Москва – город проклятых
Шрифт:
Пенсионера разобрала гордость:
— Знаешь, мне сколько годков, мил человек? Девятый десяток разменял! Уже помирать давно пора было, всё внутри отказывать стало. А теперь мне жить вдруг снова захотелось! Все болячки отступили, даже рубцы от ран на теле начали исчезать! Фронтовые шрамы рассосались! Это как объяснить, если не чудом науки?
Старик с упоением делился, что помолодел с чудо-продуктов, словно в сказке про конька-горбунка — в точности как обещала реклама по телевизору.
— Зубы полезли новые, после того как их фирменной пастой стал чистить! Во, какие клыки! В молодости таких не имел…Я вначале поверить не мог, а потом думаю, чем
— Мне теперь хоть снова женись! Жир расплавился на животе, а мускулатура наоборот силой налилась.
Не удержавшись, пенсионер вскочил со стула, расстегнул рубашку и продемонстрировал рельефные кубики пресса. Происходящее действительно выглядело чудом. Только сейчас Стас заметил, что прежняя кожа на руках, голове и шее долгожителя местами сползла, будто старый пергамент, зато на темечке его совершенно безволосого черепа появилась розовая кожица, словно у младенца, а на ней нежный пушок.
И всё же у Легата вырвалось:
— Не надо вам было, отец, эту заразу есть!
Старик лишь махнул на него рукой, мол, тебе не понять, каково это — в девяносто годков снова молодость ощутить.
— А ты чего не ешь то? Брезгуешь?
Стас и в самом деле не притронулся ещё к бутербродам.
— Да нет, спасибо, просто я не голоден.
Тут дед заметил красное пятно, выступившее на платке у собеседника:
— Послушай, парень, тебе надо сменить повязку. — Он достал аптечку и стал разматывать платок на кисти Стаса. От вида и запаха обильно льющейся из раны крови у старика изменилось лицо: стали непроизвольно подёргиваться отдельные мимические мышцы, выступили капельки пота на лбу и висках, в мутных выпученных глазах замелькал лихорадочный блеск, он то и дело облизывал губы, словно испытывал сильную жажду…
Где-то в соседней комнате зазвонил телефон, резкий звук его вывел старика из состояния прострации, он извинился и вышел из комнаты.
Стас выждал с минуту и выскочил вон из комнаты; осторожно миновал дверь, из-за которой доносился голос смотрителя, и стал красться в конец коридора. Старик с кем-то ругался по телефону, Стас прислушался. Пока стоял, несколько капель крови упали на ковровую дорожку с насквозь пропитавшегося марлевого тампона. Справа в запертую дверь изнутри вдруг что-то врезалось с большой силой, дверь заходила ходуном, с той стороны в неё с рёвом и воем колотились, царапались, вгрызались не менее десятка страшно голодных существ. Дополнительно намотанная на дверную ручку цепь с подвешенным внушительных размеров амбарным замком могла дать Стасу небольшую фору по времени… Сорвавшись с места, он побежал со всех ног к выходу из здания. Пробегая по пустым коридорам, слабо освещенными закованными в противопожарные плафоны лампочками, он слышал только свое хриплое дыхание, стук сердца и собственные гулкие торопливые шаги. Он выскочил на лестничную клетку, стремительно слетел на два пролёта вниз. И тут погас свет! К счастью до внешних дверей уже было недалеко.
Дед ожидал беглеца в вестибюле! Непонятно каким образом пенсионер сумел его обойти. Стас увидел горящие в темноте глаза и услышал голос хранителя. Старик не рычал и не выл, а тихо и укоризненно произнёс:
— Что же ты, сынок, ушёл не попрощавшись?
Ошарашенный Стас буркнул извинения и попытался проскочить мимо, но старик набросился на Легата и намертво повис у него на окровавленной руке. Всё происходило как при замедленной съёмке, Стас тащил безумца на себе к выходу, словно напавшего из подворотни пса, стараясь успеть, раньше, чем подоспеют другие обитатели здания. Уже был слышен топот их ног и рёв. Легат умышленно успел подставить напавшему кисть итак уже покалеченной левой руки, чтобы прикрыть гораздо более уязвимые шею и лицо, но старик одним сверкающим глазом непрерывно глядя на Легата, отчаянно пытался дотянуться костлявыми пальцами ему до горла. Капитан мог бы ударить его свободной рукой или воспользоваться прихваченным в подвале под расписку штык-ножом, но не делал этого. Внезапно, словно признав своё поражение, старик разжал зубы. Но зато другие обитатели музея уже были близко…
Проявив в темноте завидные боксёрские и самбисткие навыки, Легат всё-таки сумел выскользнуть из ловушки.
Оказавшись на улице, Стас матом заорал парням, чтобы они заводили машину. Дважды повторять приказ не понадобилось — грузовик тут же сорвался с места, так что Легат едва успел вскочить на подножку водительской кабины.
Глава 48
Старый раздолбанный автобус едва полз. Народу в него набилось, словно сельдей в банку. И всё-таки ехать в тесноте — лучше, чем быть убитым по приказу армейского начальства. Капитану Сенину пришлось забрать с КПП всех гражданских беженцев. Сам он сидел на ступеньках возле передней двери, — примерно так, на полу ехало большинство мужчин, уступив кресла женщинам с детьми и старикам.
Какая-то пожилая женщина громко возмущалась в салоне:
— Мы едем уже три часа без остановок! Почему нас не выпускают хотя бы справить нужду, раз в вашем автобусе не оборудован туалет?! Здесь много пожилых, уже нездоровых людей.
— Потому что мы входим в меню плотоядных, если вы ещё этого не поняли, мадам, — с перцовой ласковостью в голосе ответила ей та самая пожилая «поэтесса», с которой Вас Вас уже был знаком. Оказывается возвышенная особа умела быть и весьма острой на язычок.
— Что же мне под себя, пардон, писать! — взвилась оскорблённая пассажирка. От возмущения она даже дала петуха.
— А вы у меня поменьше чая требуйте, а то уже три чашки выдули, — по-свойски посоветовала мотающаяся по проходу с термосами пожилая волонтёрка. — Так что, дорогуша моя, лучше сходите разок под себя, если не хотите раньше срока закончить свои дни в чьих-нибудь желудках, — почти ласково внушала бузотёрке и всему автобусу «поэтесса». — Нам теперь, дорогие мои, надо привыкать жить тихо и как можно незаметней. Если бы можно было бесшумно скользить по улицам, то вообще была бы красота!
Что ж, Вас Вас был полностью с этим согласен.
Прошло какое-то время и они оказались рядом с горящей девятиэтажкой, салон дребезжащего и щелистого автобуса тут же наполнился едкой гарью. Все молча терпели и это неудобство, и только вся та же чрезмерно чувствительная пассажирка снова громко начала возмущаться:
— Что же это такое? Вы что нам газовую камеру решили устроить? Потравить хотите?! Это невыносимо.
Она ворчала и ворчала и так всем надоела своими причитаниями, что многие готовы были наговорить ей грубостей. Всё это обещало вылиться в серьёзную перепалку. Как вдруг из задней части салона прозвучал уже знакомый задорный распевчатый голос: