Мортен, Охвен, Аунуксесса
Шрифт:
— Но, чтобы не пропасть, тебе предстоит смириться с некоторыми правилами, без которых ты, вообще-то можешь обойтись, — незнакомец внимательно смотрел Молчуну прямо в глаза. — Если решишь исчезнуть неминуемо и безвозвратно. Итак, твой выбор?
Молчун не верил говорившему ни на грош, но что-то заставляло его не уйти, не перебивать, не броситься на него с мечом.
— Чего-то я не помню, чтобы умирал, а потом возрождался снова. Или перед этим мне кто-нибудь по башке здорово приложился? — разразился он рекордной для него по количеству слов фразе.
— Ты и не мог ничего помнить. Еще не скоро наступит та лунная ночь, которая следующим утром сохранится полностью
Молчун только пожал плечами.
— Слушай же сюда, сын шакала! — вздохнул незнакомец.
Это было уже оскорблением. Или еще пока не было?
Коротышка внимательно наблюдал за ним.
— Правильно, научись контролировать себя, когда разговариваешь с перворожденным. Итак, продолжим.
Он сделал небольшую паузу и начал расхаживать взад-вперед, как петух перед курами.
— Перед полнолунием найди обязательно укромное место, где тебя никто ни при каких обстоятельствах не увидит. Например, старое заброшенное кладбище. До восхода луны скинь всю свою одежду — иначе порвешь. Помни, что первое время, обернувшись зверем, будешь с непривычки очень туго соображать. Поэтому заранее найди то место, откуда сможешь выдернуть жертву без лишней беготни, возни и драки. Чтобы дожить до следующего полнолуния тебе обязательно нужно будет кого-нибудь сожрать. Лучше всего человека, или двух. Тогда голод будет не так сильно донимать. В отсутствие людей, можно, конечно, валить и животных. Тех, что покрупнее. Но они не так питательны. Поэтому перед следующей кормежкой у тебя сил будет ровно столько, чтобы лежать где-нибудь в логове и кручиниться от недоедания. Боль будет гораздо сильнее, чем сейчас, но тоже не смертельная. В человеческом обличье ты можешь питаться, чем хочешь, но чем ближе к ночи перевоплощения, тем противнее тебе будет есть: тебе надо будет накормить того зверя, который в тебе пробуждается. Кстати, необходимо пользоваться благовониями, а то смердит от тебя, как от двухдневного трупа. Все очень просто: пожрав ночью, ты восполняешь силы, но чем дальше от нее (ночи), тем слабее становишься. Однажды умерев, все твое человеческое естество будет упорно цепляться за смерть, то есть начнет планомерно разлагаться. И тем сильнее, чем слабее будешь ты. Можно как-то выдержать без еды два полнолуния, но больше — вряд ли. Мясо у тебя отвалится от костей, и ты не сможешь перевоплотиться. И — прощай молодость. Поэтому, даже если ты до этого хорошо перекусил, то к следующему циклу хоть какой слабый, но запах будет. Пока не поешь. Но жить-то нам приходится среди людей. А зачем их лишний раз травмировать понапрасну?
— И последнее: что может тебе причинить вред, несовместимый с дальнейшим существованием. Кроме, голода, об этом мы уже говорили. Любая рана на тебе заживет, не переживай. Если ее не нанесли серебряным оружием или осиновым колом. Природа у этих веществ одинакова, вот и ранят они одинаково жестко. Ты сдохнешь, если пробьют тебе голову стрелой с серебряным наконечником и воткнут в сердце осиновый кол. Если промажут, и тебе удастся улизнуть, то заживать эти раны будут долго и трудно, как у обычного человека. Также избегай быстрой воды: ручьев, горных речек, родников. Такая вода может вымыть из тебя все звериное. А так как человеческое в тебе держится лишь только благодаря зверю, то мясо быстренько отделится от костей и так далее. Ну, ты понял, как при голоде.
Молчун внимал рассуждения незнакомца, как проповедь, интересную, познавательную, но бестолковую. Зачем ему все это? Он не монстр, он просто чем-то заболел. Но это пройдет.
— Вопросы есть? Давай быстрее, а то задержался я тут с тобой, — поинтересовался коротышка.
— Откуда ты взялся? — спросил Молчун.
— Моя родина в этом мире — земля Маа. Была она давным-давно. Была, да сплыла — раскололась. Все?
— Все, — сказал воин.
— Ну, тогда — прощай! Учти, что я тебе сказал. Выживешь — оценишь. Сгинешь — все оборотни это сразу узнают. Специально мстить не будут, но при удобном случае поквитаются за тебя. Мы, перворожденные, высоко ценим всю нашу породу. Не так уж нас много осталось. Пока! Бывай здоров и удачной охоты!
Молчун смотрел в спину удалявшемуся коротышке и размышлял: а не порадовать ли того хорошим внезапным ударом по голове? Тот, словно, угадав, что былой собеседник думает сейчас о нем, вдруг повернулся:
— Кстати, там по дороге не так уж далеко захудалая деревушка. Домик стоит на отшибе, где живут два братца-акробатца. Они — вроде, как изгои. Рекомендую. Кроме того — перворожденные гораздо сильнее любого оборотня из аборигенов, на нас и законы другие. Это — чтобы ты знал свое место.
И ушел, а Молчун, разохотившись драться, взялся за ноющий живот и пошел вглубь кладбища: стало совсем темно. Он решил переночевать это дело на более-менее цельной могильной плите, страхи перед нежитью перестали быть страшными. Он даже не подумал, что выбирать ночлег на погосте, пусть и заброшенном — не очень нормально. Просто укутался в плащ на ровной плите и закрыл глаза.
Совсем скоро он внезапно проснулся. Что-то было нехорошо. Тело все горело, как в адском огне. Он лихорадочно сорвал с себя одежду и посмотрел на небо: сквозь густой кисель облаков даже намека на луну не было.
Он вновь посмотрел вокруг, не удивляясь обретенному не так давно ночному зрению, и вдруг обнаружил, что лицо, руки и грудь — все в крови. Странно, никаких ран он не ощущал, да и вообще чувствовал себя прекрасно: живот, только что донимавший его, теперь абсолютно не беспокоил. Неожиданно он осознал: ОН СЫТ! От этого открытия его бросило в пот, несмотря на то, что тело все так же продолжало гореть. Молчун вскочил на ноги, обтерся кое-как выдранным из могилы мхом, оделся и поспешил прочь. Ему было страшно даже думать о том, что произошло, потому что теперь он был уверен, что с того мига, как он проснулся посреди ночи, до этого момента прошло несколько часов: уже вовсю занимался неуверенный осенний рассвет.
Пока он шел, держа путь по дороге, приведшей его сюда, в памяти неожиданно расцветали картины, одна краше другой, словно бы увиденные им через чужие глаза.
Вот кривобокий дом, стоящий наособицу от других. Вот дверь, слетевшая с петель. Вот поднявшийся с лавки испуганный человек, не успевший даже закричать, потому что с его перекушенной шеи голова отвалилась и глухо стукнулась об утрамбованный земляной пол. Вот другой человек, появившийся с топором в руках, и на его лице играет улыбка. Эта улыбка так и не исчезла, даже когда грудная клетка его раскрылась, как диковинный цветок, и там, в глубине, продолжало пульсировать сердце.
Больше ничего Молчун не помнил.
Превозмогая желание спать, он добрался до первого городишки, не останавливаясь на отдых. Нашел постоялый двор и заказал хозяину комнату, чтобы никто не беспокоил, горячую воду в корыте по пробуждению, гору жареного мяса с кровью и много браги.
— Может быть, пожелаете что-то еще, для тела? — вкрадчиво поинтересовался хозяин, когда Молчун выложил перед ним из тугого кошелька плату за сутки.
— Может быть, — кивнул головой воин и поднялся к себе.