Москау
Шрифт:
Основная проблема, если внезапно оказался за границей, — мышление. Ты думаешь: наверняка здесь точно так же, как и дома, только получше. Ну-ну. Примерно через полчаса я понял, что мысль о поимке такси в Лос-Анджелесе была опрометчива. Улицы оставались пустынными, как во время комендантского часа, безлюдные дома на обочине зияли выбитыми стёклами… Автобус я заметил лишь один — его сгоревший остов лежал на боку возле руин остановки. Громыхающие мимо колымаги не выказывали желания подвезти мужчину, одетого как японец, и босоногую девушку в кимоно. Пре-кра-сно. Кола высосана до дна, зверски хочется пить. Куда там — магазины не работают. А ведь плакаты в райзебюро Москау выставляли Калифорнию раем, с пальмами и пляжами на каждом шагу. Не сомневаюсь, что так оно и есть, — в районе Голливуда, где скопились виллы японских продюсеров. Странно, что пока никто не попытался нас ограбить.
— Долго ещё? — запыхавшись, со злобой произносит девушка. Волосы растрёпаны, ноги сожжены солнцем, мокрая от пота, как мышь. Гламур улетучился.
— Примерно километров тридцать, — нежно сообщаю я. — А вообще, к чему эти волнения? Мы же здесь оказались по вашей милости. В следующий раз, если соберётесь куда-то переноситься, озаботьтесь обстановкой: ресторан, бассейн, номер в гостинице.
Она бы и рада мне ответить, но её рот способен издавать лишь шипение. Не из-за факта, что все женщины — змеи, у девицы просто-напросто пересохло в горле. Я и сам на последнем издыхании: как грузчик-арбайтер, тащу на плече увесистую сумку со «штюрмгевером» и патронами. Но в душе — настоящий праздник с искрами бенгальских огней. Подумать только, в самом начале разговора Ольга не имеет сил мне возразить! Но это ещё не финал. Как только доберёмся до приличных размеров тени, я утоплю её в аргументах. Вон впереди расплывается в мареве дом с двумя башнями…
Глазам своим не верю. Оооооуууу! Посреди этого нищего городишки — храм Локки!
Святилище построено у дороги. Здание контрастирует с убогостью кучи трущобных хижин из фанеры, на окнах — стальные решётки. То ли магазинчики, то ли мини-тюрьмы. Храм, как и мой, возведён по исландскому образцу, в форме горы с пещерой внутри. У входа — имитация холмов с норвежскими ёлками, в сугробах из искусственного снега.
Схватив Ольгу за руку, я тащу её вперед. Она таращит глаза, но ни о чём не спрашивает. Звонок на входе сломан. Стучу в окованную металлом дверь, ору на древненорвежском:
— Да восславится Локки, бог огня, и да проживёт он больше, чем вечность!
Это мёртвый диалект, в жизни не используется, — на нём служат мессы. Но слуги богов учат его в Высшей Школе. Изнутри скрежещет засов. Створки дверей распахиваются, на пороге — жрец. Толстый мужик с заспанной физиономией (хм, при такой разрухе они все тут отлично питаются?), кудри свисают до середины спины, чёрная волчья безрукавка открывает подкачанные бицепсы. Штаны из оленьей кожи — ну, для нас это рабочее облачение. Как и мне, ему тяжко в жару, — изнутри веет прохладой кондиционера.
— Жрец? — спрашивает он меня на столь же ужасном немецком, как и продавщица (другой язык рейха тут, видимо, неведом). — Извинять, но сперва я видеть твой аусвайс.
…Формальности занимают минуту. Аусвайс в порядке, и нас приглашают в Зал Пиршеств. Боги Асгарда, какое счастье! Я словно вернулся домой. Жертвенник в крови и ошмётках мяса, пепелища от костров, стены из тёмного камня, оружейная стойка с мечами… Всё такое чудесное, близкое и родное. На глаза невольно наворачиваются слёзы.
— Эрик Адамс, — представляется жрец, пожимая мне левую руку, и кивает на стойку: — Не обращай вниманий, это одинразовый, только со склада получать. По глазам вижу, ты не раз делать похороны. Даже если покойник давиться гамбургер, его вумэн тебе порвёт сердце: пока ты не вложить меч в ладонь и не провозглашать, что он умер в бою.
…У жертвенника — трёхметровая скульптура Хеймдалля, стража радужного моста между Асгардом и Мидгардом. Он обладает взглядом сокола, разглядит каплю росы на расстоянии в двести километров, а слух его столь идеален, что страж слышит, как растёт трава. Хеймдалль — сын девяти девственниц из морских волн, дочерей морского демона Эгира. Единственный в мире человек, у которого девять матерей. Сложно сказать, повезло ему или нет. С одной стороны, в День Солнца можно девять раз съездить на блины. А с другой — тут и одна мама мозг вынесет так, что мало не покажется. Статуя высечена из греческого мрамора и раскрашена кисточкой. Не фабричная штамповка.
— Почему у него золотые зубы? — хмыкает Ольга. — Служил в азербайджанском легионе?
Адамс дарит девушке взгляд, содержащий тонну свинца.
— Дорогуша, у Хеймдалля золотые зубы не по причине торговли на рынке укропом, — веско объясняю я, в то время как лицо жреца Адамса наливается кровью. Прозвище «Золотой клык» дано ему богами Асгарда, он имел на зубах жёлтый налёт, как у старых баранов.
— Понятно, — без интереса кивает Ольга и уходит к, другой стене храма: панно во всех красках изображает Рагнарёк, конец света у викингов. Картина сделана на славу.
— У бедняжки тепловой удар, — спокойно сообщаю я Адамсу на древненорвежском. — Плюс нервное потрясение — девочка косметичку потеряла. Кроме того, она последовательница весьма редкого культа, у вас такого нет… Ты слышал про Христоса?
Жрец чешет затылок.
— Аааааа, жуткий вещь, — хрипит он. — Это те самый, которые кушать по кусочку тело своего учителя и пить его кровь? Осторожней с ней, сектанте вери опасней. Впрочем, довольно пустой болтовня, брат. Выпей бир энд спик, что ай кэн сделать для тебя?
Боги, кто же в здравом уме откажется от пива! Разливая по кружкам баварский «Левенброй», Адамс сетует на превратности жизни жреца в Лос-Анджелесе. Одноразовые мечи везут из Мексики, одноразовые корабли для похорон — из Аргентины. Он подчиняется Совету Жрецов в Нойе-Йорке, но деньги высылают нерегулярно. На заднем дворе храма Адамс разводит свиней пекари, иначе некого будет приносить в жертву. Город полумёртв, продуктами торгуют лишь в «Райском Городе» — жилом квартале у Голливуда, где обитают японские торговцы, местные богачи да министры диктатора Маккейна. Ага, отлично. Там-то и расположена фешенебельная гостиница «Мэйдзи».
Тряхнув правой рукой, я чувствую острую боль.
Она всё же успела разрезать ножом ладонь, и я вернулся из жуткого видения.
Не стану ей признаваться, но каждый раз меня терзает страшное чувство: я останусь там навсегда. Сквозь ткань перевязки проступает кровь. И знаете что? При всей своей вежливости, я хочу взять фроляйн Ольгу за горло и колотить об стену… Так оно и будет вечером, если опять начнётся игра в молчанку. А пока требуется выяснить всё про Локтева. Клянусь восемью ногами Слейпнира, этот парень скоро снова предстанет перед нами. Думаете, он мёртв? Я не настолько наивен. Есть такая народная примета — если человека не убивают четыре пули, то уж взрыв пламени он тоже как-нибудь переживёт.