Доклад акустика — эсминцы разворачиваются, ведут зенитный огонь. Люфтваффе вовремя, на помощь? Радость на душе — живем! Я первым выскакиваю на мостик. За мной артиллеристы. Вижу, примерно в миле, русские эсминцы, два новых, один старый трехтрубник. А около них кружатся два «Хе-115», поплавковые двухмоторные торпедоносцы и разведчики. Русские бешено огрызаются зенитным огнем — и «Хейнкели», заметив нас, идут в атаку на более легкую, как им кажется, цель. Идиоты, мы же свои!! Выручили нас, как ни странно, русские — открыв по нам огонь. Тогда лишь торпедоносцы поняли, что происходит, отвернули. Хотя — я не разглядел, подвешены ли у них торпеды. В патрульный полет, разведчиков могли выпустить и с бомбами, или вообще без всего — нет, сколько помню, нам рассказывали, пару стокилограммовых брали всегда. Мы не можем уклоняться, не можем маневрировать. Что у нас с вертикальным рулем?? Пробуем управляться дизелями, получается плохо. Самое плохое — от вибрации при работе «враздрай» усиливается поступление воды в шестой отсек. Ну, хоть как-нибудь отбиться — и домой, база же близко! Нет, не отобьемся. Первый залп русских лег недолетом, второй нас накрыл. Снова удар, взрыв, пламя — я цел, и даже не поцарапан, а сигнальщику рядом разбило голову осколком, достало и кого-то из артиллеристов. Русский пятидюймовый фугас взорвался на корпусе, два с половиной сантиметра обшивки не выдержали, сразу в двух отсеках, четвертом и пятом, начался пожар. U-435 потеряла ход. Следующий залп был бы для нас смертельным. Спасают «Хейнкели», заходя на русских в атаку. Идут низко над водой — есть все ж у них торпеды? — и русские стреляют по ним из всего, включая пятидюймовые, на время оставляя нас в покое. Я приказываю — извлечь и подготовить шлюпку. Нет смысла погибать всем. Кто-то должен выжить — и рассказать о новом оружии и тактике русских. Матросы исполняют приказ, молча — но я знаю, они сейчас задают себе вопрос, кто те шестеро, вытянувшие счастливый билет на жизнь?
— Герр корветтен-капитан — говорит наш партайгеноссе — я должен буду доложить, что экипаж погиб за фюрера и Рейх. Вы ведь не хотите, чтобы ваших родных, как изменников…
Я молча отбираю у него блокнот. И перед тем как швырнуть за борт, открываю на первой попавшейся странице. «По команде, срочное погружение, производятся действия…». «Экипаж субмарины делится на два дивизиона: технический (дизелисты, мотористы, радисты, торпедисты) и морской (рулевые, сигнальщики, артиллеристы, боцманская команда)». Вместо ожидаемых доносов. Так ты ни черта не смыслил в морском деле? И всего лишь обучался — весь экипаж в страхе держа? При этом имел право отменять мои приказы? Меня, кавалера Рыцарского Креста, водил за нос штафирка?? Нет, я не пристрелю эту тварь. И даже не дам ему в морду. Потому что — как без него мне объясняться с гестапо? Я корветтен-капитан, кавалер Рыцарского Креста и Железных Крестов обоих классов. Моя жизнь для Германии более ценна, чем всего экипажа вместе взятого. Мои знания и опыт (семь достоверно потопленных) будут невосполнимой потерей. Ну а лодку, и тех, кто внизу, все равно не спасти. Значит разумно будет, если одно из мест в шлюпке достанется мне. А партайгеноссе авторитетно подтвердит, что лодка уже затонула, когда мы спаслись. Как раз четверо, на весла — двое уцелевших сигнальщиков, двое артиллеристов. Прыгаем в шлюпку, и спешим скорее отгрести.
Последний раз оглядываюсь на нашу U-435 — пустые палуба и мостик, развернутая пушка с задранным стволом, дым и пламя над дизельным отсеком — выглядит как покинутая командой, если не знать что внизу на боевых постах остались тридцать пять человек. Но в большинстве, это всего лишь матросы и унтер-офицеры, которых можно обучить за три-четыре месяца — а сколько времени потребовалось бы подготовить такого как я? Черт возьми, а вдруг лодка не затонет, и как-то сумеет спастись, вместе с экипажем — если русские сейчас не будут ее добивать? Стоп, дальше не грести — если так, то успеем еще, назад! Нет, русские снова стреляют. Сразу два попадания — представляю, что творится внутри! Еще одно.… И бедная U-435, наконец, скрывается под водой, навсегда. Надо поискать какую-нибудь белую тряпку. Если русские захотят нас подобрать — чтобы не расстреляли сгоряча. Нет — они явно уходят. И «Хейнкель» летит в нашу сторону — один? А второй все же сбили? И это удачно получилось — что летчики не видели, как тонула U-435.Ящик с аварийным запасом сюда! Ракетницу! Вот так.… Сядет на воду нас подобрать — или пришлет помощь с берега? Садится. А русские — уходят. Через пару часов будем дома. Надо срочно обговорить, что скажем на допросе. Лодка затонула, мы последние кто остались живы, успели с палубы в воду… как шлюпку объяснить, когда и зачем мы успели ее извлечь? Сел, здорово промахнувшись. Неуклюже разворачивается, рулит к нам. Видим наведенные на нас пулеметы, орем — мы свои, экипаж U-435! Поверили, дозволяют нам подгрести, даже помогают забраться. Моторы ревут, самолет начинает разгоняться — и тут, будто что-то с силой бьет снизу, слышен треск, «хейнкель» подбрасывает, и он тут же падает обратно, втыкаясь в воду носом и правым крылом, правый мотор рубит винтом по воде и захлебывается, левый же ревет и раскручивает нас штопором, мы сейчас так и уйдем под воду! Кто-то визжит как поросенок — наш партайгеноссе? Я тоже кричу что-то, о боже, если ты есть, я присягал отдать жизнь за Рейх, но не готов, не хочу этого прямо сейчас! Левый мотор наконец замолкает. Самолет остается на поверхности. Плавает скособочась, потому что правый поплавок подломился, конец крыла в воде. Воет партайгеноссе, с размаху влепившись рожей о борт. Одному из артиллеристов повезло меньше, он разбил голову и лежит без сознания, у одного из сигнальщиков сломана рука. Взлететь мы не можем, сколько так продержимся, неизвестно, и в завершение, летчики обнаруживают, что рация повреждена. Вы хоть сообщили, что обнаружили русских, ведете бой, в этом районе? Нет, герр корветтен-капитан, нам не удалось этого сделать, из-за непонятных радиопомех. Шлюпка у вас на борту есть? Так точно, но лишь на экипаж самолета. Я вылезаю наверх, оглядываюсь. Нашей шлюпки нигде не видно. Господи, если ты есть, спаси хоть ты наши души! А если тебя нет… Парабеллум при мне. Нет, сам я на тот свет не собираюсь, буду драться до конца. Например, прежде отправить туда лишних — кому не хватит мест в самолетной шлюпке.
Авиабаза
Хебуктен
«Юнкерсы» готовились к удару — по эскадре, утром уничтожившей конвой у Порсангер-фьорда, и обнаруженной воздушной разведкой, полчаса назад, всего в сотне миль. При полете на полный радиус, Ю-87 обычно брали 250-кг бомбу под фюзеляж, кроме пары «пятидесяток» под крылья. Но на малое расстояние, и по морской цели — на центральном подвесе у большинства самолетов были полутонки, а у наиболее опытных пилотов, командиров девяток, и некоторых ведущих звеньев, тысячекилограммовые (против эсминцев это было излишне — но уцелевшие конвойцы сообщили, что вели бой не только с русскими эсминцами, но и с двумя британскими крейсерами). Бомбардировщики выстраивались в начале полосы, по три в ряд. Три самолета — звено, три звена — штаффель, или эскадрилья, три девятки — ударная группа. Столь плотное построение было необходимо, чтобы взлететь с минимальным интервалом — иначе первые из поднявшихся должны были бы в ожидании последних кружить над аэродромом, тратя горючее, которое в полете лишним не бывает. Тем более, что Хебуктен так и не восстановил свою мощь в полной мере, после августовского налета русских — запас бензина и боеприпасов явно не дотягивал до нормы. А главное, среди летного состава наличествовали лишь восемь человек с боевым опытом — трое командиров эскадрилий и пять «звеньевых» — остальные же были молодняком последнего пополнения, прошедшие полный курс обучения, но еще не бывшие в бою. И выпускать их в самостоятельный полет над морем было просто опасным. Тем более, что светлого времени осталось не так много, а погода на Севере осенью меняется быстро и непредсказуемо. Сейчас последние займут свое место, предполетная проверка, запуск моторов — и двадцать семь самолетов уйдут в небо, к цели. Только что с полосы поднялась дежурная пара «мессеров» — над горами был замечен одиночный русский, вероятно разведчик. Бомбардировщики, однако, не были обнаружены, ни локатором, ни постами наблюдения. Опасности ничто не предвещало. Выжившие не заметили почти ничего. Вроде бы что-то мелькнуло над полосой, с огромной скоростью, совсем низко. Те, кто в 2012 году составляли программу «Гранита» для поражения авиабазы НАТО Хебуктен, хорошо знали свое дело. Цель на ВПП, значит заход на нее с направления вдоль, чтобы уменьшить вероятность промаха. Хотя ракета с фугасно-бронебойной БЧ в общем-то не была предназначена для поражения множественных наземных целей, разработчики программы, заложенной сейчас в компьютер системы наведения «Гранита-И» предусмотрели и этот случай, как один из возможных. Крылатая ракета врезалась в полосу под очень малым углом, и взрывная волна пошла не вглубь, на создание воронки, а вперед, вдоль колонны «Юнкерсов», с подвешенными бомбами и полными баками. А полыхнувший остаток топлива «Гранита», еще добавил разрушений. Тем, кто оказался в эпицентре, повезло больше всех — они умерли мгновенно, даже не успев понять, что случилось. Кто был дальше, сначала увидели накатывающуюся стену огня с летящими обломками, а затем испытали ужас заживо сгореть в кабине; кто-то из пилотов нажал на газ, в надежде вырулить в сторону, и срубил винтом своего самолета хвост стоявшему впереди. В огне взрывались бомбы, разбрасывая далеко в стороны обломки самолетов и горящий бензин. Из пятидесяти четырех человек экипажей живыми остались лишь семеро, раненых и обожженных — не считая потери наземного персонала. Самым же худшим было то, что среди погибших оказались все опытные пилоты, уцелевшие после августовского налета. И хотя номинально в наличии было почти сорок бомбардировщиков с экипажами, база Хебуктен снова оказалась полностью небоеспособной, выведенной из игры.