Морской волк
Шрифт:
Только я успокоился и расслабился, как в Северном море, уже на подходе к проливу Скагеррак попали во второй шторм, покруче. В первой половине дня была хорошая погода, ничего не предвещало беды, а во второй с северо-востока начали наползать низкие, свинцовые тучи и налетел ураганный ветер, холодный, быстро выдувший из наших тел жару, накопленную в теплых краях. Мы успели снять марселя и взять рифы на главных парусах. Я надеялся, что прорвемся в пролив, подожмемся к северному берегу, где ураган будет не так страшен. Не получилось. Примерно через полчаса убрали главные паруса. Чтобы нас не снесло слишком далеко, я приказал отдать плавучий якорь. Матросы быстро выполнили приказ. Барк рывком вышел на якорный канат и задергался на нем, как норовистый конь. Рывки были очень мощные.
— Боцман, приготовь еще один плавучий якорь, — распорядился я. — Сделай его потяжелее.
Экипаж успел приготовить второй якорь до того, как оборвало первый. Этот закрепили двумя канатами. К тому времени ветер завывал в такелаже, как тысяча чертей и десять тысяч чертенят. Волны становились все выше. Они ударяли в нос судна с такой силой, что брызги подлетали чуть ли не до верхушек мачт. Я подумал, что на этот раз не доберусь до Ольборга, что завтра придется начинать сначала и на новом месте. Если завтра для меня наступит. До ближайшего берега несколько десятков миль и все против ветра, а до того, куда принесет ветер, — в несколько раз больше. Так что волны могут прибить к берегу труп в спасательном жилете, начиненном золотыми монетами. Вот кому-то будет счастье!
Второй якорь продержался часа три. Сперва оборвался один канат, а еще через несколько минут и второй. Барк начало разворачивать бортом к ветру и кренить с такой силой, что не возможно было устоять на палубе.
— Боцман, страви с кормы пару швартовых, — приказал я. — Будем штормовать под рангоутом.
Благодаря потравленным в воду швартовым, корабль начал быстро разворачиваться кормой к ветру. Вскоре ветер дул нам справа в корму и нес в сторону юго-восточного берега Британии. Волны теперь били в корму, брызги обильно орошали квартердек. Я приказал измерить скорость лог-линем. Три с половиной узла. От пролива Скагеррак до Па-де-Кале примерно триста пятьдесят миль. Значит, у нас в запасе примерно четверо суток. Надеюсь, ураган закончится скорее. С этой мыслью я ушел в каюту, проинструктировав вахтенного офицера Ларса Йордансена, чтобы постоянно откачивали воду и не беспокоили меня из-за всякой ерунды. Мое спокойствие передалось экипажу. Если я пошел спать, значит, шторм не так уж и опасен. Кто-кто, а капитан-то знает, когда можно спокойно спать, а когда нельзя!
Заснуть я не смог. Во-первых, мешали волны, которые настойчиво долбили в корпус. Мне казалось, что после каждого удара в каюте повисает водяная пыль, которая просочилась между разошедшимися от ударов досками, хотя луж в каюте пока не было. Во-вторых, в голове вертелась мысль: «Может, пора?». Можно ведь и в шлюпку сесть. Надеюсь, ее не перевернет. Скорее всего, после моего перемещения шторм быстро закончится, экипаж благополучно доберется домой. Молодая вдова поплачет и выйдет замуж за другого. У такой богатой невесты отбоя от женихов не будет. Осознание того, что кто-то будет жировать на накопленное мной, а я, если выживу, начну накапливать по-новой, встряхнуло меня и посоветовало не спешить. Вот если барк начнет разваливаться на части, тогда и сигану за борт.
Ураган бесновался всю ночь и весь следующий день. Начиная с утра, матросы откачивали воду без перерыва, меняясь каждый час. В трюме у нас бочки с вином. С ними ничего не случится. А вот сахар имеет шанс оправдать свое нынешнее название, стать обычной солью. Вечером ветер начал слабеть и заходить против часовой стрелки. Он был еще достаточно силен, поэтому я решил подождать до рассвета.
С первыми солнечными лучами ветер утих до умеренного и сменился на западный. Волны присели примерно до метровой высоты и начали избавляться от седой пены. Берега не было видно ни на востоке, ни на западе, ни на юге. Яприказал измерить глубину лот-линем. Получилось примерно восемнадцать метров. Значит, мы над Доггер-банкой. Скорее всего, над северо-восточной ее частью. Рыболовецкие суденышки, если они здесь были, отнесло к английскому берегу. Тут мне и пришла в голову идея, чем заняться в ближайшие годы.
59
Больше в этом году я не выходил в море. Сахар и вино выгрузил в Ольборге. Продал только часть сахара и еще часть раздал экипажу в счет зарплаты. Остальное самому пригодится. Неизвестно, когда следующий раз окажусь на Мадейре. Барк вытащили на берег и приступили к ремонту. Подгнивших досок было мало, а вот конопатить пришлось почти весь. Два шторма порядком расшатали доски обшивки и повыбивали пеньку из пазов.
Одновременно шло строительство нового корабля. Я решил сделать его на пять метров длиннее и на метр шире. Благодаря этому, грузоподъемность увеличится тонна на пятьдесят или больше. Добавлю по две пушки на каждом борту и две карронады на корме. Итого будет двадцать четыре орудия. По меркам этой эпохи довольно мощно, если учитывать вес залпа. Ларс Йордансен рассказывал мне, что есть корабли, вооруженные сотней и даже более орудий, но большую часть их составляют фальконеты малого калибра. Располагать пушки ниже главной палубы и стрелять через прорезанные в бортах порты еще не научились, а надводный борт и надстройки сейчас делают высокими, на них чревато устанавливать что-либо тяжелое. Это у моих кораблей центр тяжести низок, могу позволить на главной палубе серьезные аргументы для перепалок с противниками.
Параллельно занимался созданием собственного рыболовецкого флота. Я решил построить два десятка дрифтеров и заняться ловом рыбы на Доггер-банке. Местные рыбаки доплывают до нее, набивают трюм рыбой и везут ее домой. Переход туда-обратно занимает больше времени, чем лов рыбы. Они пока не додумались использовать судно-базу, на которое можно сдавать улов, а взамен брать тару, соль, воду, продукты. А я одно время работал на рефрижераторе. Возле берегов Перу забирал улов с траулеров и вез в Южную Корею, Таиланд или Аргентину. Погрузка производилась силами экипажа. Из техники были задействованы только судовые подъемные краны. В трюме пачки мороженой рыбы разносили вручную. Работа была адская, но, по российским меркам, хорошо оплачиваемая — восемь долларов за погруженную тонну рыбы в придачу к зарплате. Впрочем, я особо не перенапрягался, потому что старший комсостав — капитан, старпом, стармех и второй механик — стояли на вахте. Еще кок трудился не в трюме, а на камбузе, но кормил круглосуточно. Вот эту идею я и решил внедрить в экономику Дании. Пока один барк стоит на Доггер-банке и принимает улов, второй отвозит рыбу в Ольборг. И при морском деле буду, и посещать другие, опасные порты не потребуется.
В Ольборге шло строительство стены вокруг монастырской больницы. Я рассказал, какой высоты она должна быть, из чего сложена. Бригадир каменщиков долго морщился, потому что лучше меня знал, какой она должна быть. Монахам было все равно. Они осваивали деньги, которые были даны им на закупку продуктов и хозяйственных товаров. Я подкинул им еще и сахара и вина. У местных уже появилось стойкое мнение, что глинтвейн — лучшее лекарство от всех болезней, включая кариес. Впрочем, про кариес они пока ничего не знают. У большинства очень хорошие зубы, а остальным не позавидуешь. Рвут зубы железными клещами прямо на улице, возле врытого в землю столба. Дантист дергает, ассистент держит пациента, который сидит на табуретке. Очень сильных и нервных больных привязывают к столбу. Ходит легенда, что один пациент не выдержал мучений и сбежал вместе со столбом.
Зима показалась мне на удивление продолжительной. Она и так здесь не короткая, а если еще и слишком долго сидишь на берегу. Зато Хелле радовалась. Было кого пилить. У женщин, как у крыс, если долго не стачивать зубы, то потом рот закрыть вообще не могут. Чтобы передохнуть от счастливой семейной жизни, отправлялся на целый день на охоту вместе с Нильсом Эриксеном, Лореном Алюэлем и другими родственниками. У меня теперь свора из двух дюжин гончих. Собаки крупнее французских, но хуже выучены. Еще по дюжине у тестя и свояка. Так что, когда мы отправлялись на охоту, весь город сразу узнавал об этом, благодаря многоголосому собачьему лаю.
В начале марта у Лорена родился сын, которого в честь деда по отцу нарекли Карлом Лоренсеном. Я стал крестным отцом. Во время выполнения этой обязанности был окроплен малышом. Он, видимо, почувствовал, что я — атеист, поэтому на этот раз истина глаголила не устами младенца.
Весенний нерест сельди оказался не самым удачным. Наловили ее, конечно, много, на всю Ютландию и ближайшие окрестности, но дальним продадут мало. Ольборгцы приуныли. Цены на рыбу сразу поднялись. Если еще и урожай в этом году будет плохой, то регион ждет голод. В начале весны желающих поработать на моих дрифтерах было мало, а после путины стало слишком много.